Свора, или скорее, то, что от нее осталось, ушла за это время вперед, но сверху собаки были хорошо видны, и Дэнбери казалось, будто кобыла его гордится тем, что осталась только она одна, - уж очень крупным шагом шла она, да еще встряхивала на ходу головой. Пришлось дальше проскакать две мили зеленого косогора, простучать копытами по проселочной дороге с глубокими колеями, где кобыла, споткнувшись, чуть не упала, перепрыгнуть ручей в пять футов шириной, через заросли орешника, срезать дорогу, управиться с новым куском глубокой пашни, отворить двое-трое ворот - и взгляду открылась зеленая гряда холмов Южной Англии. "Ну, - сказал себе Уот Дэнбери, - мне удастся увидеть или как загонят лису, или как она утонет, потому что отсюда до меловых скал на берегу моря все видно как на ладони".

Но вскоре он обнаружил, что ошибается. Все впадины между холмами в тех местах засажены елями, и многие из этих елей уже изрядно выросли. Их видно только тогда, когда ты уже на краю такой впадины. Дэнбери скакал, подгоняя кобылу что есть мочи, по чуть пружинящему дерну, а когда выехал на край одной из этих впадин, то увидел, что внизу, в ее середине, темнеет лесок.

Бежали уже всего десять-двенадцатъ собак, и они одна за другой исчезали среди деревьев. Лучи солнца падали отвесно на пологие оливково-зеленые склоны, плавными изгибами спускавшиеся к леску, и Дэнбери, глаза у которого были зоркие, как у ястреба, вмиг обвел взглядом все дно этой огромной зеленой чаши, однако никакого движения там видно не было. Только направо наверху, вдалеке, паслось несколько овец. Теперь он знал точно, что охота подходит к концу, потому что лиса либо залезла в пустом ельнике в нору, либо гончие вот-вот уткнутся в нее носами. Кобыла словно тоже поняла, что означает эта огромная зеленая чаша внизу, потому что она понеслась еще быстрей, и через несколько минут уже скакала галопом между елей.

Только что глаза Дэнбери слепил яркий солнечный свет, но здесь деревья росли очень близко одно к другому, и было так темно, что ни справа, ни слева от узкой тропинки, по которой он ехал, Уот Дэнбери ничего не видел. Вы знаете, как мрачен, как напоминает кладбище еловый лес. Наверное, это из-за того, что нет подлеска, а также оттого, что ветви у елей никогда не качаются. Так или иначе, по коже Уота Дэнбери вдруг пробежали мурашки, а в голове мелькнула мысль, что гон этот какой-то странный, необычно долгий и необычно прямой, и еще необычный тем, что никому до сих пор не удалось даже мельком увидеть зверя. В памяти у него внезапно всплыли слышанные раньше разговоры о лисьем короле-демоне в обличье лисы, таком быстроногом, что его не догонит никакая свора, и таком свирепом, что даже если собаки его догонят, они все равно не смогут с ним справиться, и теперь в полумраке ельника рассказы эти не казались ему такими смешными, как тогда, во время беседы за вином и сигарами. Беспокойство, владевшее им утром и покинувшее его, как ему казалось, окончательно, волной накатило на него снова. Только минуту назад Дэнбери гордился тем, что охотился один, однако теперь готов был заплатить десять фунтов за то, чтобы видеть рядом простое лицо Джо Кларка. И тут из чащи раздался самый безумный собачий лай, какой он слышал за свою жизнь. Гончие догнали лису. Уот Дэнбери попытался продраться на своей кобыле между деревьев к месту, откуда доносились эти страшные визг и вой, но чащоба была такая непроходимая, что проехать верхом оказалось невозможно. Поэтому он спрыгнул на землю, оставил кобылу и, держа хлыст наготове, стал пробираться к своре. Но тут по его телу снова побежали мурашки. Много раз доводилось слышать ему, как собаки настигают лису, но ничего похожего на теперешнее Уот Дэнбери не слыхал никогда. Это были звуки не торжества, а ужаса. Время от времени раздавался пронзительный предсмертный вопль. Почти не дыша, Дэнбери продвигался дальше и, наконец, прорвавшись сквозь переплетающиеся ветви, оказался на поляне, в другом конце которой собаки обступили место, поросшее высокой, перепутанной теперь травой.

Гончие стояли, ощетинившись, полукругом, пасти у них были разинуты. Одна собака лежала в примятой траве, на горле у нее зияла огромная рана, белая и коричневая шерсть стала вся темно-красной. Уот выбежал на поляну, собаки, увидев его, приободрились, и одна, зарычав, прыгнула в густые заросли на краю поляны. Из зарослей мгновенно поднялось животное величиной с осла, и Дэнбери увидал огромную серую голову, чудовищные блестящие клыки и сужающиеся лисьи челюсти: собаку подбросило на несколько футов, и она упала, воя, в траву. Раздался такой звук, будто щелкнула мышеловка, вой перешел в визг, а потом умолк.

Дэнбери ждал симптомов весь день - и вот они, наконец, он их дождался! Он еще раз посмотрел в заросли, увидел, что на него неотрывно глядит пара свирепых красных глаз, и благоразумно пустился наутек, забыв и о собаках, и об охоте, и обо всем остальном. Он вскочил на свою кобылу, погнал ее, как безумный, и остановил только возле какой-то глухой железнодорожной станции. Оттуда, оставив кобылу возле гостиницы, он так быстро, как только мог довезти его пар, поехал домой. К дому он подходил уже поздним вечером, дрожа при малейшем шорохе, и за каждым кустом ему чудились красные глаза и огромные клыки. Он сразу лег в постель и послал за доктором Миддлтоном.

- Началось, доктор, - сказал он. - Все, как вы говорили: зрительные галлюцинации и тому подобное. Спасите мой рассудок.

Врач выслушал его рассказ, и услышанное произвело на доктора очень сильное впечатление.

- Похоже, явный случай белой горячки, - сказал он. - Урок для вас на всю жизнь.

- Никогда больше и капли в рот не возьму, лишь бы на этот раз обошлось! - воскликнул Уот Дэнбери.

- Что же, дорогой мальчик, если вы отступитесь от этого своего решения, то, может быть, правильно будет считать случившееся благодеянием господним. Но трудность в этом случае заключается в том, чтобы провести грань между реальностью и воображением. Видите ли, впечатление такое, что была более чем одна галлюцинация. Галлюцинаций было несколько. Мертвые собаки, например, да и чудовище-животное в зарослях тоже.

- Все это я видел так же ясно, как вижу вас.

- Одна из характерных черт галлюцинации именно и заключается а том, что они кажутся более реальными, чем сама действительность. Я вот сейчас думаю, не была ли галлюцинацией вся охота.

Уот Дэнбери молча показал на свои охотничьи сапоги на полу, забрызганные грязью двух графств.

- Хм! Да, это достаточно реально. Но организм ваш в последнее время ослаб, а вы, несомненно, перенапряглись и, таким образом, сами вызвали у себя это состояние. Так или иначе, совершенно ясно, к какому лечению нам следует прибегнуть. Вы будете принимать успокаивающую микстуру, я вам ее пришлю. И всю эту ночь Уот Дэнбери метался беспокойно и думал о том, какой чувствительный механизм являет собой наше тело и как глупо шутить шутки с тем, что так легко вывести из строя и очень трудно починить. И он снова и снова клялся, что это- первый урок окажется последним и что отныне он будет таким же трезвым и трудолюбивым фермером, каким был его отец. Так он лежал и утром следущего дня, ворочался и по-прежнему корил себя, когда дверь распахнулась и к нему, размахивая газетой, вбежал доктор.

- Дорогой мальчик, - закричал врач, - приношу вам тысячу извинений! Во всем графстве не найти юноши, с которым обошлись бы так дурно, как с вами, и не найти большего тупицы, чем я. Послушайте! - И он присел на край постели, разгладил на колене газету и стал читать. Заметка называлась "Аскомбских гончих постигает несчастье", и в ней было написано, что в еловом леске между холмами, близ Уинтона нашли четырех гончих из Аскомбской своры, которых кто-то насмерть загрыз и ужасающе изуродовал. Охота, в которой они участвовали, была такая долгая и трудная, потребовала от собак такого напряжения сил, что половина своры захромала, а четыре гончие, найденные в ельнике, были мертвы, хотя причина их совершенно необычных ранений пока остается неизвестной.