– Прошу!

На подлокотнике одного из трех кресел, стоящих перед пультом, с легким щелчком открылась ниша и оттуда выплыл стеклянный, чуть запотевший стакан.

– Как видишь, комфорт тут – как в VIP‑каюте самого современного межпланетного лайнера, – с гордостью сказал Гумилев. – А ведь «Надежда» – корабль многофункциональный. Ее покрытие поглощает девяносто девять процентов всех известных видов излучений, скорость приближается к субсветовым, запас хода составляет два диаметра Солсиса, а бортовое вооружение… хм… впрочем, об этом… Одну секундочку… У меня срочное сообщение…

– Что случилось? – удивилась Петровская, но Степан Николаевич, посерьезнев, сделал извиняющий жест и отошел в глубину отсека, что‑то быстро говоря в микрофон.

Анна пожала плечиками и прошлась вдоль кресел, разглядывая их. Конечно же, это были не простые кресла, а самые настоящие пилотские ложементы, сверх того оборудованные множеством дополнительных функций. Подхватив стакан, девушка отсалютовала им темному куполу над головой.

– Спасибо, Надежда!

– Всегда рада, – отозвался корабль.

Гумилев тем временем становился все мрачнее и мрачнее. События на Луне разворачивались таким образом, что становилось понятно – все летит в тартарары. Хваленый Космофлот во главе с великой и ужасной «Беллоной» вчистую проиграл битву за Луноград. Генерал Белов, старый друг Степана Николаевича, скончался, не приходя в сознание. Киберкрепость «Железная скала» захвачена, причем каким‑то невероятным способом нападавшим удалось перепрограммировать ее корветы типа «Филин», и они в пух и перья разбили всю армейскую инфраструктуру, подавив организованное сопротивление правительственных войск. Связи со штабом «Беллоны» нет. Связи с Генеральным штабом нет. Бои идут на улицах Новой Москвы и Лунограда.

И самое главное: Оберпротектор Колоний Гай Руднев бежал из столицы Луны в неизвестном направлении. А это означало только одно: экстремисты победили. Степан Николаевич не сомневался – на достигнутом они не остановятся, будут атаковать все мало‑мальски крупные поселения, принадлежавшие Объединенному человечеству. А значит, угрозе подвергнется и корпорация «Кольцо».

Поэтому Гумилев приказал срочно созвать Совет директоров корпорации. Отдав необходимые распоряжения, он повернулся к Анне, натянуто улыбнулся.

– Душа моя, я вынужден тебя оставить. Дела, дела… Думаю, тебе будет лучше остаться на борту «Надежды».

– Почему? – удивилась Петровская.

– Ну… – замялся Гумилев и тут же нашелся: – А разве тебе здесь не интересно? Ты ведь еще ничего не видела! Осмотришь корабль, поболтаешь с… Надежда!

– Слушаю.

– Приказываю оказать нашей гостье максимум внимания. Выполнишь все, о чем она попросит. Вопросы?

– Вопросов нет, – спокойно ответил корабль.

– Ну и отлично, – Гумилев сделал над собой усилие, улыбнувшись Анне самой искренней и доброжелательной улыбкой, и поспешил к лифту.

– Степан Николаевич, а как же Матвей?… – крикнула ему вслед девушка, но президент корпорации «Кольцо» уже канул в недрах лифтовой шахты.

Он очень спешил, уверенный, что оставил свою гостью в самом безопасном и надежном месте станции.

Оставшись в одиночестве, озадаченная Анна сделала глоток воды, поставила стакан и задала исину корабля первый пришедший ей в голову вопрос:

– Надежда, а вы помните свое прошлое?

Ответ пришел не сразу.

– Уважаемая Анна, я вынуждена уточнить ваш вопрос, – сказала Надежда. – Вы имеете в виду, имею ли я память о жизни Надежды Алферовой?

– Ну да, – кивнула Петровская. – И давай просто «Аня» и на «ты», а?

– Принято к исполнению, – отозвалась Надежда. – Отвечаю на твой вопрос: воспоминания Надежды Алферовой погибли вместе с ее мозгом в две тысячи девятом году. Но все исины, принадлежащие к семейству «Надежда», имеют в своей памяти ее биографию и данные о последних часах жизни.

– Понятно‑о… – Анна уселась в ложемент и опять спросила: – А исины знают, что такое любовь?

Надежда рассмеялась низким, грудным голосом.

– Наверное, какие‑нибудь специально запрограммированные и знают. Но судя по имеющейся у меня информации, понятие «любовь» не имеет четких границ, хотя я могу озвучить определение…

– Давай! – заинтересованно скомандовала Анна.

– Любовь, – послушно начала Надежда, – это в первую очередь чувство, свойственное мыслящим существам и устремленное на другую личность, общность личностей или идею.

– Ни‑че‑го не поняла, – Петровская откинулась в ложементе, отметив, что умное кресло тихонько заурчало, видоизменяя спинку под ее фигуру. – А попроще?

– Я попытаюсь, – виновато сказала Надежда. – Как тебе вот такое: любовь возникает как самое свободное и непредсказуемое выражение глубин личности. Ее нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть.

– Вот это уже похоже на правду, – вздохнула Анна и повторила: – Нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть…

– С философской точки зрения термин «любовь» весьма субъективен, – продолжила Надежда, но Петровская оборвала ее:

– Не надо с философской.

– Тогда, может быть, ты хочешь услышать о типах любви? – вкрадчиво поинтересовалась Надежда.

– Каких еще типах?

– Еще в Древней Греции различались следующие виды любви: эрос – страстное, стихийное чувство, восторженная влюбленность, любовь‑болезнь; филиа – любовь, связанная с социальными или индивидуальными качествами индивидуума, любовь‑дружба; сторгэ – семейная любовь‑нежность, и наконец, агапэ – жертвенная и снисходящая любовь к человеку или идее, любовь‑служение.

«А у нас с Матвеем что? – подумала Анна. – Эрос? Да, наверное. Был эрос. Но теперь он любит Соню ван Астен. А я? Я‑то продолжаю его любить! И получается, что у меня по отношению к нему агапэ, любовь‑жертва. Правда, может быть, все не так плохо? Отец Матвея сказал, что, возможно, ему подсадили чужую личность. Если личности можно подсаживать, наверняка их можно и убирать. Есть какие‑то медицинские технологии…»

– Аня? Ты слышишь меня? – голос Надежды звучал встревоженно.

– Слышу, – устало ответила Петровская. – Я думала. Понимаешь, у меня есть жених, Матвей. Вернее, был жених… Теперь он – другой.

– Не поняла. Недостаточно информации.

– Да все тут понятно. Его сейчас зовут Максим Верховцев и он любит другую.

– Максим Верховцев? Не тот ли это Верховцев, что является лидером экстремистской организации «Армия пробуждения», которая в настоящий момент заканчивает военную операцию по захвату Луны?

– Что?! – Анна пораженно вскинула голову к темной сфере экрана. – Захват Луны? Максим захватил Луну?

– Могу включить новостной канал, – с готовностью сказала Надежда.

– Н‑не надо… – прошептала Петровская.

В ее измученной голове возникло видение: смеющийся Матвей, попирающий ногой золотой песок Лунной Ривьеры и обнимающий пышногрудую губастую красотку в бикини – почему‑то экстремистка Соня ван Астен представлялась Анне именно такой, вульгарной и пошлой девицей.

Сжав кулачки так, что ногти вонзились в кожу, Петровская запрокинула голову и отрывисто выкрикнула:

– Летим туда!

– Недостаточно информации. Что ты подразумеваешь под «туда»? – голос Надежды выражал абсолютное спокойствие.

– Летим, летим!! – завизжала Анна. – Его надо спасти! Выводи корабль!

– Требую подтверждения приказа на активацию бортовых систем, – деловым тоном произнесла Надежда.

– Приказ подтверждаю, – Петровская несколько успокоилась, пару раз глубоко вдохнула и выдохнула.

Теперь она поняла, что должна делать, и как только это знание поселилось в ней, исчезли и страх, и боль. Она без трепета наблюдала, как пульт управления кораблем расцвел сотнями огоньков контрольных индикаторов, как неяркое жемчужное сияние охватило обзорный экран.

– Причальный гравитрон запущен, – информировала девушку Надежда. – Силовые держатели отключены. Маршевые двигатели в режиме прогрева. Ожидаю команды на деблокировку шлюзовых створов.

Анне на секунду стало жарко – а вдруг эти самые створы имеет право открыть только Гумилев или кто‑нибудь из высшего руководства «Кольца»? Петровская понимала, что она сейчас фактически угоняет «Надежду», но остановить себя не могла. Пресловутый эрос, любовь‑болезнь, владел сейчас всем ее существом, и повинуясь ему, девушка выкрикнула: