Интересно, повторил бы Сеннисон все это здесь, у подножия этой вымершей, ребристой сахарной головы. Я охотно полюбопытствовал бы у него, актуальное ли это дело. Что ж, каждому предстояла своя «работка».

— Может, ты и прав, — буркнул Гускин и взялся за управление.

Летун сошел с дороги и, не меняя скорости, без малейшего усилия, стал взбираться на поросший мохом склон. Через неполные шесть минут мы уже стояли на каменистой полянке, на вершине выбранного нами холма.

Перед нами виднелась маленькая, пологая долинка. В нее вел едва заметный склон длиной не более тридцати метров. Дальше начиналась каменная плита, наклон которой позволял воспользоваться ей как самой обычной дорогой, выводящей к нижней террасе. Это был не самый плохой наблюдательный пункт.

— Начинай, — сказал Гус.

Он заблокировал управление и поудобнее устроился в кресле.

Не отрывая глаз от белой пирамиды, я нашарил пальцами переключатели. Из башенки летуна ударили нити света. Тишина.

Я закончил цифровой ряд и немного подождал. Потом изменил угол наклона лазерных объективов и начал сигнализировать цветами.

Минута. Пять минут. Ничего.

— Может, поехали… — начал Гускин, но не закончил.

Из-за тыльной грани пирамиды, а точнее из-под ее основания, из-за ребра террасы, выкатились три крупных шара. Двигались они достаточно активно. На мгновение они исчезли с наших глаз, скрывшись в переходе, ведущем на более низкие ступени.

Когда мы вновь увидели их, они были совсем близко. Подкатились к самому краю спуска, ведущего в крохотную долину, и остановились. По прямой нас отделяло от них не больше восьмидесяти метров. Теперь мы могли рассмотреть их как следует.

Они не были шарами в полном значении этого слова. Нижняя их часть, в том месте, где она касалась грунта, сплющивалась. Словно они были изготовлены из пружинистого, эластичного материала, специально, чтобы собственный вес давал им лучшую опору в горных районах.

Шары не имели определенного цвета. Молоко, сильно разбавленное водой. В их стенках мы не заметили ничего, что напоминало бы клапаны отверстий, никаких выступов, антенн, вообще ничего. И они сохраняли неподвижность, словно ожидали приглашения.

— Думаешь, это и есть… они? — нерешительно спросил Гускин.

Откуда мне было знать? Я о том же думал. Что они с одинаковым успехом могут оказаться как механизмами, так и организмами. А всякие измышления были сейчас столь же полезны, как, скажем, исполнение свадебного марша.

Неожиданно один из шаров, тот, что находился справа, дрогнул и, набирая скорость, покатился в нашу сторону. Я невольно потянулся к прицелу излучателя.

Шар достиг дна котловины и по инерции взлетел до середины противоположного склона. На какое-то мгновение он оказался не дальше, чем в пятнадцати метрах от носа летуна.

Потом вернулся назад, какое-то время катился плавными движениями то в одну, то в другую сторону, то, наконец, остановился. Точно так же вел бы себя большой мяч, сброшенный сверху разыгравшимся ребенком.

— Ванька-встанька, — пробормотал Гускин.

Я усмехнулся. Поскольку сам подумал о чем-то таком же.

Оставшиеся два шара неизменно оставались на своих местах, на краю склона. Тот, с которым случилось несчастье, если, это, конечно, было несчастьем, тоже не шевелился, занимая теперь позицию выдвинутого вперед часового поста.

Я нагнулся к пульту и повторил сигнализацию. Кончил со сменой цветов и собирался снова повторить цифровой ряд, когда над котловиной сделалось светло. Каждый из шаров выпустил поток голубоватых светящихся лучей. Примерно на высоте тридцати метров эти лучи пересеклись и образовали светлое пятно диаметром с вентиляционное отверстие шахты.

— Наконец-то, — выдохнул Гускин.

— Погоди, — бросил я.

У нас все еще было впереди. Если, например, они воспринимают наш аппарат как живое существо. Существо, о котором они ничего не знают…

На террасе что-то начало происходить. Лучи ломались, образуя разноцветные геометрические фигуры. Один треугольник, второй…

Сомнений не оставалось. Это был контакт.

— Отлично, — сказал я. — Я пошел.

Гус согласно кивнул.

Старательней, чем обычно, я проверил исправность скафандра. Удостоверился в состоянии энергоемкостей и креплений излучателя. Крышку люка решил оставить открытой. Сразу же за ней разместил два автомата, с полным вооружением.

И только тогда выскочил на каменистую почву. Почувствовал под ногами мягкую, эластичную растительность.

Я выпрямился и, сигнализируя лазерным фонарем, подошел к краю платформы.

Подсвеченный голубым круг, с возникающими на нем контурами фигур, исчез как сдутый. Исчезли также световые лучи, высылаемые шарами, разместившимися на верхних террасах.

Несколько секунд ничего не происходило. Я успел указать рукой на собственную грудь, потом — на летун, и, наконец, поднял руку, нацелившись в небо.

Этого им показалось более, чем достаточно. Меня сразила вспышка, а потом настала ночь. Из-под моих ног вырвалась стена черного дыма. Воцарилась невероятная жара. Я поднял перчатку к глазам и заметил, что ее наружная поверхность начинает раскаляться. Ждать теперь было нечего.

Я повернулся и со всех ног понесся в направлении люка. Когда я добрался до него, скафандр сделался тяжеленным от пота. Мне было не отделаться от впечатления, что из пор моих сочится чистейший бензин, который тут же вспыхивает. Последнее, что я увидел, это сворачивающиеся в огне поросли мха.

Когда я пришел в себя, то все еще находился в шлюзовой камере. В воздухе не оставалось ни следа дыма. Дверь в кабину была открыта. Автомат заканчивал счистку моего скафандра.

Мы двигались. Когда я вновь добрался до своего кресла, пространство перед нами было свободно от огня. Все время пятясь задом, летун выбрался на дорогу, вполз за скалу, замыкающую каньон. Здесь мы остановились.

— Бесполезное дело, — раздраженно буркнул я. — Все шло чудненько, пока перед ними был летун. Пока они не увидели, кто в нем сидит. Мы для них — всего лишь орудия в руках их смертельных врагов, или же… убийцы. С другой планеты. С чем нас и поздравляю!

Меня охватила несдерживаемая ярость. Я подумал о Реуссе, с которым Сен делил сейчас свою работу. Все это из-за него. Хотел он того, или не хотел, но факт остается фактом: устроил он людям рекламу! За неумышленное убийство к человеку тоже относятся как к преступнику. А к тому же, черт бы все побрал, такое ли оно неумышленное? Я вспомнил о блеске в его глазах, когда он говорил об обитателях белых пирамид. Чтоб он сдох!

— Чтоб он сдох! — повторил я вслух. Мне полегчало. — Но, несмотря на все, — добавил я, поглядев на экран, — я бы с удовольствием прокатился по такому шарику. Кое-чему мы, однако, могли бы их научить…

Я покосился на Гуса. И подумал, что если он начнет распинаться теперь о контакте и нашей миссии, то я посоветую ему самому посидеть немножко на костре. Может, тогда у него прояснится в противоположной части тела.

— Пока воздержимся, — проворчал он в ответ.

И то хорошо.

Мы простояли за этим каменным укрытием еще добрых четыре минуты, прикидывая, что же нам теперь предпринять.

Выбора у нас не было. Мы могли только повторить всю затею заново. Поискать другую пирамиду. Или немного погодя подъехать к этой же. Может быть, приходя, не скрываясь и не используя оружия, мы убедим их в конце концов, что те, из моря, совсем другое дело, чем мы?

Может, они поверят. Сам бы я поверил на их месте? К счастью, это не имеет значения.

— Летун, летун! — неожиданно захрипел динамик.

Гус немедленно бросился к управлению. В голосе Сена слышалось отчаяние.

— Старт через десять минут! Больше не выдержим!

Если бы мы летели над горами, то за десять минут успели бы преодолеть одну четвертую расстояния до «Идиомы».

— Что нам делать? — закричал Гус.

— Пеленг! Дайте пеленг!

— Хватит болтать! — рявкнул я. — Поехал.

Летун рванул назад, развернулся на месте и помчался с таким ускорением, что я довольно долго не мог выбраться из глубин кресла.