— «Не жалеешь, не жалеешь»… Я на свои деньги щетку купил для чистки свечей. — Зефиров достал из кармана зубную щетку, показал ее Матвею и сказал: — Понял?

Дальнейшая беседа была прервана. Прибыл Витька. В сельпо водки не оказалось, и заведующая выдала запечатанную красным сургучом бутылку портвейна. Побранив торговые порядки, заведующую, а заодно и Витьку, Зефиров достал стеклянный отстойник, хранившийся у него среди шлангов и гаечных ключей, раскупорил бутылку, и все трое по очереди начали угощаться из отстойника.

— Что ты ни говори, а с таким уходом твой трактор тридцать шесть сил не даст, — сказал Матвей, выплевывая изо рта сургучные крошки.

— Сколько по паспорту положено, столько и даст, — возразил Зефиров.

— Вот именно, только по паспорту.

— Ну ладно, хватит. Понял?

— Чего хватит? Давай Витьку спросим. Витька, чей трактор сильней?

Витька с опаской взглянул на Зефирова и сказал:

— Не знаю.

— Знаешь! Бригадира боишься, — продолжал Матвей. — А я с кем хочешь пойду на спор, что моя машина сильнее.

— Ну и пускай сильней, — сказал Зефиров.

— Тебе премии дают, тебе и пускай. А спорить небось не станешь.

— Почему не стану? Стану.

Они поспорили. Зефиров поставил свою будущую премию, Матвей отвечал пиджаком.

— Завтра механик придет, поглядим, — сказал Зефиров.

— На что нам механик! Сами разберемся. Витька, тащи прицеп!

Витька уставился на Зефирова. Зефиров вопросительно взглянул на Матвея.

— Давай так, — пояснил Матвей, — сцепим трактора и станем друг дружку перетягивать. Чей пересилит — того и верх. Ясно?

— Да ты что, в уме?

— А что? Боишься, что трактор рассыплется?

— Не боюсь, а не положено.

— Как хочешь. Я на свой надеюсь. — И Матвей ласково похлопал свою машину по капоту.

— Я тоже надеюсь. А не положено. Еще чего надумал. Горючее палить, материальную часть изнашивать…

— Вон как ты заболел за материальную часть! Ты не за материальную часть боишься. Боишься — с передовиков попросят…

— Кого? Меня? — спросил Зефиров. — А ну, Витька, цепляй!

Приятели подогнали тракторы кабинами друг к другу, вложили прицеп в серьги и закрепили шкворнями. Было условлено включать сцепление одновременно, по сигналу, и до рычагов поворота не дотрагиваться.

Замирая от восторга, Витька отошел в сторону и сел на опрокинутое ведро. Он был секундант и единственный зритель.

Матвей и Зефиров забрались в кабины. Моторы заревели. Витька снял шапку и приготовился давать сигнал.

Однако дальнейшее течение событий было нарушено появлением Тони. Первым увидел ее Зефиров. Он заглушил свой дизель и спрыгнул на землю.

— Что случилось? — спросил Матвей, перегнувшись из окошка.

Зефиров кивнул в том направлении, откуда шла Тоня, и сказал:

— Понял?

Тоня подошла в своем синем, неудобном пальтишке, уставилась на тракторы и спросила:

— Что это вы делаете?

— Это вот он… — начал было Зефиров.

— Шкворень выпрямляем, — перебил его Матвей.

— А! — сказала Тоня нерешительно.

— Садись, бригадир! — крикнул Матвей и предупредил Тоню: — А ты уйди. Сорвется прицеп — костей не соберешь.

Тоня отошла к Витьке. Зефиров полез в кабину. Моторы снова взревели. Витька взмахнул шапкой, и гусеницы обоих тракторов тяжело забуксовали. Матвей и Зефиров сидели, вцепившись в рычаги, с такими лицами, словно вся эта громыхающая силища исходила от них, а не от моторов. Тракторы буксовали на одном месте. Гусеницы быстро содрали дерн и равномерно скребли грунт своими ребристыми лапами. Две кучи коричневой рассыпчатой земли быстро росли между тракторами, а машины все глубже погружались в вырытые гусеницами траншеи. Моторы ныли…

— Наверное, уже выпрямился, — с беспокойством проговорила Тоня.

В этот момент что-то оглушительно хрястнуло, тракторы расцепились и рванулись вперед. Сверху, словно с самого неба, визжа, как бомба, упал какой-то большой предмет, плюхнулся за плугами, и наступила оглушительная тишина.

— Я говорил — не положено, — будто сквозь вату услышала Тоня голос Зефирова.

Матвей выскочил из кабины, стал смотреть, что произошло. Прицепная серьга его трактора была вырвана напрочь — она-то и взлетела в небо и шлепнулась там, за плугами.

На следующий день дело обсуждалось у директора МТС.

Матвей сидел в канцелярии и дожидался, когда вызовут. Дверь кабинета была плотно закрыта, и директор велел никого не допускать. Он совещался с Игнатьевым. Там же находились Тоня и Зефиров.

Матвей сидел на холодном клеенчатом диване и от нечего делать наблюдал загадочную канцелярскую жизнь. За невысоким дощатым барьером две пожилые женщины перестреливались на счетах. У окна мелодично позванивала машинка. У другого окна девушка крутила арифмометр. Все писали, писали… И только маленький старичок в валенках стоял возле шкафа на стуле и искал какую-то бумажку. Он доставал одну за другой толстые папки, таскал их к столу и терпеливо перелистывал. В папках были вшиты бумажки разного цвета и разной величины: и маленькие, размером в ладонь, и огромные, сложенные гармошкой, покрывающие весь стол вместе с чернильницей, линейками и дыроколом.

Матвей наблюдал уже около часа, а нужная бумажка не находилась.

Мимо прошел оживленный Иван Саввич и скрылся в кабинете. Матвей понял: председателя колхоза вызвали.

Минут через десять вышла Тоня. Она с трудом откинула тяжелую, с гремучим блоком дверь и пошла на улицу. Подумав, Матвей отправился за ней. Тоня у дороги дожидалась попутной машины.

— Не знаешь, долго они еще там? — спросил он.

— Сиди. Позовут, — ответила Тоня.

— Это ты на нас написала?

— Я. — Тоня взглянула в глаза Матвею. — И нисколько не раскаиваюсь… — и добавила тише: — Из-за вас и мне выговор пообещали.

— Ну да?

— Наверное, действительно вам тут не меня, а милиционера с палкой надо… Почему ты такой?

— Скучно мне, — сказал Матвей.

— Как это так скучно? Тебе навстречу пошли. Захотел в МТС — послали в МТС. Захотел в бригаду Зефирова — послали к Зефирову… Смотри, тебя хотят под суд отдавать, — добавила она, оглянувшись.

— Не бойся, тебе выговора не будет, — сказал Матвей. — Ты тут ни при чем.

— Не обо мне, а о себе думай. Тебя судить хотят, понимаешь?

— А Зефиров как?

— Зефиров тебя защищал, как мог. Говорит: «Я бригадир, я один и отвечаю». Он очень тебя защищал.

— Это неважно. Ему-то что посулили?

— Ему, я думаю, ничего особенного не будет. Все-таки с ним считаются.

Окно отворилось, и Иван Саввич позвал ласково:

— Морозов, тебя приглашают.

— Хоть там веди себя как следует, — быстро заговорила Тоня. — Воротник застегни… Дай застегну…

Матвей прошел мимо барьера, за которым маленький старичок все еще искал бумажку, и вошел в кабинет.

Директор МТС, недавно назначенный, моложавый, но поседевший уже человек со значком почетного железнодорожника, с любопытством осмотрел Матвея.

— Что это у тебя за кинжал за поясом? — спросил он.

— Насос от велосипеда… А то ваши тут, эмтээсовские, уносят насосы.

— А ты чей? Не наш? Не эмтээсовский?

— Я еще не поймешь чей.

Иван Саввич скромно сидел у стола, сбоку, и слушал. Вся его фигура словно говорила: «Наконец-то мы и дождались… Сейчас мы припомним все твои спектакли и представления… Сейчас мы с тобой за все разом и рассчитаемся». Зефиров хмуро смотрел в сторону. Игнатьев поглядывал на Матвея выжидающе н недружелюбно.

— Ну, так как же нам с тобой быть, Морозов? — спросил директор.

Матвей подумал и спросил, в свою очередь:

— Сесть можно?

— Конечно. Садись. Как же будем решать?

— Вам виднее. Вас тут вон сколько, а я один.

— Что значит один? — спросил Иван Саввич, ласково поглаживая сукно стола волосатой рукой. — Мы тебя на то и пригласили, чтобы вместе обсудить, чтобы без никакой ошибки. А с тобой еще говорить не начали, а ты уже норовишь на дыбки. Нельзя так. Нехорошо. Человек ты грамотный, не хуже нас разбираешься. Это с дедушки Глечикова не взыщешь, а с тебя можно спросить. Ты и за слова свои и за поступки должен отвечать, как положено по закону. Чего зеваешь? Скучно? Машину калечить не скучно, а с нами беседовать скучно?