Но вот и третий сектор, об этом говорила огромная тройка, нарисованная на металле. Чуть выступающие крышки с дырочками, как у перечницы, закрывали всевозможные метеоприборы. На одной из них Вадим различил фирменную марку Мейсона.

Теперь надо эту крышку отвинтить, потом снять верхний колпак и посмотреть, что же там случилось? Темно. Вадим по привычке сунул руку в карман и достал приемник. Загорелся голубой прямоугольник. В этом фосфорическом свете хоть и трудно было разглядеть всю механику и монтаж мейсоновского анализатора, но Вадим сразу же заметил, что в нем прекратилась подача ампул с пробой воздуха. Видимо, когда отсоединяли испорченный аккумулятор и тем самым прервали ток, одна из ампул оказалась не запаянной, что и нарушило работу всего механизма.

Хорошо, что Багрецов почти никогда не расставался с инструментом: нашлись в кармане и отвертка, плоскогубцы, кусачки. Надо было освободить заклинившуюся во втулке стеклянную ампулу и наладить их подачу.

Все оказалось не так-то просто. Работать пришлось одной рукой, а другой держаться. Приемник лежал прямо внутри анализатора, но светил не туда, куда нужно. Пальцы не слушались, немели, сил не хватало, чтоб затянуть гайку подшипника, рука дрожала, плоскогубцы стучали о холодный металл, и так же нервно стучали зубы.

Наконец-то!.. Теперь анализатор будет работать. Вадим посидел еще немного, передохнул и пополз обратно.

Наверху почти по всей окружности диска вспыхнул свет в иллюминаторах. А вдруг они откроются снаружи? Тогда можно пробраться внутрь, минуя страшную лестницу. Сейчас стемнело, и возвращаться тем же путем будет еще труднее, тем более что поднялся ветер и диск изрядно покачивает.

Вадим пополз к ближайшему окну, чувствуя себя как на крыше качающегося дома. Голова кружилась, противная тошнота подступала к горлу. Подскакивая на ребристой поверхности диска, точно живая, тащилась за Вадимом черная птица.

Кто-то потянул за ремень. Вадим похолодел, осторожно протянул руку назад. Да ведь это трос. Неужели он дальше не пустит? Зря оставил такой маленький запас. Вот если бы Тимка догадался освободить еще десяток метров!..

Чуть заметное подергивание подсказало, что Тимофей на месте и сигнализирует об этом. Вадим сильно дернул трос, подождал, потом еще дернул. Натяжение ослабло.

Осторожно передвигая колени, боясь хоть на мгновение оторвать руки от скобок, ползет Багрецов. Страшно. Вот-вот диск наклонится, не успеешь удержаться за скобу и скатишься вниз...

Светится окно. Интересно, что там может быть? Почему включили свет? А главное - как? По радио, автоматически или в "Унионе" оказался пилот? Вряд ли Тимофей стал бы трогать выключатели.

Еще усилие, рука протягивается к последней скобке, и Вадим заглядывает в окно.

Оскаленная морда в прозрачном колпаке. Багрецов в страхе отшатывается, и в этот момент с противоположной стороны диска слышится злобное шипение, шум водопада... Диск вырывается вперед.

Встречный ветер сразу делается плотным, как стена, и сталкивает Багрецова. Он еще пытается уцепиться за какую-то медную трубку, но поздно...

Падая вниз головой, Вадим видит свои ноги и пламя, вылетающее из сопла...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

А на земле никто и не догадывался, что случилось в

"Унионе". Жизнь шла своим чередом. Набатников старался

разгадать причины удивительного космического явления и

странной непоследовательности Медоварова. Одна загадка

стоила другой, и были они тесно связаны с судьбой наших

героев.

Набатникова многие не понимали и некоторые его поступки объясняли чудачеством. Мало ли про ученых анекдотов ходит. Но самое странное, что в характере этого строптивого профессора ничего анекдотического не было: ни забавной рассеянности, ни смешных привычек, ни подчеркнутой старомодности золотые часы с двумя крышками, латынь и своеобразный лексикон, чем иной раз козыряют ученые мужи, знавшие дореволюционное общество, как правило, лишь по книгам.

И дело не в том, что виднейший специалист по космическим лучам занимается то атомной техникой, то носится с идеей "теплых городов". Все это может быть присуще увлекающемуся ученому. Но он не хочет ограничиваться только наукой, он вмешивается в чужие дела, требует перестроить организационную структуру научно-исследовательского учреждения, систему подбора кадров, не считается с обычной практикой присвоения степеней и званий. Он добивается персональных ставок для каких-то самоучек инженеров-изобретателей, и получают они у него больше, чем кандидаты наук в столичном институте.

При организации Ионосферного института Набатникову поручили составить штатное расписание. И что же вы думаете? Он сократил в два раза отдел кадров.

- Но поймите, Афанасий Гаврилович, - доказывал начальник управления, - вы поступаете опрометчиво, Кто же будет заниматься приемом работников? Надо подобрать не только научные кадры, но и технический персонал, - продолжал он, перелистывая страницы штатного расписания. - Институту нужны инженеры, а потом, когда закончится строительство экспериментальных цехов, потребуются мастера и, наконец, самые обыкновенные рабочие.

- Почему обыкновенные? - возразил Набатников. - Знающие, умелые и, главное, смекалистые. Ведь у нас особые условия.

- Совершенно верно. Значит, работников надо подбирать специально. Кто это будет делать?

- Я.

Начальник управления поднял от бумаг удивленные глаза:

- Извините, профессор. Но мы не вправе загружать вас подобной работой. Директора и научного руководителя института ждут дела поважнее.

- Важное не бывает. И не может быть. Создать способный и дружный коллектив - наипервейшая задача. А остальное приложится.

Так и получилось, что Набатников сам беседовал с будущими сотрудниками, сам и решал их судьбу.

С учеными, инженерами-исследователями, то есть с людьми, которые могут предъявить не только анкеты, но и печатные работы, изобретения, конструкции, чертежи, дело обстояло довольно просто. Опытный глаз такого разностороннего ученого, как Набатников, сразу мог оценить способности претендента на ту или иную должность в лабораториях Ионосферного института.

Но вот почти накануне испытаний "Униона" закончилось оборудование экспериментальных цехов, где в основном должна была работать молодежь, и профессор с помощью райкома комсомола сам решил подобрать смышленых ребят. А только такие сюда и годились.

Как узнать, что у парня за душой? На что он способен? Прежде всего Набатников отказался от привычных критериев в оценке будущих специалистов. Мальчик-отличник, кончил десятилетку с золотой медалью. Ну и что ж из этого? А если он обыкновенный зубрила или тот, кто медаль получает благодаря стараниям ничем не брезгающих родителей? Всякое ведь в жизни бывает.

В райком комсомола прислали и нескольких ребят, закончивших техническое училище. Выбирали самых дисциплинированных. И, несмотря на то, что им уже были присвоены разряды, определяющие квалификацию, Набатникова это не удовлетворяло. Он должен убедиться, что у парня кроме золотых рук есть еще и голова, а самое главное - страсть, увлеченность, беспокойство... Иначе ему нечего делать в научном институте.

Возле кабинета секретаря райкома толпились ребята и девушки. Они знали, что сегодня тут будут принимать на работу в научный институт, где все загадочно и даже немного страшновато. Одних привлекала необычайная романтика кто знает, не удастся ли в космос слетать; других - более земные интересы.

Профессор сидел за одним столом с недавно избранным секретарем райкома комсомола, быстроглазым армянином, который никак не мог понять, что же это происходит в его кабинете? Зачем знаменитому профессору экзаменовать токарей и слесарей? Да и вопросы он задает какие-то странные.

- Судя по характеристике, токарь ты первоклассный, - с одобрительной улыбкой говорил Набатников очередному кандидату. - Теперь скажи, какую ты последнюю книжку прочитал?