«Около того же времени, некто Антон Санхец был изобличен в ложном доносе на своего отца и признался, что он оклеветал отца исключительно в надежде, что того сожгут на костре».

Инквизиция приговорила его только к ста ударам кнута.

«Потребовалось бы много томов[39], чтобы привести все процессы, возбужденные в эту эпоху. Сант-Оффицио не только неустанно преследовал лиц, заподозренных в лютеранстве, он вернул всю прежнюю ярость преследованию евреев и магометан и, вечно мучаясь жаждой крови, захватил в свое производство целый ряд преступлений, подлежавших по закону юрисдикции гражданского суда. В Сарагоссе, например, инквизицией было приговорено к кнуту и ссылке на каторжные работы несколько лиц, виновных в продаже лошадей во Францию или в контрабанде серою, селитрою и порохом».

В Валенсии инквизиторы судили и наказывали лиц, обвиненных в педерастии и женщин, виновных в разврате между собою, хотя юрисдикция по этим преступлениям принадлежала органам светской судебной власти.

Среди лиц, осужденных и наказанных инквизицией во время правления Вальдеса, встречаются:

1) Тюремщики, наказанные кнутом и ссылкою на каторжные работы за то, что позволяли некоторым обвиняемым сообщаться между собою и проявляли по отношению к заключенным некоторую гуманность.

2) Публичные женщины, — за то, что говорили, будто блуд не есть смертный грех.

3) Суконный фабрикант, сожженный на костре, за то, что составил заговор против тюремного алькада Сант-Оффицио.

4) Масса несчастных, вышедших из тюрем инквизиции и рассказавших об ужасах, творившихся там как по отношению к мужчинам, так и по отношению к женщинам.

5) Член муниципального совета Севильи — за то, что осмелился высказать мнение, будто суммы, истраченные на уличный алтарь в страстной четверг, могли бы быть употреблены на помощь многочисленным семьям, сидящим без хлеба, причем такое направление этих сумм было бы угодно богу.

Наконец, среди жертв этой эпохи следует упомянуть архиепископов, епископов, каноников, священников, монахов, генералов, иезуитов, много монахинь, огромное количество мавров и африканских евреев, вернувшихся в Испанию из любви к родной земле; все это были люди образованные, не одобрявшие жестокостей инквизиции.

Целые семьи гибли в один день на костре.

Не считаясь с международным правом и существующими трактатами, Сант-Оффицио арестовывал, судил и приговаривал к смерти за лютеранство английских, французских, генуэзских купцов, прибывших в Испанию с богатым грузом, которым завладевала инквизиция.

Дело обстояло совершенно также в большинстве стран, подвластных испанской державе, но нельзя не признать, что нигде народы не проявили в этом отношении такого терпения, как на Пиренейском полуострове.

Фламандцы восстали, выдержали героическую войну с Филиппом II, провозгласили республику и основали свою независимость.

Остров Сардиния был менее счастлив и был принужден вынести гнет испанской инквизиции, но миланцы не допустили ее к себе также, как ранее их это сделали неаполитанцы[40].

Что касается Америки, то в ней было утверждено три трибунала Сант-Оффицио: в Лиме, в Мексике и в Картагене, где праздновались многочисленные ауто-да-фе, по примеру милой родины.

Там пищу для костров давали, главным образом, несчастные индейцы, и миллионы человеческих жизней погибли в несколько лет под двойным деспотизмом вице-короля Испании и фанатических монахов инквизиции.

Но всего этого было еще недостаточно.

Когда моряки на своих кораблях уходили от берегов страны, они на несколько времени ускользали от бдительного надзора инквизиторов.

Филипп II и Вальдес исправили это упущение.

Была создана походная инквизиция, получившая название «инквизиция армии и флота».

Создана была также «инквизиция таможен», на которую была возложена борьба с ввозом запрещенных книг.

Придирки этого нового учреждения много способствовали парализации морской торговли Испании.

Во всей истории, исключая разве Польши, не существует примера, чтобы народ был до такой степени порабощен, до такой степени лишен света и воздуха и в такой мере утратил основы материальной, моральной и интеллектуальной жизни нации.

Все перечисленные злоупотребления способствовали окончательному падению нравов духовенства, и в монастырях воцарился разврат, разврат специальный, какая-то смесь похоти, мистицизма и изуверства, которую можно было бы назвать развратом религиозным, причем это безобразие стало принимать такие скандальные размеры, что инквизиции пришлось заняться его подавлением.

Нарушенные законы естества мстили за себя, и человек, лишенный всякой умственной деятельности, всякой возвышенной мысли и всякой морали, превратился в животное и стал все более и более поддаваться инстинктам дикого зверя.

Старались насколько возможно тушить подобные скандальные дела, дававшие обильную пищу нападкам реформаторов на глухую исповедь на ухо священнику, и инквизиция по этому поводу начала действовать с большой осторожностью.

Мы расскажем здесь один единственный случай, — дело одного капуцина в Картагене; этого дела будет вполне достаточно, чтобы изобразить нравы, господствовавшие в монастырях. Перед нами встает вполне исчерпывающая картина смешения глупости, лицемерия и разврата.

Этот капуцин был духовником в одном женском монастыре в городе Картагене, где было семнадцать монахинь. Он внушил им такое доверие, что они считали его святым и верили ему, как пророку. Когда этот набожный священник убедился, что его репутация прочно установлена, он воспользовался частыми свиданиями в исповедальне, чтобы развить перед духовными дочерьми свое учение. Вот, что он говорил каждой из них в отдельности:

«Наш господь Иисус Христос оказал мне великую милость, он явился мне в освященных дарах, когда я совершал приношение, и сказал: — Почти все души, которых ты пасешь в этом монастыре угодны мне, ибо действительно преданы добродетели и стараются достигнуть совершенства; но в особенности такая-то (здесь исповедник называл ту, с которой говорил), благодаря своему совершенству победила почти все земные привязанности, за исключением одной — чувственности, доставляющей ей немало мучений, ибо враг человеческого тела имеет большую власть над ней, вследствие ее молодости, силы и врожденной красоты, сильно влекущих ее к плотскому наслаждению. Поэтому, дабы вознаградить ее за добродетель и дабы она окончательно соединилась со мною в любви и служила бы мне в спокойствии, которого у нее нет, но которого она заслужила своим рвением, я возлагаю на тебя обязанность дать ей разрешение, нужное ей для спокойствия души и сказать ей, что она может удовлетворить свою страсть, но исключительно только с одним тобою, и притом, во избежание всякого соблазна, она должна сохранить это в полнейшей тайне от всех, не обмолвиться об этом ни единым словом ни с кем, не говорить даже другому духовнику, так как ввиду моего отпущения, на ней не будет греха, а святая цель ее успокоения будет при этих условиях достигнута, и да будет она мирно стремиться от совершенства к совершенству по пути к святости».

Одна из этих женщин, двадцати пяти лет от роду, тяжело заболев, попросила к себе другого духовника и, сделав ему полное разоблачение всего, что произошло, она согласилась обо всем донести Сант-Оффицио, из опасения, чтобы подобная же вещь не случилась и с другими, как она это не без основания подозревала. Выздоровев, она сама пошла и донесла обо всем инквизиции, объяснив, что в течение трех лет была в преступной связи со своим духовником; что она, в сущности, в глубине души никогда не могла поверить, что рассказанное духовником явление было в действительности, но что она сделала вид, будто верит его словам, чтобы без стыда отдаваться его вожделениям.

Инквизиция удостоверилась, что подобные же сношения имели место с двенадцатью другими монахинями монастыря.