Здоровье мое поправлялось медленно, и я не присутствовал на суде. Знаю лишь, что и пред судьей упорствовали они о том, что прибыли из будущего. Я полагаю, для того, чтобы их определили в приют для скорбных душою. Но и это последнее affectation[2] им не удалось, и отправили их всех четверых на каторжные работы в Сибирь.

Что до циферных часов, то ходили они с год исправно и с отменной точностью, после цифры стали блекнуть до полного исчезновения. Никто не мог их починить мне ни в Петербурге, ни в Париже, где, вестимо, никакого «часовых дел мастера Бельмондо» и в помине не знали. Все часовые мастера, рассмотрев часы, лишь руками разводили.

Так что, да будет вам известно, затерян где-то в пространном нашем отечестве безызвестный мастер-самоучка, циферные часы делающий. Да и мужики мои немало забавного понаделали из бутафорской конструкции мошенников. Почти в каждой избе…

Однако, экий же я говорун, — произнес Алексей Антонович, окончив свое повествование. — Уж и от ломберного стола встают. Пора и мне.

Но никто из окружавших его слушателей не расходился. Напротив, всеми овладела странная задумчивость. Я решился наклониться к Ниночке, желая поблагодарить за доставленное мне счастие стоять подле нее, и заметил прозрачную слезу на ее реснице. Я был растроган необычайно способностью ее так чувствовать и неожиданно для себя сказал:

— Но почему вы, ваше превосходительство, столь непреклонно уверены, что посетившие вас особы не были и в самом деле посланниками грядущих веков?

Генерал снисходительно посмотрел на меня.

— Да, сударь мой! Некоторые на моем месте, увидав диковинные эти часы, странные одеяния и манеры, услыхав непривычную речь, может, и поддались бы обману. На то оно и рассчитано было. Но все это внешнее, сударь. Шелуха! Я же обычай имею, размышляя над увиденным, вглубь заглядывать. Не только в бога, но и в Человека верую! Я знаю, что с каждым веком люди будут становиться все лучше, образованнее, культурнее, добрее и честнее. И коль вправду выпадет мне счастие встретить посланника будущих времен, я его, как он ни маскируйся, узнаю. По высокой манере узнаю, по умудренным глазам узнаю, по чистоте лика его, по глубине суждений, по тонкости чувствований, по благородству души узнаю! Так-то, сударь.