Поярков недоуменно развел руками и подошел к столу, где сидела Нюра. Она записывала в журнал расшифрованные показатели, переданные с "Униона". Рядом с ней полный, краснолицый радист поминутно вытирал запотевшие наушники и ждал очередного сообщения пеленгаторных станций, которые следили за местоположением летающей лаборатории.

Посланный Дерябиным Аскольдик вернулся. Он вынул изо рта сигарету.

- Ваше приказание выполнено, товарищ начальник, - со скрытой усмешкой отрапортовал он. - Насколько я мог установить, прибывших вчера инженеров на территории не оказалось.

- Уехали? Да бросьте вы дымить!

Обидевшись, Аскольдик потушил сигарету.

- По моим сведениям, они даже не выходили с территории.

- Откуда это известно?

- Справлялся в проходной. Пропусков они не сдавали.

Дерябин раздраженно надел очки.

- Чепуха! Сквозь землю они провалились? Анна Васильевна! - крикнул он. Вы сегодня Бабкина или Багрецова видели?

Нюра отложила перо и подошла к Дерябину.

- Не видела, Борис Захарович. Но думаю, что они еще не уехали.

- Откуда такое предположение?

Немного смутившись, Нюра готова была ответить, что Багрецов обещал передать ей письмо от Курбатова, но в присутствии Серафима Михайловича, который стоял рядом, упоминать об этом не хотелось.

- Я здесь дежурила всю ночь, - сказала она, рассеянно перебирая бусы, - и они со мной даже не увиделись.

- Очень убедительный ответ, - проворчал Дерябин и, обращаясь к Аскольдику, попросил: - Пожалуйста, еще раз проверьте. Возможно, где-нибудь спят.

Ничего не говоря, Поярков метнулся к аппаратам. На широкой ленте радиовысотомера перо вычерчивало крупные зигзаги, точно стремилось оторваться.

Затаив дыхание, он следил за скачущей кривой. Что там наверху? Диск мечется, как в урагане. Его бросает то вверх, то вниз. Линия высоты похожа на запись пульса лихорадочного больного.

- Включить третью линию! - приказал Дерябин.

В окошках самописцев поползли разлинованные ленты. На них послушные перья по приказу автоматических приборов "Униона" вычерчивали ломаные кривые.

Глядя то на одну, то на другую ленту, Борис Захарович возбужденно пояснял:

- Нам повезло, Серафим. Редчайшее явление. Ведь это в самой туче гроза пишет автобиографию. Так, так... Упало давление... Повысилась ионизация воздуха... А вот здесь мощность разряда. - Он вынул из кармана счетную линейку и, взглянув на масштабную сетку самописца, передвинул на линейке движок. Так, так... - бормотал он. - Молния в сто семьдесят тысяч ампер. Значит...

Поярков недоуменно смотрел на Дерябина. Да что с ним такое? Говорит о молнии как об искорке в выключателе.

- Но как же вы допустили, что диск попал в грозу?

Дерябин объяснил, что в это время группа приборов не работала, и он не знал, что там впереди делается.

- Ничего, ничего, - успокаивал он Пояркова. - Самое страшное позади. - И тут же не мог сдержать удовольствия. - А ведь мейсоновский анализатор оправдывает себя. Багрецов не ошибся. Четкость в любых условиях. Смотрите, вот эта левая кривая отмечает процент озона... Анна Васильевна, покажите утренние записи.

Перышко тащило за собой тонкую красную линию, похожую на растягивающуюся жилку. Вдруг жилка оборвалась, и перо беспомощно скользнуло вниз.

Борис Захарович нахмурился.

- Выходит, зря похвастался. Опять что-то там стряслось? - Он уже без интереса посмотрел на раскрытую тетрадь, принесенную Нюрой.

Нюра почувствовала неясную тревогу. Ничего особенного. Кроме анализатора, все приборы работают. Но мысли ее все время возвращались к друзьям. Куда исчез Багрецов? Почему не видно Бабкина? Она связывала это с неудачными испытаниями, а причину найти не могла. Допустим, что Бабкин уехал. Но Димка так бы не поступил. Надо же знать его характер. Не мог он позабыть про письмо, он все понимает, чуткий, душевный. А кроме того, Димка честен до мелочей. Сегодня Нюра случайно узнала, что он задолжал буфетчице института несколько рублей. У нее не было сдачи, Бабкин разменять не смог, никого поблизости не оказалось, и буфетчица решила: пустяки, мол, завтра утром принесете. Но Багрецов пока еще не принес, что на него совсем не похоже.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вопреки воле автора, тут опять появляется Римма. Хотелось

бы о ней вспоминать пореже, но она появилась не просто

так, а с находкой, которая могла бы повлиять на судьбу

Багрецова и Бабкина. Автор воспользовался этим случаем и

рассказал о Римме все, что знал. Пусть знают и другие.

Зажмурив глаза, Борис Захарович сидел в глубоком кресле, изредка потирая седые виски. Что же случилось с анализатором?

Опыт у Дерябина был огромный: работал еще на старых, искровых радиостанциях, потом сам выдувал баллоны для смешных пузатых радиоламп, впаивал в них электроды, строил передвижные радиостанции с так называемым "солдатмотором", сам крутил его ногами, как на велосипеде. Потом увлекся радиозондами и вообще метеорологией. Каких приборов он только не знал! Собирал их, испытывал, постепенно приходя к выводу, что при первых испытаниях любая конструкция хоть немножко, но обязательно должна покапризничать. Обязательно встретятся неполадки, - разве все так сразу и учтешь? Больше того, он был убежден, что если сразу все получится хорошо, то потом хлопот не оберешься с "безотказными приборами", которые вначале вели себя чересчур добросовестно.

Звонил Набатников, узнавал, как идут испытания, и просил дублировать на пленке записи анализатора. Дерябин согласился, видимо надеясь, что аппарат Мейсона случайно закапризничал во время грозы и снова начнет работать в более спокойных условиях.

Дерябин тяжело поднялся с кресла, подошел к столу и опять стал рассматривать записи последней передачи. Но что толку? Анализ воздуха так и остался незаконченным.

В дверях появился Аскольдик. Он еще раз обшарил все закоулки территории.

- Не нашли? - спросила подошедшая к нему Нюра.

- Никаких признаков, дорогая.

Все больше и больше Нюрой овладевало смутное подозрение. Припоминался восторженный Димкин рассказ о необыкновенных путешествиях, о метеостанции, которую он устанавливал в горах. Правда, это было давно, но разве сейчас он не захотел бы испытать, как он тогда говорил, "пленительное волнение неизвестности"? Трудно поверить, по все же допустим, что он спрятался в "Унионе". Но Бабкин? Серьезный, спокойный, рассудительный, в конце концов человек семейный, чем он особенно гордился, - разве он решился бы на такую выходку? А вдруг Димка его уговорил? Или что-нибудь другое случилось?

Подойдя к Дерябину, Нюра робко дотронулась до его рукава.

- Борис Захарович, мне кажется, они... там, - и вскинула глаза к потолку.

- Где там? - Дерябин бросил тетрадь на стол. - Договаривайте... Что молчите?

Опустив худенькие плечи, Нюра стояла растерянная и недоумевающая. Борису Захаровичу стало неловко. Проклятые нервы, глупая стариковская раздражительность. Девушка не виновата. Он мягко взял ее за руку, пробормотал какие-то извинения и пожаловался:

- Начальство отдыхает. Будить неудобно, а то бы я спросил товарища Медоварова, как у него с территории люди исчезают? - Он подошел к телефону. Придется самому действовать.

Борис Захарович назвал номер и попросил зайти дежурного по институту.

Вошел заспанный молодой человек в помятом костюме, с четырьмя авторучками, торчащими из кармана.

- Вы дежурный? - вежливо осведомился Борис Захарович и, получив утвердительный ответ, развел руками. - Объясните, пожалуйста, что у вас за порядки? Как можно выбраться с территории, минуя проходную?

- Это исключено, товарищ Дерябин, - уныло возразил дежурный. - У нас охрана.

У Дерябина сердито ершились усы.

- Знаю, что охрана. Но лучше предположить самое невероятное: часовой спал, вахтер пошел домой чай пить... Все, что угодно, допускаю, но люди договорились до абсолютной... - Он бросил взгляд на Нюру и, запнувшись на полуслове, добавил: - В общем, помогите нам... Расследуйте.