- Умер девять лет назад.

Я вздохнул.

- Жаль, конечно. Мы были друзьями... Выходит, Александру так и не удалось покорить Лангедок?

- Нет. Мировой гегемонии он не достиг и по-прежнему довольствуется германскими землями.

- С чего бы это? - произнес я, приятно удивленный и даже обрадованный. - Что ему помешало?

- Не что, а кто, - уточнила Пенелопа. - Когда ты пропал безвести, кузен Дионис взял Землю Аврелия под свое покровительство. Подозреваю, что вначале он сделал это в память о тебе, но потом, видимо, полюбил твой мир и теперь проводит там добрую половину своего времени.

- Это очень мило с его стороны, - сказал я. Земля Аврелия была одним из моих самых любимых местечек, до появления Александра средневековье там протекало в довольно культурной и цивилизованной форме, и я был бы огорчен, если бы мой братец все изгадил, установив свой теократический режим. - Я рад, что мой мир понравился Дионису; впрочем, у нас с ним всегда были схожие вкусы. Да, кстати, что слышно о старине ди Анджело? Он еще жив?

- Жив-здоров, - ответила Пенелопа. - Бодрый старик. Правда, уже не носится по всей Европе, как в прежние времена. Возраст дает о себе знать.

- Ему, должно быть, за восемьдесят, - прикинул я. - Чем он сейчас занимается?

- Поселился в Неаполе и продолжает создавать шедевры. А совсем недавно с ним приключился один забавный конфуз.

- Какой же?

- Дело в том, что у неаполитанского короля есть дочь - очень красивая, но крайне распущенная молодая особа. Говорят, она завлекла в свои сети Диониса... но это так, между прочим...

Я исподволь усмехнулся. Откровенность Пенелопы, пусть и невольная, была для меня хорошим знаком.

- Так что же произошло между ди Анджело и принцессой? Она завлекла и его?

- Только как художника. Очарованный ее красотой, ди Анджело обратился к королю с просьбой разрешить ему написать портрет принцессы в образе Девы Марии, но король, ревностный христианин и ханжа, с негодованием отверг его предложение. Мало того, он не на шутку разозлился, в присутствии придворных обозвал маэстро святотатцем и заявил, что это кощунство изображать его беспутную дочь Богородицей.

Мы рассмеялись, и лед, похоже, тронулся. Между нами рухнула стена неловкости и настороженности, в наших отношениях появилась непринужденность, начали пробиваться первые ростки доверия. Я раскурил следующую сигарету и продолжил расспрашивать Пенелопу об одном из моих любимых миров, но слушал ее ответы вполуха. Я смотрел на нее, чувствуя, как в моей груди разливается какая-то странная и очень приятная теплота. Во мне просыпалась особенная нежность, совсем не похожая на ту, что я испытывал к женщинам, которыми обладал, но и отличная от моей нежности к матери и сестрам.

Пенелопа, моя дочь... У меня есть дочь. Я отец... Боже! Я - отец!..

Чем дальше, тем больше я убеждался, что она именно такая, какой бы я хотел видеть свою дочь. Красивая, умная, обаятельная, общительная - и так похожа на свою мать. И на меня, и на Юнону. Я мог бы гордиться такой дочерью, и я начинал гордиться ею, восхищаться, обожать... Но, но... Как много я упустил!

Я не мерил шагами приемную больничных покоев, в волнении ожидая ее появления на свет. Не качал ее на руках, не целовал перед сном, не рассказывал ей на ночь сказки. Не воспитывал ее, не заботился о ней, не переживал за нее, когда она стала подростком, не радовался ее успехам, не огорчался ее неудачам... Я даже не подозревал о ее существовании, пока не встретился с ней - уже взрослой, самостоятельной девушкой. Ах, как бы я хотел повернуть время вспять, заново прожить эти годы!

- Тебе сколько лет? - спросил я, воспользовавшись паузой в рассказе Пенелопы.

- Еще не исполнилось двадцати двух, - ответила она. - По моему собственному времени, разумеется. Большую часть своей жизни я провела в Сумерках.

"Она такая молоденькая!" - с умилением подумал я, и мне так захотелось обнять ее, расцеловать, прижать к груди...

- Ты Сумеречная?

- Формально да. Дед Янус признал меня как свою внучку, когда мне исполнилось пять лет, и с тех пор я считаюсь полноправным членом Дома.

- Принцессой?

- Да. И опять же, только формально. Я очень редко бываю в Истинных Сумерках и других официальных владениях семьи. У меня не сложились отношения с родней - ни по маминой линии, ни по твоей... За редким, правда, исключением.

- Почему? - искренне удивился я, в пароксизме внезапно вспыхнувшей отцовской любви возмущенный тем, что кто-то может плохо относиться к моей очаровательной крошке.

- Предрассудки, - горько усмехнулась Пенелопа. - Почему-то, когда семью создают двоюродные брат и сестра, это считается в порядке вещей, но я, дочь тетки и племянника, совсем другое дело. В глазах большинства родственников, особенно из Света, я - дитя греха. Меня сторонятся, не хотят иметь со мной ничего общего.

- Понятно, - сказал я. Никакой вины за собой я не чувствовал, здраво рассудив, что если бы не наша с Дианой любовь, не было бы и Пенелопы. И хотя с момента нашей встречи прошло совсем немного времени, я уже не представлял себе мир без нее, без моей дочери. Я только жалел, что вернулся так поздно. - Ты живешь здесь?

- Да, это мой мир, вернее, мир моей матери. После того, как ты исчез, она перестала держать его местонахождение в тайне и по всей форме зарегистрировала его как свое личное владение. Umbra 7428-OIT, если тебя интересует каталожное наименование. Но обычно его называют Сумерками Дианы.

- Ты хорошо помнишь мать?

Пенелопа отрицательно покачала головой.

- Я совсем не помню ее. Она ушла вслед за тобой, когда мне было полтора года. Тетя Минерва считает, что в глубине души я осуждаю маму за то, что она бросила меня, но это не так.

Я с трудом проглотил застрявший у меня в горле комок.

- Ты понимаешь ее?

- Да. Она слишком сильно любила тебя, чтобы сложа руки ожидать твоего возвращения или подтверждения факта твоей смерти. А еще... - Пенелопа умолкла в нерешительности.

- Ну, - подбодрил ее я, хотя и сам нуждался в ободрении.

- Когда я была маленькой, то случайно подслушала, как тетя Юнона говорила Дионису, что мама просто не могла без тебя жить, вот и решила либо найти тебя, либо умереть так, как умер ты.