Он даже не попытался сдержать улыбку.

– Выйти из игры? И отдать вам четыре часа моего драгоценного времени? Ни за что!

Прежде чем сделать следующий ход, он, словно дразня ее, вновь удвоил ставки.

Пруденс с беспокойством смотрела на серебряный кубик. Восемь часов. Как она будет распоряжаться восемью часами времени этого мужчины, если выиграет? А она должна выиграть, ибо в случае проигрыша Бог знает что ей придется делать в течение этих восьми часов. Оставив кубик лежать на прежнем месте, она сосредоточила усилия на том, чтобы побыстрее продвинуть свои фигуры.

В спешке она стала невнимательной. За один ход две ее незащищенные фигуры были съедены. Удача ей изменила. После двух бросков она не смогла вернуть в игру ни одну из своих фигур. Когда же наконец одна из них вновь вступила в игру, Пруденс безнадежно отстала от Рэмси. Он одержал победу с огромным преимуществом. Она же не только не съела ни одной его шашки, но и не смогла ввести в игру свою вторую шашку.

– Триктрак, – прошептала она, пораженная. – Никогда еще я не проигрывала с таким результатом.

Рэмси откинулся на стуле, изучающе глядя на нее.

– Хорошо, что мы играли не на деньги. Мне бы не хотелось обобрать вас до нитки.

Она сделала над собой усилие, чтобы казаться спокойной.

– А мне бы еще меньше хотелось оказаться обобранной до нитки. Но теперь вы будете вынуждены терпеть мое общество в течение восьми часов, если, конечно, пожелаете.

Он покачал головой, не отводя взгляд от ее лица. Таким образом, обрадовано решила Пруденс, он дает ей понять, что прощает ей ее проигрыш, показывает свое нежелание обременять ее, но он вдруг сказал:

– Я не согласен на восемь часов, мисс Стэнхоуп. На самом деле вы должны мне двадцать четыре.

– Двадцать четыре? – выдохнула она, не веря своим ушам. – Но как это может быть? – Еще не договорив, она поняла, в чем дело. – Триктрак утраивает счет, – прошептала она в один голос с Рэмси, сказавшим в ответ такую же фразу.

Он изучал ее, явно забавляясь. У него были основания для веселья. Боже милостивый! В какую авантюру она ввязалась на этот раз?

Приподняв брови, он наклонился вперед. Взгляд скользнул от ее глаз к губам и обратно.

– Итак, что мы будем делать в течение этих двадцати четырех часов, мисс Стэнхоуп?

«До встречи, мисс Стэнхоуп».

Пруденс поднялась по ступенькам пансиона миссис Харрис. В ушах у нее звучали прощальные слова Чарльза Рэмси. Она была должна ему двадцать четыре часа. Он мог не сомневаться, что они снова встретятся. Но какое занятие на двадцать четыре часа может придумать человек, преспокойно расхаживающий в чалме? При мысли об этом пульс Пруденс участился. Тихо закрыв за собой дверь, она поднялась в комнаты, которые занимали она и миссис Мур, и закрыла вторую, отделившую ее от лорда Рэмси, дверь. Колени у нее дрожали, когда она прислонилась к этой надежной деревянной преграде.

Что же они будут делать в течение этих двадцати четырех часов?

Подумав об их расставании, она словно заново почувствовала на талии тепло его руки, когда он обнял ее, помогая выйти из кареты, а рука, обтянутая новой перчаткой, казалось, загорелась от жара его прощального поцелуя.

Этот легкомысленный молодой человек, прикасавшийся к ее обнаженному телу в таких местах, в каких никто к ней не прикасался, убедивший ее, что в ее силах вообразить сад, в котором она сможет расслабиться, этот человек выиграл у нее двадцать четыре часа ее времени. Что же он попросит ее сделать в эти часы, которыми сможет распоряжаться так, как ему захочется? Пульс Пруденс словно сошел с ума. Попытается ли он прикоснуться к ней? Поцеловать ее? От этой мысли сердце ее застучало как бешеное. Вздохнув, она завела руки за спину и принялась расстегивать платье. Вильнула бедрами, и платье соскользнуло на пол. Сбросив вечерние туфли, она переступила через платье. Весь вечер она, не желая признаваться в этом даже самой себе, мечтала о прикосновениях Легкомысленного Рэмси. Странно, что она не могла избавиться от этой мысли, хотя из всех мужчин, с которыми ее знакомили, один только Рэмси не позволил себе прикоснуться к ней неподобающим образом – в этом умозаключении она, конечно, не учитывала их первую встречу наедине. Понсонби грубо схватил ее за бедро. Принц и двое из его приближенных задержали ее руку в своей дольше положенного при церемонии представления. Еще какой-то гость, имя которого она забыла, пьяно набросился на нее, когда вся их компания выходила из Павильона. И Чарльз и Ру Рэмси с похвальной быстротой встали на ее защиту.

Только один момент приходил ей на ум, когда она думала о Рэмси и о воздействии на нее его прикосновений. Это было, когда он протянул руку за спинкой ее стула, собираясь ткнуть Понсонби вилкой. Прохладное шуршание его шелкового рукава при соприкосновении с ее кожей было – она не могла этого отрицать – ей приятно. Закрыв тогда глаза, она с наслаждением вдохнула запах его одеколона – запах сандалового дерева – и испытала чувство вины. Она не отстранилась от него, снова открыв глаза, хотя он наклонился так близко, что она могла бы пересчитать все коричного цвета ресницы, обрамлявшие серо-зеленые глаза.

Он заметил, что она смотрит на него, и вопросительно поднял одну бровь. Она, вспыхнув, опустила глаза. Правой рукой он ухватился за край стола, а левую завел ей за спину. Эти сильные, загорелые, знакомые с физическим трудом пальцы, лежащие на белой скатерти, прикасались к ее телу, исследовали, ощупывали его. Что бы она сделала, если бы его рука, а не рука Понсонби стала ласкать ее под столом? Порочность собственных мыслей обеспокоила Пруденс. Подобные мысли доведут ее до беды.

Тряхнув головой, Пруденс наклонилась и стала развязывать подвязки на чулках. Только сейчас она заметила на полу рядом с платьем белый бумажный квадратик. Кто-то просунул ей под дверь записку. Она подняла записку и подошла к окну. Лунного света было вполне достаточно, чтобы она могла прочесть ее, не зажигая лампы. Слова плыли вверх со страницы, словно шепот в темноте:

«Пру, не удовольствовавшись твоими письмами, я решил приехать в Брайтон и своими глазами посмотреть, как идет лечение, прописанное доктором Блэром.

Мне повезло: я снял комнату прямо над твоей.

Тимоти».

Пруденс нетвердой походкой отошла от окна, руки ее дрожали. Тим здесь? Он находится прямо над ней в эту самую минуту? Он отправился в Лондон по делам в тот же день, когда они с миссис Мур уехали из Джиллингема в Брайтон.

Мысль о том, что он последовал за ней, и о всех последствиях его приезда лишила ее сил. Подойдя к кровати, она упала лицом вниз на пуховую перину и обняла ее, как любовника. Потом, задыхаясь, перевернулась на спину и испуганно воззрилась в потолок. Он здесь, чтобы увидеть ее. Это была прекрасная и ужасная новость. Пруденс страстно хотела увидеть Тимоти. В мечтах она представляла, как он приезжает в Брайтон и они проводят время только вдвоем, но разница между мечтой и реальностью была слишком велика. На Пруденс мгновенно обрушились воспоминания, которые она подавляла неделями в попытке забыть собственное недостойное поведение.

Однажды поздно ночью он поймал ее в коридоре, одетую только в тонкий хлопчатобумажный халат и прозрачную ночную сорочку, которую отдала ей Эдит, после того как беременность изменила ее фигуру. Пруденс не слишком-то беспокоилась о том, приличный ли у нее вид, когда вышла из своей комнаты и направилась в комнату, где лежали медленно выздоравливающие после болезни дети. Была глубокая ночь, и у нее были все основания предполагать, что только она проснулась, услышав плач раскапризничавшегося ребенка.

Предполагать что-либо, не зная наверняка, – вещь, как она убедилась, весьма опасная.

– Пруденс, милая моя Пруденс, потанцуй со мной, любовь моя. – Язык у него немного заплетался. Поймав ее за руку, он притянул ее к себе, дохнув на нее бренди.