КИНСТЕР

Красота не вернулась к ней после смерти, и это показалось Томешу странным. Или несправедливым.

Он вылетел из окна в тот момент, когда Аннетта прорывалась сквозь люк, - здесь многое решала одновременность.

Лестничный десант находился уже в подъезде. В расчет его можно было не принимать. Две машины с полными экипажами отвлекла на себя Аннетта. Оставалось еще четыре человека на оставшихся двух пауках. Томеш знал только одну возможность спастись. И знание мешало.

Путь к спасению образовался благодаря целой цепи случайностей, против которых пасовал даже профессионализм скафов. Одной из таких случайностей было то, что окно соседнего дома, находящееся против спальни импатов, было распахнуто настежь. Когда Томеш прыгнул туда, скафы - Баррон и Масетта, руки на автоматах, вытянутые шеи, прищуренные глаза - увидели его, он раздвоился: сам пролетел в открытое окно, двойника на огромной скорости послал между стен (машина рванулась за убегающим импатом, а Баррон помчался к фасаду дома, куда влетел второй); было так трудно - удерживать двойника, не дать ему расплыться, это находилось на грани возможностей Томеша.

И все же он смог. Оставалось самое трудное. Он знал, что делать, и все-таки было страшно: фьючер-эффект, феномен анонимного знания того, что случится с тобой в ближайшее время, ситуация, когда ты механически повторяешь все, что прочел в будущем, и этим самым сообщаешь себе прошлому, что нужно делать (комната без мебели, с огромным ковром, экран, две скульптуры, брошенный ботинок) - этот фьючер-эффект был тогда еще плохо изучен, предзнания не могло быть, и все-таки оно было, здесь крылась какая-то болезненность и ложь, какая-то жуткая двусмысленность (стукнула и медленно развалилась дверь - стид-бамбук - скорость, скорость! сопротивление воздуха - никакой боли - Баррон на бегу зовет остальных Масетта разворачивает машину - уверен), это стоило размышлений, но как только начинало казаться, что вот оно, прозрение, тут же раздавался изрядно надоевший великий бомммм (лестница - дверь - вот он, Баррон смотрит не туда - скорость!) и все уходило в болото обрывочных слов и никчемных мыслишек с намеком на первозданную истину, и начиналась болтовня мозга, тошнотворная болтовня.

В ту короткую секунду, когда Томеш летел от дома через улицу, через кусты к другому трехэтажнику, а Баррон вскидывал автомат, а машина с Масеттой уже выглядывала из-за деревьев, а другая машина, с Дехааном и тем, другим, бородатым, поднималась на помощь своим скафам, которых только что ударила Аннетта, изувечив себя, обезобразив, почти убив, и один скаф, черт с ним, с его именем... Дайра... мрачный, сухой и почти не испуганный, повис, как и ожидалось, на дверце, и в эту секунду импат отключился от мыслей и с необычайной четкостью воспринял красоту всего, что его окружало: цвета, звуки, формы ошеломили его, он ударился в стену, и та рассыпалась, и в темный пролом, и снова стена, и снова рассыпалась, и никакой боли, ни даже царапины, - он знал об этом заранее.

Баррон, посылая веером сонные пули, ворвался в пролом. Пыль еще не осела. Внутренняя стена комнаты тоже была пробита и дальше виднелась еще одна дыра - наружу. Теперь внимание, - сказал он себе, - может быть ловушка, - и кинулся в следующий пролом. Концентрация внимания - с этим у Баррона всегда было в порядке. Он вовремя успел заметить две фигуры, прижимающиеся к стене по обе стороны от пролома, двух человек, один из которых... один из этих людей был брат Баррона, Орпаст; и брат, почти мальчуган, стоял, вжавшись в падающий ковер, в ужасе подняв руки, а с другой стороны, ощерясь, готовился к прыжку импат с камнем в руке, и Баррон, конечно, понял уловку - не новичок, - но тело само повернулось к импату, а не Орпасту, медленно, как во сне, и в то же время быстро, руки сами навели автомат на ложную цель, на копию, на мираж, и только глаза не предали, скашивались на брата, а тот уже летел к Баррону и с трудом, медленно-медленно, с силой поворачивая автомат, Баррон уже видел смерть, Орпаст превращался в импата, а пули дырявили стену, где исчез мираж, а потом импат сорвал вуалетку и выжег ему мозг взглядом, и Баррон еще не упал, еще чувствовать не перестал, как импат начал его раздевать, и он падал, падал, разглядывая каждую черточку на таком дорогом лице быстро чернеющего импата.

...Масетта выскакивал из машины, а Баррон махал ему рукой из пролома.

- Что-то там не то, - сказал он Масетте задушенным голосом. - Поди-ка!

Сверху падал паук Дехаана.

Масетта подскочил к пролому.

- Что там?

И увидел, что перед ним не Баррон, и в тот же миг удар, и беспамятство, и смерть в беспамятстве, в полном одиночестве смерть.

Дехаан не очень понял, что произошло. Он видел, как упал Масетта, как Баррон прыгнул в машину, он спикировал ему на помощь, но паук пошел вертикально ему навстречу, и пришлось отклониться, а машина Баррона набрала горизонтальную скорость и скрылась за домами.

И Дехаан, мучительно уходя от столкновения с землей, понял, что импат вышел из окружения.

МАЛЬБЕЙЕР

Он не имел права посылать на захват экипаж Дайры, тем более он не имел права назначать его лидером группы захвата, а Дайра, в свою очередь, не имел права упускать импата, у которого была такая стадия, смертельная, третья, сверхтретья. Но Дайра сделал то, что должен был сделать, и ни один скаф не сделал бы больше, ведь никто (кроме Мальбейера) не знал, что у Баррона был брат, что это слабое его место. Однако почти у каждого скафа есть кто-то, и если, как того требуют Закон и Ответственность, отстранять таких скафов, то не останется опытных, будут все время меняющиеся новички, которые, конечно же, не смогли бы справиться с эпидемией. Мальбейер, как и Дайра, сделал все, что мог, пусть не совсем законно, однако именно то, что надлежало в такой ситуации. Он не имел права делать то, что сделал, но и права не делать этого он в равной степени не имел. Собственная роль ему нравилась и в то же время создавалось ощущение неуловимой, миазменной подлости, горьковатой и возбуждающей.

- Ах, какое горе, какое несчастье! Ужас, у-у-у-ужас! Вы не сильно ушиблись. Дайра, дражайший друг Дайра? - причитал он в трубку.