- Простите, золотко, но вы не очень осведомлены... Из творога делается галалит. А здесь методом полимеризации...
Дерябин примирительно заметил:
- Дорогой Анатолий Анатольевич. Разговор идет о полете, который вы сами разрешили.
Несколько озадаченный Медоваров тут же возразил:
- Но я докладывал обстановку, сигнализировал в Москву. Потом, что я мог сделать, когда вы вдвоем взяли меня за горло.
- А таинственный звонок из Москвы?
- Какой звонок? - удивился Медоваров. - Ах, тот!.. Ну да, это было согласовано кое с кем. - И, многозначительно помолчав, он вышел.
Поярков отвел Бориса Захаровича в самый дальний угол зала и устало присел на подоконник.
- Последний полустанок. Вокруг него еще бегают какие-то мешочники, спекулянты, жалкие обыватели. Так и здесь, в институте. Его слишком долго собираются реорганизовывать, а пока он - захудалый полустанок, оставшийся от прошлого. Говорят, что еще в четырнадцатом году здесь была воздухоплавательная школа. И, несмотря на новое здание и современную технику, здесь мало что изменилось. Проходной двор, где задерживаются только Медоваровы.
- Оценка весьма субъективная. Я спрашивал в главке, какого они мнения о работе института.
- И что же?
- К ученым у нас очень гуманное отношение, и этим многие пользуются. Разогнать НИИАП нельзя. План у них выполняется, испытания ведутся добросовестно. Квалификация сотрудников растет. Видал диаграммку? Отчетность идеальная и своевременная. Финансовая дисциплина безукоризненная. И к тому же два-три человека дают интересные работы. В министерстве надеются на лучшее и терпеливо ждут. А мы на этом полустанке чувствуем себя несколько задержавшимися пассажирами. Ругаем начальника за плохое расписание, за опоздание поездов. А ведь здешнее расписание не для нас составлено, и минутное опоздание тут не играет роли.
- Черт возьми, но неужели на дорогах к звездам нельзя миновать подобные полустанки?
- А кто виноват? - с явной укоризной спросил Борис Захарович. - Ты не возражал, чтобы приборы устанавливались на здешнем аэродроме.
- Согласен. Но при чем тут Медоваров? Зачем он вмешивается в наши дела?
- Как временный начальник полустанка. Обязан по должности.
На щите снова вспыхнули сигнальные лампочки. Начиналась очередная контрольная передача. Поярков побежал к пульту. Дерябин неторопливо пошел вслед.
- Все то же, - вздохнул Поярков, глядя на спокойное перо. - Объем диска остается неизменным. Высота семьсот. Борис Захарович, дорогой, не мучайте меня, скажите откровенно, не поставили вы там какой-нибудь запасной аккумуляторной батареи? Помните, еще при первой конструкции ваш Бабкин хотел запрятать в кабине лишние пятьдесят килограммов. А сейчас такое впечатление, что груза еще больше. Кто здесь виноват?
- Подождем искать виновного, Серафим Михайлович.
Нюра сидела рядом, помогая лаборанту записывать уже расшифрованные показатели направления ветра, солнечной радиации... При последних словах Дерябина карандаш выпал у нее из рук.
Лаборант посмотрел на ее сразу побледневшее лицо.
- Вам нехорошо, Анна Васильевна? Идите на воздух. Я один справлюсь.
На ступеньках главного входа Нюру встретил Аскольдик. Он уже собирался домой и успел переодеться в короткие замшевые штаны шоколадного цвета и кожаную курточку с многочисленными "молниями". Огромные ботинки на толстом белом каучуке, пестрые гетры, обтягивающие худые икры, острые коленки и тонкая мальчишеская шея, перетянутая узеньким галстучком, - все это производило комичное и в то же время жалкое впечатление.
- Приветствую категорически! - сказал он, сгибаясь в поклоне и снимая воображаемую шляпу. - Как, девочка, жизнь молодая?
- Оставьте меня, Аскольдик. - Нюра хотела было пройти мимо, но тот заступил ей дорогу.
- Мы, кажется, сегодня не в духе? Мы, кажется, всех презираем?
Древнее мужественное имя Аскольд, по обычаю всех мам, превратилось в уменьшительное. Родители искали красивое имя, хотели назвать Арнольдом, Альфредом или Эдуардом, но, видимо вспомнив про Аскольдову могилу над Днепром, где молодые супруги часто гуляли, решили так и назвать своего первенца.
Было бы чересчур банальным рассказывать о том, как растили своего единственного отпрыска обезумевшие от счастья родители. Но вот он стал взрослым, кое-как получил аттестат зрелости, потом не без помощи папиных друзей устроился в институт. Это событие было ознаменовано достойнейшим образом. Папа Аскольдика - директор производственного комбината, выпускающего то ли ковры, то ли набивные ткани, - вознаградил утомленного мальчика за самоотверженный труд, купив ему новенький "Москвич". В течение первых семестров "Москвич" постарел на двадцать тысяч километров, что не могло не отразиться на студенческой судьбе Аскольдика. Когда же ему было заниматься? Ведь столько хорошеньких девушек жаждали прокатиться в его машине! "Москвич" был сдан в ремонт, что дало возможность его владельцу, исключенному из института за неуспеваемость, подумать о своем дальнейшем образовании. Он решил перейти на заочное отделение. Но для этого нужна справка с места работы. А где ее взять?
Свет, как говорится, не без добрых людей. Стоило лишь товарищу Медоварову несколько раз появиться в папином кабинете, как Аскольдик был оформлен в НИИАП - правда, на очень скромную должность помощника фотолаборанта. (Римма с усмешкой утверждала, что здесь учитывалась его склонность к фотографированию девушек на пляже.)
Аскольдик великолепно устроился. Всю работу по проявлению и печатанию фотоматериалов к отчетам и диссертациям выполнял сам лаборант, у которого не было состоятельного отца, а потому при сдельной оплате эта система оказалась подходящей для обоих сотрудников фотолаборатории. Аскольдик даже умудрялся приезжать в институт через день. Сегодня он приехал уже на другой машине. "Москвич" оказался мальчику тесным.
- Итак, - изгибаясь перед Нюрой, разглагольствовал Аскольдик, - вы гнушались моим стареньким "Москвичом", а теперь вон она, моя лошадка.
Широким жестом он показал на стоявшую в тени здания бирюзовую "Волгу".
- Товарищ Поярков хоть и ведущий конструктор, а ведет себя несолидно, продолжал Аскольдик. - Не понимает он красоты жизни. В прошлый раз я вас видел с ним в ресторане. Неужели он провожал вас домой в автобусе? Разве это мужчина?
- А вы? - Нюра смерила его презрительным взглядом.
Не первый раз приходится терпеть его приставания. Да кто он такой? Красноносенький мальчишка, прыщеватый, слюнявый. Мальчишка в полном смысле этого слова, - которого до сих пор родители чуть ли не на руках носят, отчего он возомнил себя личностью единственно достойной внимания. На танцплощадках без труда завязываются знакомства, и дурочек там достаточно. (Ах, если бы матери знали, что такое танцплощадки!) Все сходило мальчику с рук, ибо он был на редкость хитер и осторожен.
Даже Римма, постоянная посетительница танцплощадок и в какой-то мере близкая по духу этому резвящемуся мальчугану, старалась реже попадаться ему на глаза, боясь, что придется с ним танцевать, - за отказ подобные молодчики жестоко мстят. Она как-то призналась Нюре, что потом долго моет руки, вытирает шею одеколоном, чтобы уничтожить даже память от его неприятного дыхания.
Аскольдик подбирался к уху, нашептывал что-то липкое, грязненькое, и Римме физически было не по себе.
Не мудрено, что Нюра раз и навсегда отвергла внимание Аскольдика, но по другим причинам. Он мог рассуждать о свободе творчества, о западной цивилизации, читать хрипловатым баском декадентские стишки, говорить о книжных новинках, о падении современного искусства. И все это было чужое, наносное. Никакого собственного мнения, все понаслышке, все ради острого словца и показной смелости. А вообще в глазах Нюры он был просто мелким пакостником.
Нюра спускалась по ступенькам и, не глядя на Аскольдика, который увязался за ней, пошла по песчаной дорожке, обсаженной чахлыми деревцами.