Генрих тоже сгорал от желания броситься в кровавую борьбу рядом с спасителем его отца. Так они все, вооруженные с головы до ног, пустились в дорогу.

Это действительно было безумное предприятие — выступить против такой силы, какая охраняла корабль. Но «смелым Бог владеет», сказал Штертебекер и прыгнул в лодку.

Весла в руках Генриха и Клауса гнулись и трещали под железной силой давления. Шлюпка скоро добралась до громадного корабля.

— Эй, кто там? — спросила корабельная стража.

— Гости на банкет высокого совета, — ответил Штретеберкер преображенным голосом.

— Гости? Так поздно! Кто вы?

— Вы нас сейчас узнаете! Идите, принесите фонарь, чтобы осветить нам.

Шлюпка быстро подплыла, и Генрих укрепил ее к кораблю. Сын рыбака и ученый должны были остаться в лодке до того времени, пока безумное предприятие счастливо кончится, или дать возможность к быстрому бегству, если это окончиться неудачей.

Одним прыжком Клаус очутился на палубе. Он должен был поразить всех внезапностью и действовать так быстро, чтобы стража не успела оправиться от изумления. Он знал, что здесь поставлено на карту все его будущее. Никто другой не осмелился бы выступить один против хорошо вооруженного отряда корабельной стражи.

Один из стражи принес фонарь и посветил новоприбывшему в лицо. Изумление и ужас охватили этого человека, когда он увидел сверкающие гневом и яростью глаза геркулеса. С криком «святые угодники!» он упал на землю.

— Вы хотите знать, кто я? — загремел юнкер, гордо подняв свою голову. — Я Клаус Штертерберк, я явился за моей собственностью. Прочь с моего корабля, негодяи и ослы![2]

Наступившая после этих слов суматоха прямо неописуема. Все бросились как безумные, сваливая друг друга с ног, внося замешательство в ряды стражи, еле державшейся на ногах от выпитого вина.

Детлев фон Шенк, сидевший в большой каюте корабля за пиром, устроенным в честь его на борту «Гамбургского орла», терзался весь вечер непонятным беспокойством. Беспокойная совесть ли тревожила его, или вино повеяло на него мрачное настроение, но он чувствовал себя очень нехорошо на корабле, захваченным городом благодаря его мошенничеству.

Какой-то непонятный страх мучил его, страх пред угрожающей ему опасностью, которую он сам не мог бы назвать, но которая непременно придет.

— Что с вами, благородный Детлев фон Шенк? — спросил сидевший около него бургомистр. — Вы бледны и рассеяны. Осмотритесь, здесь все веселые лица, а вы должны были быть веселее всех, ибо только благодаря вашему решительному поступку мы владеем теперь этим прекрасным кораблем и его сокровищами.

— Благодарю вас, почтенный бургомистр, — бормотал Детлев и вытирал платком крупные капли пота на лбу, — мне действительно немного нездоровится.

— Вы, может быть, хотите выйти на несколько минут на палубу, подышать свежим воздухом? Я отпускаю вас и надеюсь, что это освежит вас.

— Благодарю вас, сударь. Я через минуту вернусь на свое место.

Детлев осторожно поднялся, чтобы не обратить на себя внимание гостей, и вышел на палубу. Там только что появился новый гость, и сенатор хотел его приветствовать. Но раздавшийся громовой голос известил его, что его ужасный враг, которого он уже счел убитым, свободен и явился на палубу корабля, чтобы отомстить за все преступные деяния, совершенные по отношению к нему.

Страх и ужас сковал его движения, и он несколько мгновений стоял пораженный с дрожащими коленями, не умея двинуться. Когда Клаус, совершенно не заметивший его, повернулся в его сторону, он бросился бежать, как будто бы сам чорт гнался за ним, и прыгнул, несмотря на свои шелковые одежды и золотой цепи сенатора, в грязно-желтую воду Эльбы.

На палубе началось замешательство, сначала никто не знал причину суматохи, но скоро распространилось ужасное известие, что Штертебекер явился на палубу и хочет убить всех, находящихся на корабле.

Замешательство еще более усилилось благодаря царившей на палубе темноте. Штертебекр сначала выбил фонарь из рук приблизившегося солдата, затем разбил все фонари на палубе.

Он появлялся то здесь, то там, везде провозглашая громовым голосом:

— Штертебекер здесь! Берегите свою шкуру.

Невыразимый ужас охватил всех. Все бегали ища место, куда спрятаться, некоторые прямо бросались за борт, обезумев от мысли встретиться лицом к лицу с ужасным мстителем.

Несколько старых полицейских, поседевшие в боях, соединились вместе в внушительную силу и направились искать по кораблю. Несколько сторожей принесли факелы, при свете которых начали осматривать все уголки, но Штертебекера уже нигде не было.

Юнкер действительно исчез, но только для тех, которые искали его, а не для тех, которых он искал. Это были моряки его дяди, превосходное знакомство с расположением корабля пригодилось ему теперь.

Скоро он приблизился к входу в помещение рыбаков, бросая за борт всех встретившихся ему на пути. Ударом кулака он свалил на землю пораженного часового и отворил дверь.

Неописуемая радость началась у храбрых моряков, когда они увидели своего любимого юнкера. Штертебекер еле удержал их от желания сейчас же отомстить за его арест.

Как бушующий водопад рассеялись храбрые моряки по всем помещениям корабля, очищая все на своем пути.

Имя Штертебекера уже было достаточно, чтобы повергнуть в ужас многочисленных служителей сената. Большинство прыгало прямо в воду и весь корабль скоро очутился в руках людей капитана Железного.

Клаус приказал своим моряком занять все входы и выходы каюты, в которой сенаторы пировали, а сам он распахнул дверь ногой и вошел в комнату.

Бургомистр и сенаторы поднялись с своих мест, обеспокоенные непонятным шумом на палубе. Какого же было их изумление и ужас, когда они увидели вошедшего.

Штертебекер стоял пред ними как Бог мести. Неугасимая ненависть и невыразимое презрение виднелось в его гневно сверкающих глазах.

Бальтазар Гольмстеде хотел что-то сказать, но язык ему не повиновался, кусок фазана, которого он собирался проглотить, застрял в его горле.

— Не двигайтесь с своих мест, сенаторы и советники Гамбурга, вы мои пленники! — загремел Штертебекер, и ужас охватил этих господ в черных фраках с золотыми цепями. Колени их дрожали, зубы стучали во рту.

— Где наши солдаты и полицейские? — бормотал смертельно бледный дрожащий бургомистр, стараясь овладеть собой. — Они бросят вас в Эльбу и в тюрьму, если вы посмеете тронуть верховную власть.

Штертебекер громко засмеялся.

— Ваши трусливые сторожа сами прыгают от ужаса в Эльбу. А вы мои пленники, и я могу вас, достопочтенных сановников, бросить в подвалы корабля, откуда я только что освободил славных моряков моего дяди. Но я этого не сделаю, я не хочу оставить на прекрасном корабле, принадлежащем мне по божеским и по людским законам, такой бесценный и грязный груз.

По его мановению распахнулись двери, и со всех сторон показались бородатые лица вооруженных моряков.

— Смотрите туда, — угрожающе крикнул он. — Все эти люди жаждут мести за причиненный им позор. Но ваша жалкая жизнь не нужна нам, мы требуем только небольшой выкуп. Снимите с себя ваши золотые цепи и все драгоценности. Все это я возьму себе за несправедливость причиненную мне. А этот городской бокал я осушу в знак того большого дела мести, которого я предприму по отношению к этому проклятому городу. Бургомистр Гамбурга, налейте-ка мне бокал лучшего вина из стоящих на столе!

Дрожа и колеблясь, вынужденный, повелительным взглядом гневно сверкающих глаз Штертебекера, бургомистр вылил три бутылки прекраснейшего вина в пышный бокал города. Клаус подошел, взял в руки громадную посудину, как будто бы это был обыкновенный стакан и выпил ее залпом, бросив тяжелый бокал, по своей привычке, на стол с такой силой, что вся посуда на столе разбилась вдребезги.

— Теперь вон отсюда, жадные лавочники! Кто не успеет убраться отсюда в продолжении пяти минут, поедет со мной к виталийцам!