Де Вега отошел от конторки и положил руки на плечи Диего.

– Вы спасаете гордое имя де Вега. Отныне вы станете моим сыном.

Мигуэль с ужасом осознал это, когда слова этого человека дошли до него. «Его сын? Сын негодяя, который убил мою семью? Боже праведный! Что я наделал!»

Расхаживая, Елена раздирала на куски свой измоченный слезами носовой платок. Она подошла к балкону и подняла горестный взгляд на окрашенную пурпуром волнистую гряду гор. «Знаешь ли ты, что ты сделал со мной? Заботит ли это тебя?» – воскликнула она. И уже знала ответ. Он взял любовь, которую она наивно ему подарила, и бросил, смеясь, что теперь ни один порядочный мужчина не посмотрит на нее.

Она мечтала влюбиться и выйти замуж за человека по собственному выбору, жить счастливо и иметь детей. А что теперь? Рыдание вырвалось из ее горла. У нее есть выбор. Она должна выйти замуж за Гулермо, при виде которого содрогается от отвращения.

Или может выйти замуж за дона Диего Альворадо, которого она видела только один раз, когда отец провозгласил, что она должна выйти за него. Он даже не говорил с нею. По выражению его лица Елена поняла, что он жалеет о своем предложении.

А почему бы и нет? В конце концов, даже если бы она была девственна, она не так красива, как Консиция. Высокая, с золотистой кожей и прямыми черными волосами, карими глазами, выдававшими индейскую кровь, которую ее отец так тщательно старался скрыть. Даже если испанец высокого происхождения мог простить ее внешность, она была скомпрометирована. Полная стыда, она опустила голову. Ей не было прощения за грех. Она отдалась со страстным желанием убийце, вору. Елена закрыла руками распухшие глаза.

Ну, дон Диего может не беспокоиться. Она не примет его предложение. Ее губы изогнулись в горькой улыбке. Она пойдет в монастырь и посвятит свою жизнь служению другим. Елена убеждала себя, что это будет не так уж ужасно.

Почти месяц спустя Елена печально думала о том обете, который она неустанно выполняла. Она вздохнула. Два дня и три бессонных ночи прошли с тех пор, как она приехала из монастыря домой. Три недели провела она там. Три недели! Казалось, прошло три столетия.

Вместо ожидаемого служения, к которому она была готова, ее заперли в маленькой келье без окон, как узницу. Решив сломить ее волю, Верховная Мать-настоятельница заявила, что Елена останется здесь до того дня, когда подчинится воле отца – или до смерти. Елена разговаривала сама с собой, чтобы не сойти с ума. Наконец, поняв, что ничего нет хуже, чем быть запертой на всю жизнь, Елена сдалась. Истерично соглашаясь на брак, она попросила разрешения уехать домой.

Она трогала пальцами мягкие хлопковые простыни, сравнивая свою постель в гасиенде с грубой, жесткой постелью в монастыре. Какой бы нищенской она ни была, Елена умудрялась заснуть, даже если он ей снился каждую ночь.

С отвращением она отбросила простыни и поднялась с постели, скользнула в одежду и подтолкнула стул к окну. Опершись на подоконник, она смотрела на усыпанное звездами ночное небо, ее взгляд блуждал по отдаленным Паджаритос Маунтинз.

– Проклятье тебе, – воскликнула она, чувства ее смешались и рушились. Он был где-то там, скрываясь, жизнь его была такой же, как прежде.

Может быть, ее отец был прав? Может, она и была падшей женщиной? Почему же тогда та ночь преследует ее во сне? Когда Эль Гато лишил ее невинности, он пробудил страсть, которая наполняла ее сны. Она зарыдала. Теперь из-за одной этой ночи ее жизнь никогда не будет прежней. Она сложила руки на груди и закрыла глаза, чтобы остановить горячие слезы.

Вскоре нежные розовато-лиловые и пурпурные краски начали лучиться на вершине гор и погружаться во мглу. Потом тонкие тени начали дрожать, подчиняться натиску оранжевого и желтого цвета рассвета, краски которого разрезали небо, возвещая приближение нового дня.

Вытерев глаза, Елена оглядела двор в направлении нежилого флигеля дома. Крыло, которое послезавтра она разделит со своим мужем, Диего. Холодный страх охватил сердце, сделав ее слабой и дрожащей. Сегодня будет день ее венчания, но она чувствовала себя так, как будто идет на казнь.

В ее памяти возник образ самодовольного денди, за которого ее выдают замуж. Он почти не говорил с ней. Почему он решил, что женится на ней? Ведь он знал, что она не была невинной. Большинство знатных людей будут ее презирать. Перед ней промелькнуло другое видение – черноволосый гангстер насмешливо ей улыбался.

Она всегда надеялась, что, как и Консиция, она выйдет замуж по любви, хотя знала, что в большинстве испанских семей о браках договариваются, когда девочки еще в колыбели. Испанские девушки из знатных семей редко росли без дуэньи, тетки – старой девы или овдовевшей родственницы, которые стерегли их голубиным взглядом. Но этого не произошло ни с ней, ни с Консицией.

Правда, их тетка Доротея, единственная сестра матери, приехала после ее смерти и оставалась некоторое время, пока они были маленькими, но даже Доротея не могла долго ужиться с их отцом. Назвав его жестоким негодяем, добрая дама в спешке уехала в Санта-Фе.

Легкий стук из холла прервал ее воспоминания. Она поднялась со стула, пересекла комнату, чтобы открыть дверь.

Консуэла, ее друг и горничная средних лет, улыбнулась ей. Она протянула девушке платье из тяжелого сатина, висящее на ее руке.

– Посмотри, Елена, я погладила твое платье, – сказала она, торопливо входя в комнату. Она повесила платье. Ее лицо светилось. Она протянула руки, разглаживая складки. – Разве это не красота? – Она вздохнула, ожидая ответа Елены.

– Очень мило, – сказала Елена. Горькая легкая улыбка появилась на ее лице. Слуга Диего, Карлос, доставил вчера расписной деревянный сундук в ее комнату. Внутри, по старой традиции, она обнаружила свои свадебные одежды.

Вместо белого платье было кремовым, что только усилило его старомодную красоту. Кружево поднималось в форме сердца от линии шеи и корсажа до высокого воротника, отделанного мелким жемчугом. Рукава, пышные наверху, сужались к локтям, а затем спускались веером к рукам. Юбка, изящно парящая над множеством нижних юбок, также была отделана кружевом в центре, в то время как позади юбка была накрыта блестящим трэном. Длинная вуаль из тонкого кремового кружева изящно поднималась над высоким, украшенным жемчугом, гребнем. Не слушая веселого щебетанья горничной, Елена гладила мягкий сатин, тронутая вниманием человека, за которого выходила замуж.

Консуэла ушла из комнаты, но вскоре вернулась с тяжело нагруженным подносом.

– Я знаю, что вы будете слишком взволнованы, чтобы поесть позже, так что я приготовила для вас отличный завтрак. – Девушка поставила еду у окна на стол, покрытый льняной скатертью.

Легкий утренний ветерок разнес аромат ветчины, бисквитов, свежего горошка и кофе, наполняя ими комнату. Но как только эти разнообразные запахи дошли до ноздрей Елены, ее желудок свело. Зажимая рукой рот, она побоялась, что ее вывернет наизнанку.

Наконец, слабая и дрожащая, она позволила Консуэле усадить себя на стул.

– Бедная моя девочка! Это нервы. Но я чувствовала то же самое, когда носила Пабло, – сказала горничная, откидывая локон волос с глаз Елены. – Было так плохо каждое утро. Думала, умру.

Горничная продолжала болтать, но Елена ее не слушала. Она положила ладонь на живот. Ребенок? Мысленно она отсчитала время. У нее задержка.

– Малышка хочет, чтобы я унесла поднос? – спросила Консуэла.

Елена молча кивнула.

– Я оставлю кофе и сделаю вам ванну, – сказала горничная, отодвигая в сторону китайский кофейник и чашку. Через несколько минут она ушла.

Елена подняла кофейник дрожащей рукой и налила половину чашки. Отпивая ароматный напиток, она подошла к балкону и села на изогнутую плетеную скамью. Она подняла глаза к небу. Ребенок? Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы это не было правдой! Ребенок должен быть зачат в любви, а не из-за похоти бандита. Не в силах удержать слезы, Елена опустила голову и разрыдалась.