Тамара Георгиевна подняла голову. Володя, оказывается, давно уже ковылял рядом, тяжело опираясь на костыль.

— Сам себя подорвал, — сказал он, хлюпая носом. Толстые щёки тряслись. — Сам себя…

— Он знал, что по-другому нельзя, — сухо сказала Главврач, ненавидя себя за этот казённый, ледяной тон. — Если вы, Володя, всё-таки сможете наладить связь с кузбасским Сэйвингом — обязательно передайте им о смерти Марата Зигнатуллина. Геройской смерти.

Она уже подошла к шлюзу, ведущему в жилые помещения, как вдруг обернулась, подумав о том, что необходимо сделать ещё одно — очень важное! — дело. Тщательно следя за своим тоном, не давая пробиться жалобным ноткам, Главврач дала своему заместителю подробное указание.

Утром, когда дошколята топали на завтрак, на одной из стен перехода из младшего отсека в общие помещения, уже висел большой портрет улыбающегося белобородого Деда Серёжи в полевой спецназовской форме.

— Лена Ви-та-ми-нов-на! — пропищал смышлёный кареглазый малыш. — Это кто? Добрый волшебник?

— Как Санта Кла-а-аус? — недоверчиво протянула курносая кнопка в белых бантах.

— Да, он добрый волшебник, — ответила Елена Вениаминовна, стараясь не зареветь. — Как Санта Клаус.

— Это военный Санта, — авторитетно заявил дисциплинированный пятилетка Сяо Ли, старательно дёргая за руку Женечку, пытавшуюся прыгать на месте, как кенгуру. — Он гамешей убивает! Всех-всех гамешей убивает! Я, когда вырасту, тоже буду на самолёте летать, мам спасать и гамешей убивать.

— И я!

— И я тоже!.. — загалдела группа.

— А я даже кошку ихнюю убью!

— А я…

— Да-да… — рассеянно сказала Елена Вениаминовна, сморкаясь.

Господи, упокой души Сергея Романовича и Марата, со святыми упокой! Ох, до чего же я плаксивая стала, — просто сами текут слёзы.

Просто сами текут и текут! 

— … тогда пошли, Серый, посмотрим? — сказал Горбатый.

И я согласился. А хрена ли — нет? Нас мурыжили уже две недели, бросая туда-сюда… видимо, пытаясь заткнуть нами какие-то дыры. К счастью, ко времени прибытия на указанную в директиве точку, позиции приморцев, как правило, уже переставали существовать… и фронт тяжело откатывался назад или не менее тяжело продвигался вперёд. Точь-в-точь огромные качели, каждое движение которых оставляло за собой огонь, дым и трупы. Отцы-командиры вытаскивали нас в тыл, твёрдо памятуя о том, что специалистов класса «ниндзя» на свете не так уж и много. Мы могли пригодиться в любой момент… но — увы… а точнее, слава Богу! — наша выучка и навыки спецназа не нужны были отступающей или наступающей приморской армии… а тем летом её положение менялось чуть ли не по два раза на дню.

Рвать мосты под носом у наступающего противника, — по паршивой панической привычке не заминированные бегущими частями, — или, наоборот, не дать разрушить мосты удирающему от нас противнику, — на это есть специально обученные люди. Наше дело — это… впрочем, знать было это не положено никому, кроме самого узкого круга. Сейчас-то это смешным кажется, а тогда — о-о! — тайна… блин!

Итак… Нас вытаскивали из-за линии фронта на вертушках или заставляли тащиться пешим ходом сквозь ночные дыры и проходы, проделанные доблестной армейской разведкой, — предоставляли баню, вежливо интересовались у Гадюки, мол, всё ли у нас есть… и видит Бог, наш зловещий паразит выжимал из начальства всё до последнего. Включая восемь комплектов пистолетов «Гюрза», — хотя, на кой чёрт нам нужны стволы элитного ОМОНа? — и флаконы чистого медицинского спирта… «чтобы ноги не потели!» — как выразился однажды Гадюка, глядя в глаза толстенькому и говорливому подполковнику.

Офицеришка дрогнул. Если Гадюка начинает свой любимый номер со впериванием взгляда в глаза собеседника, то — пиши пропало. Колется каждый. Да и расколоться нетрудно… сукин сын вытягивает шею, подбирается всем телом и, скалясь, тянется своей гадючьей мордой прямо к вашему лицу…

И судороги. Нервный тик. Подёргивание… едва заметное… левого века… и, — спонтанные внешне, — бешенные короткие «клевки» острым носом… и знаменитое:

— Не понял вас-с-с… под-пол-ков-ник!

Не-е-ет, мои хорошие, такого кошмара не выносит никто. Единственная мысль в таких случаях — ещё чуть-чуть и… я его пристрелю! От ужаса и омерзения.

Хе-хе-хе… ни у кого рука не поднялась.

Дрянь человечишко, — я так думаю… если, конечно, встретить Гадюку на воле, в быту. Но — незаменимый был командир подразделения!

Вот так-то.

Итак, я согласился пойти посмотреть на труп несчастного хунхуза, торчавший из горелого танка. Горбатому что-то там поблазнилось. Слюна у него закипела, видите ли… и пока весь состав добросовестно «десятиминутно передыхивал», мы с Горбатым (с молчаливого согласия Гадюки, конечно!) осторожно потащились к танку.

Времечко было спокойное. Вторые сутки мы были, так сказать, не у дел. Гадюка вёл нас кривыми ночными дорожками, огибая скопления хунхузов и отсиживаясь днём, когда всё живое радовалось солнышку и славило Господа. Если, конечно, это самое «живое» было ещё живо.

А тут мы расположились аккурат вблизи местечка, где накануне с воздуха накрыло колонну хунхузов. В суматохе, — как считал Гадюка, — торопиться сюда никто не станет. Похоронная команда вместе с техниками явно прибудет не раньше следующего полудня, так что днём можно было вполне спокойно отсидеться, а ночью начать наматывать километры, пробираясь на юго-восток.

Танк удачно сполз передом в балок, да так и догорел спокойно. Застрял на склоне, завяз в порослях кустарника. Снаружи от него была видна только закопчённая задница, неподалёку от которой застыли два разбитых боевых робота со снятыми второпях системными блоками.

Горбатый деловито проверил танк на наличие сапёрных ловушек, и по привычке мимоходом заглянул трупу в пасть. Золотые зубы в наши времена — редкость невиданная. Да и то сказать, если человек себе позволил золотишко в рот вставить, то уж от службы-то он наверняка отвертится! — а, вот, смотри-ка, обычай так и живёт! Тяжеловато наша братия от традиций отказывается.

Горбатый с хрустом вскрыл раздутую прожаренную брюшину и запустил руку куда-то под рёбра.

— Опаньки! — негромко сказал он и вытянул руку обратно, — ты глянь-ка, Сергуня, что тут у нас в пузике…

Я неохотно глянул… и меня чуть удар не хватил. Честное слово, просто никак не ожидал! Глушь, провинция, танчишко заурядный, хунхуз самый что ни на есть хунхузистый — обглодыш по призыву, — одно слово — трупак в ботинках. Однако же… мама родная!

Горбатый, — вот чутьё у мужика, всё-таки! — сполз назад, срочно докладывать командиру Гадюке о находке, а я занял наблюдательную позицию. Замаскировался мгновенно. Господь всеблагой на бриллиантовом облаке, да я с учебки так не старался!!! А буквально через тридцать секунд мы срочно снялись с места и ушли.

Такой, вот, рассказик вам, салаги… так сказать, воспоминания без героизма.

Батарейка у хунхуза там была. Биобатарейка. Ну, вы, сопляки, уже сами догадались. Не трудно, сейчас-то! Я тогда голову ломал… хунхузовские ребята ушлые, конечно, но как они несколько своих спецназовцев в общеармейской форме с простой колонной послали — одному Господу ведомо! Да ещё и тело погибшего умудрились не забирать долгое время. Для меня, так это и по сию пору загадка. Мы едва-едва ноги унесли, как налетели туда ихние вертушки и давай шебуршать по всей округе. Одно скажу, видимо, и у хунхузовских штабных тогда каша в головах была… не хуже, чем у наших.