Юнкер послал за сахаром и ромом, хозяйка Мария вскипятила воду и этот напиток моряков скоро освежил рыбака. Сам Клаус тоже устал и почувствовал жажду. Он осушал стакан за стаканом и ставил их на стол вверх — привычка из за которой его позвали Штертебекером[1].

Лицо Нисена все еще не прояснялось. Мрачные складки собрались на его лбу и из груди вырвался тяжелый вздох.

— Это печальная история, — начал он. — Мы должны богатому гамбургскому сенатору фон Шенку громадную сумму денег, в виде налога, за эту убогую хижину. Я ее уже почти собрал, не хватало мне еще несколько дукатов, а завтра как раз день платы; если я не уплачу завтра, то меня с семьей выгонят из дому. Поэтому я выехал на рыбную ловлю, несмотря на непогоду. Это не удалось. Корабль потонул и с ним все мое добро; скопленные с таким трудом деньги, находились на корабле; я собирался отвести их в Гамбург. Теперь я нищий — и завтра моя семья останется без крова!

Юнкер ударил кулаком по столу.

— Нет! Бог этого не допустит! Сколько вам нужно всего-то уплатить?

— Сударь, времена теперь плохие, улов последних месяцев был скудный. Так собрались двадцать дукатов.

— Чорт возьми! Двадцать дукатов за такой хлев, который не подобает даже собаке? И это требует от вас богатый сенатор? Это позорно, я ему скажу это.

— Сударь, не говорите ему это, ради Бога, не говорите, ему ничего, — умолял старик со слезами на глазах, — Вы не знаете этого сенатора — он имеет в своих руках полицейскую власть Гамбурга, а мы и так уже на плохом счету, потому что не всегда аккуратно платим.

— Я даже самого чорта не боюсь, не то что этого фон Шенка с его полицейскими. Я бы хотел видеть кто мне помешает открыто высказать ему свое мнение. Несмотря на его высокий чин, он все таки ростовщик и мерзавец! Он меньше всего имеет право обижаться, когда вы станете под гнетом его вымогательств. Я знаю вашу нужду и скажу ему это в глаза, в присутствии всего гамбургского сената. Эти высокие сановники не могут закрыть глаза на его преступное стеснение. Прощайте!

Напрасно заклинали его благодарные рыбаки отказаться от своего намерения, могущего иметь для него плохие последствия. Он принял решение помочь этим несчастным и ни что не могло удержать его от приведения его в исполнение. Он вышел из хижины, уклоняясь от благодарностей и предупреждений.

Увлеченный мыслью о помощи угнетенным он не замечал темную подозрительную личность, подслушивавшую все время под окном. Он не замечал, как она теперь скрылась в тени домов и угрожающе подняла кулаки ему вслед.

В гамбургской ратуше собрались все правители города на экстренное совещание. Все сидели за громадным зеленым столом и мрачно смотрели в землю.

— Что вы опустили головы, сенаторы свободного ганзейского города? Вы хотите остаться по прежнему Высоким Советом Гамбурга или, вы уже потеряли свою силу?

Так говорил Детлев фон Шенк, хитрец не останавливающийся пред каким бы то ни было средством, когда дело идет о его выгоде или выгоде города.

Остальные еще ниже опустили головы и из груди бургомистра, Бальтазара Гольнштеде, вырвался глубокий вздох.

— Мрачные тучи повисли над нами, — сказал он удрученным голосом. — Маргарета, — царица Дании, становится все требовательнее и мы еле можем противостоять ее натискам. На помощь виталийцев мы больше не можем надеяться.

— Потому что у нас денег нет, — бормотал другой сенатор. — Виталийцы оставляют свое жалование у себя и сами еще грабят гамбургских кораблей.

— Это было ошибкой с вашей стороны, признать виталийцев за морских разбойников. Вы сами возбудили их гнев, — кричал сенатор Шенк.

— Что нам было делать? — сказал бургомистр. — Денег этих мало. Где же нам взять их, при такой военной опасности?

— Эй вы, мудрецы, ведь в порту стоит корабль, который в состояний покрыть все наши нужды. Он только что вернулся из южного моря, напруженный неимоверным богатством.

— Вы, подразумеваете «Гамбургского Орла»?

— Да! На борту этого корабля находятся несметные богатства, а его владелец, капитан Железный, недавно умер от лихорадки.

— Это принадлежит не нам. Железный оставил наследника, Клауса фон Винсфельда. Это вероятно, ясно сказано в завещании.

— Завещание можно уничтожить, — прошипел Шенк, окидывая всех собравшихся коварным предательским взглядом. Такой молокосос разве понимает что нибудь в правах и законах? Мы сами создаем законы, следовательно, права на нашей стороне. Причина уже есть. Мои лазутчики сообщили мне, что он поддерживает сношения с непокорными рыбаками на берегу Северного моря. А над последними тяготит подозрение в сношениях с виталийцами и морскими разбойниками.

— Так они виновны в бунте! — крикнул Бальтазар Гольмштеде и поднялся на ноги.

— Совершенно верно, — ответил фон Шенк. — И горе им и их соучастнику — Клаусу фон Винсфельду! Слушайте, братья, что я вам скажу: этот неоперившийся птенец осмелился употребить по отношению к нам скверные ругательства и уроды. Мудрых сенаторов он назвал мерзавцами, а меня самого ростовщиком. Неужели мы спокойно снесем обиду от этого молокососа?

Среди высоких сановников началось сильное волнение. Они вскакивали со своих мест и угрожающе сжимали свои кулаки. Дикие крики огласили помещение ратуши.

— Защитите вашу честь и достоинства, сенаторы, — сказал фон Шенк с адской улыбкой. — Я уже позаботился, чтобы он не слишком расходился, он выйдет из себя, забудет с каким уважением нужно относиться к сенату и наговорит кучу оскорбительных слов. Я уже позабочусь о том, чтобы он попал в тюрьму, может быть, навсегда. Смотрите, вот завещание, признающее его наследником его дяди, — вот я разорву это!

Детлев фон Шенк поднял пергамент завещания с большой печатью и разорвал его пополам, так что сенаторы даже испугались при виде такого преступления, а он торжествующе осмотрелся кругом.

Хотя многие сочли поступок Шенка преступлением, но никто не осмеливался сказать что-нибудь против него, ибо его боялись даже сами сенаторы.

Вдруг послышался шум за дверьми.

Солдаты, охранявшие вход в ратушу, пытались удержать своим оружием юношу, бросившего одного в одну сторону, другого в другую сторону и теперь представшего пред высоким сенатом Гамбурга.

— Кто это осмелился, на такое неслыханное нарушение порядка, ворваться в святое помещение ратуши, когда там заседает Высокий Совет? — спросил бургомистр голосом, дрожащим не только от волнения, но и от страха.

Клаус Штертебекер подошел к столу се сверкающим взглядом и с гордо закинутой головой. Молодой герой в своем гневе похож был на какого-нибудь всесильного принца и его гордое лицо не могло не внушить уважения.

— Не удивляйтесь, господа, тому что я вошел сюда без спроса, — сказал он. — Я пришел сюда, по неотложному делу, я должен сказать несколько слов сенатору фон Шенку.

Юнкер указал энергическим, но презрительным движением руки, на побледневшего, как, мел сенатора.

— Мне? — пробормотал Детлев. Гнев и ярость заглушили его голос, но его зверские глаза горели ненавистью к храброму юноше.

— Да, вам жадный ростовщик! — загремел Штертебекер. — Не вы ли угрожали бедному рыбаку Нисену, выбросить его из дома, если он не уплатит вам вашего несправедливого долга?

Фон Шенк воспользовался этой минутой и мигнул солдатам запереть дверь, чтобы опасный юнкер не мог уйти из ратуши. Теперь он набрался храбрости, что бы ответить.

— С кем вы это говорите таким тоном, юнкер фон Винсфельд, — начал он стараясь удержать свое достоинство. — Умерьте свой пыл и вспомните, что вы стоите пред высоким Советом Гамбурга. Взыскивать арендую плату у рыбака, я имею полное право, а кто не платит аккуратно, должен оставить заарендованное место, это вполне законно.

— Вы толкуете права как вам у годно, — крикнул Клаус, с искренним возмущением. — Ваши законы имеют столько параграфов, чтобы всегда находите какой-нибудь подходящий, чтобы наполнить ваши карманы. Что могут делать против вас бедняки. Вы губите их и угнетаете, по воле Мамона, как этого старого рыбака, который потерял вчера во время бури все свое имущество. Приготовленные для вас деньги потонули вместе с его кораблем.