- Я знаю, ДжоДжо.

- Тогда к чему вообще весь этот разговор? - спросил Аквинтес. - Почему я вижу в твоих глазах готовность пойти на самоубийство? Почему я начинаю думать, что ты достаточно безумен, чтобы попытаться защитить этого малька и поплатиться за это своей собственной задницей?

Но Ромеро не собирался, да и не мог ответить на этот вопрос. Наверно, он и сам ещё толком не знал.

В этой тюряге в течение многих лет впроголодь он научился плыть по течению, ни о чём не заботиться и ничем не интересоваться, просто сидеть в камере и закрывать глаза на то, что не касается его лично... А теперь вот это.

Сейчас что-то, чего он и сам понять не мог, разбудило его совесть, и Ромеро не мог её контролировать. И эта совесть говорила ему, что он должен помочь мальку, невзирая на последствия.

Совесть не станет прислушиваться к голосу разума.

Совесть не бывает расчётливой.

Она отрицает безразличие в любом его проявлении.

- Вот твой мальчонка, - сказал Аквинтес, указывая на бредущего вдоль изгороди и пытающегося слиться с окружающей местностью Палмквиста. - Вот твой малёк.

- Он не мой, - отрезал Ромеро.

Аквинтес выдохнул дым через нос и усмехнулся.

- Ага, только вот тебе неприятно даже думать о его судьбе, да? Что-то внутри тебя - возможно, именно та часть, благодаря которой я тебя люблю и уважаю - хочет защитить этого ребёнка и порвать любого подонка, который за ним придёт. Но нужно смотреть на вещи трезво, друг мой. Если Папаша Джо говорит держаться в стороне, лучше держаться в стороне. А если станешь у него на пути... плохо, очень плохо. За тебя возьмутся не только люди Чёрного Пса или Арийцы, или приспешники Папаши Джо - он бросит клич, назначит сумму, и за твоей задницей будут гоняться все зеки. Ты не сможешь сразиться со всеми.

- Не смогу.

- Но ты об этом думаешь...

Ромеро не стал отрицать. Не мог.

Часть него жутко хотела заступиться за Палмквиста, когда все эти животные потянут к нему свои грязные лапы... Но вторая часть желала убраться от малька как можно дальше.

Потому что он не мог ни думать постоянно об одном и том же - Уимс сунулся к мальчишке, и теперь Уимс мёртв.

Что-то произошло прошлой ночью. Что-то произошло, когда Палмквист спал. И Ромеро мог хоть сотню раз говорить себе, что ему всё приснилось, но он в это ни хрена не верил.

Он продолжал думать о Палмквисте и о том, что тот рассказывал про брата. Бред сумасшедшего. Бессмыслица. Но Ромеро не мог перестать об этом думать.

«Мой брат... Деймон... Он не такой, как мы; он отличается от нас».

А, чепуха! Этот чёртов малёк наверняка просто с головой не дружит! Его изнасиловали в Брикхейвене, и теперь он потерял связь с реальностью, пребывая в каком-то мире грёз. Иначе и быть не может.

- Но что-то же достало Уимса, - пробормотал Ромеро себе под нос, но Аквинтес его расслышал.

- Вот это правда, брат.

- Вокруг Палмквиста продолжают появляться трупы. Запертые в своих камерах зеки. Зеки, которые тем или иным образом зацепили мальчонку.

Ромеро тряхнул головой.

- Я размышляю вслух, как какой-то псих.

- Ты не говоришь ничего, о чём бы я не думал сам, брат, - произнёс Аквинтес, поднялся на ноги и затушил сигарету. - Может, и вправду, мальчишка что-то делает? Может, у него есть ангел-хранитель? Жирному Тони стоит над этим задуматься.

Ромеро смотрел ему вслед и размышлял о том же.

Проблема была в том, что парни вроде Жирного Тони не думали. Они действовали. Реагировали. Как тупые животные.

Если голодны - ели. Если устали - спали. Если их загнать в угол, они выцарапают глаза. А если им в голову ударяют гормоны, они...

- Эй, Ромеро, - окликнул его один из охранников, помахивая дубинкой. - Рядом с тобой на земле окурки. Убери. Не загрязняй мой грёбаный двор.

- Да, начальник, - ответил Ромеро.

Тем вечером в комнате отдыха в блоке С растлитель малолетних по имени Нил Гивенс сидел и читал Библию, пытаясь выяснить, как заставить бога простить мужчине насилие над одним из его агнцев.

- Я понял, - тихо произнёс Гивенс, - мы приходим в этот мир несовершенными и поэтому грешим.

Тощий чернокожий паренёк Скив кивнул, не отрывая взгляда от журнала:

- Как скажешь.

Каждый день в Долине Шэддок был для Гивенса одинаковым.

Он по несколько часов сидел и молился, не замечаемый входящими и выходящими зеками. Вот и сегодня ему везло.

Никто из обычных бандитов не цеплял его, не замечал и не оскорблял. Никто.

Словно он был невидим.

Не существовал.

И Гивенса это полностью устраивало.

Он не отрицал того, что совершил.

Большинство ночей он лежал в темноте и в подробностях вспоминал произошедшее. Никто не знал: он раскаивался или ему нравилось вновь и вновь ощущать удовольствие от преступления. Никто не знал. А Гивенс не рассказывал.

Всё, чего он хотел, это отсидеть свой срок, не вляпаться в неприятности и снова выйти на свободу... Хотя по законам штата это случиться ох как нескоро. Если вообще случится.

- Помолишься со мной? - поинтересовался Гивенс.

- Не, не буду, - ответил Скив.

Скив сидел за приставание к нескольким американским мальчишкам во время преподавания в школе.

Гивенс чувствовал над ним своё превосходство, потому что его жертвы были женщинами. А Скив, в свою очередь, считал себя в тысячу раз выше Гивенса, потому что его жертвы, по крайней мере, остались живы; он не похитил маленькую девочку, не изнасиловал её жестоко, а потом не закопал в ближайшем подлеске.

Может, Скив и напугал до смерти нескольких мальцов, но... Эй, он же никого не убил!

Он оба поглядывали на ещё одного человека в комнате. Палмквиста. Забавный паренёк.

Он не пытался сойтись с кем-то из других зеков или зависнуть с такими же неудачниками.

Он полностью уходил в себя, и, если с ним кто-то начинал говорить, Палмквист едва ли замечал его присутствие.

Гивенс попытался заставить его читать Священное Писание, но Палмквисту это было неинтересно.

Когда в комнату вошёл зек по имени Поппи, Гивенс, и Скив напряглись.

Поппи был простым парнишкой с угреватой кожей, кривыми зубами и бесцветно-серыми глазами, которые постоянно выискивали во дворе новую рыбёшку, с которой можно поразвлечься.

Он был из тех зеков, что моментально бросятся наутёк, если к ним направятся парни вроде Ромеро, Чёрного Пса или Риггза. Он не хотел узнавать, что такое боль; он хотел сам её причинять.

Палмквист равнодушно смотрел перед собой.

Гивенс и Скив бросили быстрый взгляд на Поппи и вернулись к чтению.

Поппи это понравилось, он счёл это забавным. Словно если они его проигнорируют, он свалит. Ага, держите карман шире.

- Похоже, здесь собрание насильников, - произнёс Поппи. - Куда ни кинь взгляд, везде одни педики и извращенцы. Я чувствую себя ребёнком в магазине сладостей.

Он улыбнулся, обнажая жёлтые зубы, а потом пронзительно захихикал, и от этого смеха мурашки пошли по коже.

- Раз, два, три, четыре, пять -

негра я иду искать...

Он подошёл к Скиву, упёрся ладонями в подлокотники его кресла и навис над ним, так близко, что Скив явно слышал вонь изо рта Поппи.

- Моя дражайшая мамочка всегда говорила мне, чтобы я мог за себя постоять. Но тебе повезло...

Его губы двигались всего в паре сантиметров от лица Скива. Скив выронил журнал, сильно дрожа.

- Слышал? Тебе повезло! - повторил Поппи. - Сходи к автомату с конфетами. Принеси парочку батончиков, понял?

Скив кивнул, но него так сильно дрожали руки, что он выронил все деньги. Он знал, что сейчас произойдет. С ним тоже такое произошло в первый день в Долине Шеддок.

И с Гивенсом такое случалось. И не раз. Наверно, пришёл черёд Палмквиста.

«Спасибо, Господи, что на этот раз не моя очередь. Спасибо, Господи...»

В комнату вошёл Жирный Тони, заполняя собой полностью дверной проём и ковыряя зубочисткой в зубах. Тони был таким огромным, что ему приходилось нагибаться, чтобы не ударяться о косяк, и поворачиваться боком, чтобы пролезть в дверь.