Краем глаза я уловил движение в нижней части экрана. Гускин мгновенно подался вперед и снова увеличил изображение. В то же мгновение в кабине раздался голос Саннисона:

— Внимание, Гус, внимание, Жиль, движение в океане…

— Вижу, — буркнул Гускин.

Пусть кто хочет, посмеивается над моим «доктором», но он вел бы себя разумнее. На месте Сена, например, он не стал бы испытывать подозрений, что на нас с Гусом неожиданно обрушился приступ слепоты. А случись даже такое, он оставил бы это открытие при себе, понимая, что слова тут ничем не помогут. Вот до чего доводит привычка «обмена мыслями» между людьми, которые думают одинаково и об одном, поскольку в ином случае для них бы не нашлось места в пространстве. По меньшей мере — среди живых. Я принципиально предпочитаю математику, биоматематику, овеществленную и наделенную голосом в моих машинах.

Замеченное нами движение продолжалось недолго. Я едва успел сообразить, что на поверхности моря начали вырисовываться правильные круги и лениво, словно преодолевая инерцию, тронулись с места, как нам в лицо ударила молния, и на потемневшем в долю секунды экране остались только беспорядочно извивающиеся следы силовых полей.

— Засек направление? — спросил я чуть погодя.

Сен не отвечал. Ну и что такого. Удивляться нечему. Если пилот «Проксимы» настраивает себя на неожиданности, то не остается ни реакций, ни спокойствия на нормальные ситуации.

Прошло полторы минуты, прежде чем ангар «Идиомы» покинул следующий аппарат. Этот не добрался даже до первой линии поблескивающих листьев. Снова вспышка, настолько короткая, что почти неуловимая зрением, но оставляющая после себя болезненные, мельтешащие искры под веками — и второй зонд разделил судьбу первого.

Мы не могли больше сомневаться. О нас знали. Нас приветствовали. По-своему.

Но мы ничего не обнаружили. То, что сокрушило нашу разведаппаратуру, было скрыто под гладкой, идеально прозрачной поверхностью океана.

Я невольно поудобнее устроился в кресле. Вездеход медленно сполз с вершины дюны, закачался на склоне, преодолел десять, от силы — двенадцать метров и замер. Со стороны моря остались видны лишь рефлекторы его антенн.

Ждать нам пришлось недолго. Обозревая территорию, я как раз добрался до линии горизонта, когда услышал отрывистое хмыканье Гускина. Он приподнялся и ладонью указывал в прямоугольник бокового иллюминатора. Я посмотрел.

Напротив нас, на расстоянии приблизительно в шесть метров, на серебристо-белом стекле океана вырисовывалось округлое, черное пятно. В то же мгновение я заметил еще одно. За ним — следующее. И еще. Они появлялись из-под облаков и ровной цепочкой направлялись к берегу.

Неожиданно все они начали одновременно вращаться. Сперва лениво — движение было едва заметным; диски неуклонно придерживались поверхности океана. Это продлилось несколько секунд, а потом они ушли в глубину. Так стремительно, что какое-то время мы видели только поднятые со дна брызги ртутного цвета ила.

— Осторожно, — дал о себе знать Сеннисон. — У меня восемьсот метров поражения. Без запаса…

Он предупреждал, что в случае конфликта не сможет прикрыть нас огнем главного излучателя. Мы были слишком близко от цели.

Только что именно могло являться этой целью? Дырки в море? Не видимые с суши конструкции? К тому же данные, касающиеся зоны обстрела, были постоянно перед нашими глазами. Так же, как характеристики связи. Прирожденный болтун опять взял в Сене верх над пилотом.

Едва я подумал об этом, как в кабине вновь зазвучал его голос. На этот раз вовремя.

— Горы! Следите за горами!

— Смотри за океаном, — бросил я Гускину, мгновенно меняя положение антенн. Искать мне не пришлось. С ближайшей цепи предгорий поднимались через ровные интервалы четыре огромных столба дыма. Они выглядели как опоры гигантского моста, неожиданно лишенные соединяющих их пролетов. И все наклонялись в одну и ту же сторону, и только невидимая преграда не мгновение задержала их падение.

— Океан! — крик Гускина.

Игра становилась серьезной. Когда я отвел взгляд от бьющих наискось дымовых столбов, то на поверхности океана не обнаружил ни следа «черных дыр». Зато там образовались все расширяющиеся полукруги. Какая-то минута — и напротив нас, почти возле самого берега, образовалась округлость с диаметром около шестидесяти метров. Какое-то время она пребывала в спокойствии, а потом необычайно медленно начала перемещаться к северу.

Я потянулся и вдохнул поглубже. Привычно глянул в боковой иллюминатор и побледнел. Мне сразу же захотелось как следует потрясти головой, как человеку, который всеми силами пытается стряхнуть с себя сон.

Но это не было сном.

Мягким, вкрадчивым движением склоны сползали на прибрежную равнину. Не склоны — в горном массиве ничего не изменилось. Только их тоненький верхний слой, образованный невысокими, переплетающимися растениями. Словно некий исполин неторопливо стягивал нарезанное неширокими полосами покрывало, наброшенное на скалы. Только через несколько минут до меня дошло, что каменное основание оставалось неподвижно, и только через каждые сто-двести метров сползли вниз выкроенные из горного массива ступени.

От участка, захваченного этим непонятным, бесшумным движением, нас отделяла широкая полоса прибрежной равнины. Я оглянулся.

Цилиндрические пустоты, перемещающиеся по поверхности океана, ускорили свое движение. Они удалились уже настолько, что не имело смысла искать связи между ними и нашим присутствием на побережье.

— Дали бы мне лет пять… — начал Гускин.

И не кончил. В долю секунды кабину вездехода залил оранжевый свет тревоги.

— Назад, Гус! Жиль, назад! — раздался надрывный крик Сеннисона.

Я бросился к прицелам. Только то, что я изо всей силы вцепился руками в их тяжелый, массивный штурвал, позволило мне удержаться в кресле. Краем глаза я еще успел заметить мгновенное движение Гуса, сметающего ограничители с пульта управления.

С воем двигателей, какого мне в жизни не приходилось слышать, вездеход рванулся с места, пролетел над песчаной котловиной, ткнулся носом в склон соседней дюны, на долю секунды зарылся, но потом уже ровно, перекрывая все рекорды ускорения, преодолел две следующих.

На долю секунды раньше людей тахионовые объективы «Идиомы» среагировали на то, что происходит. Когда раздался крик Сеннисона, мы уже были предупреждены. Аппаратура еще раз продемонстрировала свое превосходство над человеком. Доля секунды. Если бы не это…

Вроде, ничего особенного. Просто часть склона невысокой дюзы, давшей укрытие вездехода, неожиданно поползла вниз. А часть основания начала ползти вверх. Если бы не та самая доля секунды, то и мы бы двинулись с ним вместе.

Вездеход резко затормозил. И вовремя. Еще немного — и мы оказались бы в океане. Не глядя на изумрудную нить координат, транслируемую базовым кораблем, мы описали во время поспешного бегства широкую дугу.

Теперь мы стояли спиной к берегу. От серебристой поверхности нас отделяло не больше полутора метров.

— Что это было? — пробормотал немного погодя Гускин.

Я пожал плечами и бросил в пространство:

— Сен, ты что-нибудь видел?

Он ответил не сразу. По экрану скользили участки предгорий, участки предгорий, изучаемые камерами «Идиомы».

— Порядок, — буркнул он наконец. — На суше, я имею в виде, — добавил он.

Я повернулся.

Черные колодцы сохраняли неподвижность. Теперь они занимали положение примерно напротив той дюны, за которой еще минуту назад стоял вездеход. Ее плоско срезанная верхушка была видна отсюда как на ладони. Неожиданно на ней заблестела косая, золотистая полоса.

Я наклонился. Нет. Это было всего лишь отражение, отброшенное от на мгновение посветлевших облаков.

— Пошла запись, — сказал Гускин, указав движением головы на приставку компьютера.

— Пошла запись, — повторил как эхо Сенисона из кабины «Идиомы».

Запись они получили. Персональную. Поскольку для того именно и вмонтированы запоминающие приставки. Ну, что ж. Порой неплохо поделиться долей оптимизма. Запись. По крайней мере, хоть что-то у них есть.