- Что это? - повторил Анисимов. Карпухин повернулся к нему спиной.

На листке были две колонки чисел, в каждой колонке по шесть чисел, в основном, семизначных, но были и трехзначные - в верхней строке: 493 и 185. Что это могло значить? Если Гинзбург обращался к Карпухину, а не к представителю посольства, то означать это могло только одно: написанное каким-то образом имело отношение к "Грезам". И следовательно...

- Извините, Николай Федорович, - сказал Карпухин, опуская листок в карман, - это действительно личное.

- Вообще-то, - прищурившись и с плохо скрытой угрозой произнес Анисимов, - я могу потребовать... Вы тут, мягко говоря, никто...

- Не будем спорить, - примирительно сказал Карпухин. - Скорее всего, даже наверняка, без вашей помощи мне все равно не обойтись. Но я хотел бы сначала подумать, это ведь не возбраняется?

- Вот что, - решительно сказал адвокат по-русски, - мне много дел. Я иду, а вы тут... Кстати, господа, никакого я не видел. В руке не держал. Всего хорошего. Будем на связи.

- Это что-то, связанное с "Грезами"? - понимающе спросил Анисимов, когда Беринсон отошел. - Даже если так...

- Не знаю, - откровенно признался Карпухин. - Может быть... Вы дадите мне день?

- Здесь мой мобильный телефон, - Анисимов протянул Карпухину визитку. - Позвоните сразу, когда...

- Хорошо, - кивнул Карпухин.

- Александр Никитич! - услышал он и, обернувшись, увидел бежавшую к ним Юлю.

Карпухин не возлагал надежд на свои дедуктивные способности и, тем более, на свои отсутствовавшие таланты в области криптографии. Но не попытаться он считал ниже своего достоинства. К тому же, вопрос был, по его мнению, совсем в другом: Гинзбург передал листок именно ему, значит, предполагал, что Карпухин поймет написанное правильно. Может, на самом деле все очень просто?

Руфь плескалась в ванной, а больше никого дома не было - Роза повезла Симу в какой-то местный клуб, где собирались продвинутые подростки, демонстрировавшие друг другу свои недюжинные таланты в самых, как сказано было, разных областях человеческой деятельности. "В употреблении наркотиков, например", - заметила Руфь, на что Роза сухо отозвалась: "Это не талант, а комплекс". Мирон уехал на работу с утра, время от времени звонил и спрашивал, что слышно о Гинзбурге, будто тот был его давним приятелем.

Карпухин расправил листок на столе, пригладил ладонью и долго внимательно изучал столбики чисел, ничего не говорившие ни его сознанию, ни, по-видимому, интуиции, поскольку она и не думала подавать голос. Что-то простое, - повторял он про себя, - что-то очень простое...

Это не шифр, для шифрованного текста здесь слишком мало чисел, если только не принять, что каждое число соответствует какому-то блоку сведений, и, если так, то без кодовой таблицы делать тут нечего.

О чем хотел бы Гинзбург сообщить человеку, связанному с "Грезами"? Он, конечно, надеется, что выйдет на свободу, но понимает, насколько эта надежда эфемерна, и значит... Карпухин с самого начала, только взяв в руки листок, подумал, что Гинзбург хочет, чтобы в "Грозах" узнали о его новых идеях, о том, с чем он мог бы прийти к Карелину. Однако, двенадцать чисел - не описание идеи, это тоже понятно.

Значит, сведения о месте, где хранится информация. Это тоже пришло Карпухину в голову практически сразу. Вопрос в том...

Компьютер. Конечно, Гинзбург все хранил в своем компьютере - на жестком диске или на сидишках. Прощаясь недавно с Юлей у дома Гинзбургов, Карпухин спросил ее, конечно, есть ли у свекра компьютер. Естественно, ответ был положительным: лет еще семь назад он приобрел в кредит лэптоп и возился с ним все время, когда бывал дома.

Попытавшись что-то скомбинировать из двенадцати чисел и поняв, что заниматься этим можно до морковкина заговения, Карпухин решил все-таки обратиться за помощью к Юле, хотя и понимал, что, скорее всего, нарвется на отказ.

- Юля, - сказал он, услышав в трубке звонкий голос, - это Карпухин.

- Да, - сказала она, - извините, я разговариваю с Беринсоном по другому телефону.

- Есть что-то новое?

- Нет, извините...

- Я перезвоню.

Не ответив, Юля отключила связь.

Не будет она говорить со мной, - понял Карпухин. Ни она, ни Маша, жена Гинзбурга, ни, тем более, сын, с которым, похоже, говорить было и вовсе бессмысленно. Карпухин сложил листок, спрятал в бумажник и принялся надевать сандалии, крикнув:

- Руфочка, я поеду к Гинзбургам в Тель-Авив! Когда вернусь - не знаю.

- Не заблудись! - отозвалась Руфь, прикрутив воду.

Вообще-то, Карпухин рисковал - дома у Гинзбургов он мог застать одного Игоря или вовсе никого, но разговаривать по телефону тоже не было смысла, и ему повезло: дверь открыла Юля, а за столом в гостиной расположился мужчина лет тридцати, совершенно лысый, но с коротенькой черной бородкой клинышком. На мужчине была майка с изображением башен-близнецов и надписью REMEMBER и мятые длинные шорты - типичная израильская летняя одежда. На столе лежал раскрытый ноутбук, на экране которого Карпухин разглядел довольно мелкий ивритский текст.

- Это Ноам Мейер, частный детектив, - сказала Юля. - Он не понимает по-русски, и вообще-то...

- Я не помешаю, - быстро сказал Карпухин. - Если что-то очень важное, вы мне переведете? Потом... у меня к вам будет одно дело... Важное.

Юля показала Карпухину на диван, и он сел, оказавшись у детектива за спиной, но зато на глазах у Юли, пожелавшей, видимо, не выпускать гостя из поля зрения.

Мейер заговорил о чем-то, Юля слушала и коротко отвечала, в промежутках между ответами успевая сообщать Карпухину короткими фразами:

- Маша в полиции, дожидается свидания... Игорь с Аркашей гуляют на набережной... Я им сказала, чтобы до вечера не возвращались... Судья не разрешил отпустить под залог... Дал полиции три дня...

Мейер быстро пробежал пальцами по клавиатуре, потянулся и, обернувшись к Карпухину, вежливо, но твердо, произнес фразу, на которую Юля сразу же ответила - коротко, но, видимо, исчерпывающе.

- Он спрашивает, - объяснила Юля, - как давно вы знаете Мишу, и имеете ли информацию, способную помочь... Я сказала, что вы ничего не знаете, и это ведь так на самом деле?

Карпухину хотелось сказать, что Юле не следовало бы отвечать за него, он и сам может...

- Да, - сказал он. - Ничем, к сожалению. Ему удалось что-нибудь выяснить?

- Нет, - покачала она головой.

Это было не так. Карпухин чувствовал по ее не очень уверенному голосу, что детектив сообщил ей какую-то информацию, но она не считала нужным делиться ею с кем бы то ни было, особенно с этим человеком, который неизвестно откуда взялся и неизвестно чего хотел.

- Юля, - мягко сказал Карпухин, - думаю, если бы вы спросили Михаила Яновича...

- Потом, - сказала она. - Поговорим, когда он уйдет.

Мейер действительно скоро ушел, задав еще несколько вопросов и вежливо попрощавшись с Карпухиным - пожатие оказалось таким крепким, что Карпухин еще минуту потом потирал занемевшую правую руку.

- Будете чай? - спросила Юля и, не дожидаясь ответа, вышла в кухню. Карпухин осмотрелся. Он уже был здесь утром, за прошедшее время ничего не изменилось, и лэптопа Гинзбурга, конечно, не было видно, хорошо, если бы Юля позволила осмотреть его кабинет, но она настроена явно не...

- Пожалуйста, - сказала Юля, внеся на подносе две чашки чая и блюдо с нарезанным яблочным рулетом. - Извините, что я с вами так резко... Я плохо понимаю, на каком я свете...

- Да, - пробормотал Карпухин. - Он, этот сыщик... действительно ничего не нашел?

- У него пока было мало времени... Но кое-что... Оказывается, Миша знал этого... электрика. С этим ничего не поделаешь, и это будет у обвинения одной из главных... ну, вы понимаете... Он приходил в школу несколько раз, Миша его пропускал, а потом, когда тот уходил, они довольно долго о чем-то разговаривали у школьных ворот. Одни говорят - мирно. Другие - что возбужденно, спорили о чем-то. Обвинение будет за это держаться.