Для контрразведчиков "спящие агенты" - самые неуловимые из подобного рода тварей. Такие призы - поистине удача, свалившаяся с неба. "Спящие" нелегалы способны до такой степени вписаться в среду, что признаков их присутствия не бывает. Охота на бездействующего "спящего агента" неблагодарна. Только информация из источника "на другой стороне" выводят на подобную добычу.

Однако, как только "спящий агент" переходит в разряд оперативно задействованных, он подвержен опасности в такой же степени, как и шпион любого другого сорта. Скорлупа, которую "спящий" наращивал долгие годы, становится хрупкой.

Хрупкость внешней защиты - удел нелегала по найму вне зависимости от образа, который он воплощает на сцене театра шпионского абсурда. Она в равной степени ненадежна и у агента краткосрочного проникновения, и у "крота", и у "спящего" нелегала. Операторам агентов это прекрасно известно, поскольку списывать такого рода "боевые потери" - их прямая обязанность.

Именно поэтому легальные разведчики, которым "светит" перспектива перехода в нелегалы, предпочитают сменить, как говорится, стезю на работу по коммерческой линии или, на худой конец, научной и технической. Отчасти по этой причине спецконтингент, как официально обозначаются нелегалы, готовится обычно из молодежи или в него "сливаются" кадры, перешедшие на положение частных детективов по найму.

Многие из кандидатов, выбирающих вторую древнюю профессию, обычно не имеют представления, что есть две разведки - легальная и нелегальная. А потом, когда специализация начинается, бросают учебу из-за несовместимости личных жизненных установок с практикой вербовочных и оперативных мероприятий. Главный аргумент: шпионаж и вербовка, обман и принуждение к предательству - работа для подонков.

Раздел Четвертый. "СРОК ХРАНЕНИЯ - НЕИЗВЕСТЕН"

1

Наказание враля в обыденной жизни - нравственное, потеря доверия. Нелегал - лжец несоизмеримый по опасности для организаций или систем, в которые проникает. В случае разоблачения и расплата, уготованная ему, круче. Поэтому шпион заранее готовится отбивать попытки разоблачения и, что называется, контратакует с упреждением. Он не просто не верит никому, никогда и ничему, он заранее культивирует и оттачивает абсолютное недоверие ко всему и вся.

Доверие в разведке - проявление профессиональной и личной несостоятельности, разгильдяйства, усталости, лени или, более того, душевного расстройства. Нечто вроде постыдного порока. Агент, поймавший себя на желании поведать, хотя бы и подельщику, лишнее, подловивший себя на апатии при перепроверке связного, контакта или, тем более, прикрытия собственной личины, принимает профилактические меры. Вплоть до приостановки, как говорится, всех работ.

Подобные состояния, к счастью, довольно редки на стадии выбраковки деталей и конструирования из них фальшивой идентификации, совершаемой перед заброской, что называется, на свежую голову. Подобная самоподготовка ко лжи далеко не рутинное, а требующее большого личного напряжения, высокого профессионализма и досконального знания жизни "за окном" занятие.

Сбор подделок в единый агрегат - это, прежде всего, забота об однозначности своей будущей идентификации. Однозначность является решающей для её "подлинности". Выстраивание этой однозначности требует въедливости, разъедающих сомнений, неудовлетворенности и самой высокой требовательности к разработанной легенде. Да и потом, как в ходе, так и на завершающем этапе операции забота об однозначности прикрывающей идентификации - постоянная вводная.

Однозначность выстраивается из элементов, которые при проверке по архивным и регистрационным записям, в случае расспросов очевидцев и тому подобном должны свидетельствовать, прежде всего, о своей связанности и непрерывности. Одно вытекает из другого. Случайные, резкие повороты в "прошлой жизни" должны иметь "человеческое" объяснение.

Но связанность и непрерывность сами по себе не самоцель. Они должны быть такими, которые "срабатывают".

Дело в том, что всякая биография, личная и общественная, имеет белые пятна, то есть периоды, не подтверждаемые документально или свидетелями. Идентификации, где такие пробелы редки, вызывают естественное удивление. Когда цепь свидетельств, подтверждающих идентификацию, слишком длинна или между звеньями нет "разрывов", это признак "творческих" вкраплений. В особенности, когда это касается данных, относящихся к смутным временам в неустойчивых - политически или экономически - странах, где скрупулезное ведение архивов и выдачи удостоверений вряд ли были возможны. Нюх проверяющего обостряется в этих случаях не на разрывах в цепочке сведений, а на подлинности звеньев, относящихся к смутным временам и к проживанию в регионах и странах "без ясного прошлого" или без такого же "будущего". Вероятность того, что человек приобрел идентификацию, а не идентификация обрела его, становится ощутимой.

Предварительное испытание сооруженной идентификации начинается с опробования её на трех вопросах. Первый: не покажется ли она изъятой у какой-то иной личности, которой принадлежала от рождения? Второй: не создает ли впечатления незаконно присвоенной той личностью, которая настаивает на том, что обладают ею с колыбели? И третий: не кажется ли сфабрикованной и, соответственно, не выдает ли лжеца, который скрывает свою настоящую идентификацию под искусственной личиной?

Это первая стадия самопроверки.

Затем, прежде чем занести ногу за чужой порог, нелегал "защищает" десять пунктов изобретенной идентификации в привязке к каждому из этапов планируемой операции. Они следующие:

Имя;

Внешность;

Раса = этнические особенности;

Личные приметы и особенности;

Биография;

Прошлый жизненный опыт;

Достижения в различных областях;

Отношения с другими людьми;

Отношение к вещам;

Воспоминания.

Данные по такому перечню служат "приметами", выделяющими конкретную личность из общей массы, какой бы "растворимой" в этой массе личность ни казалась.

В общем наборе перечисленных сведений опытный контролер выделяет ключевые данные, которые могут принадлежать только одной личности и никому больше. Их и следует подвергнуть тщательной и строгой предварительной проверке. Ключевые данные, выдержавшие проверку по отдельности, в сопоставимости между собой и в комплекте, послужат идентификаторами подлинности проверяемой личности. Они подтвердят, по крайней мере, на момент контроля, что проверяемый и есть тот человек, за которого себя выдает.

Имя имеет особенное значение для идентификации. В некоторых сообществах, подверженных религиозным предрассудкам или кастовой ограниченности, его наполняют мистическим содержанием. Присвоение чужаком такого имени рассматривается как захват некоей части своего "эго". Имена такого рода ревниво оберегаются в секрете и не используются в повседневном обиходе. Вместо них люди обзаводятся кличками или псевдонимами. Под ними их и знают. Аналогичные ситуации наблюдаются в узких профессиональных кругах, в особенности преступных, где в ходу клички. При построении идентификации, предназначенной для использования в таких сообществах, без потайного имени или клички не обойтись. А их приобретение или подделка - сложны, последствия же весьма рискованны.

В обществе, которое принято называть цивилизованным, имена открыты и считаются решающими метками, выделяющими человека в системе всех видов и форм отношений с себе подобными. Однако идентификационное качество имен принижается легкостью их подмены. Образно говоря, цена имени по отношению к идентичности девальвирована. В своей простейшей форме "Иван Петров" или "Петр Иванов", "Беделл Смит" или "Смит Беделл", даже, скажем, "Усама бен Мохаммед бен Авад бен Ладен" мало чего стоят в качестве идентификаторов. Вполне допустимо, конечно, что люди с такими именами существуют или существовали, но в равной степени допустимо и то, что под этими именами представились отнюдь не они.

Доверие к имени, любому имени, зиждется на неокантианском представлении о том, что человек, у которого его нет, как бы исключает себя из человеческой расы. Имена у кошек, собак, лошадей, ослов и канареек и даже рептилий появляются только тогда, когда они становятся объектами человеческого внимания, вброшены в чуждую им среду homo sapiens.