Ольга Туманова

Обо всем и еще кое о чем

Глава 1. Печаль

Глава 2. Встреча

Глава 3. Нежность

Глава 4. Реальность

1. В темно-синем воздушном море, густом и мягком, струятся два изящных светлых силуэта.

И мужской голос:

- Как поздно я тебя встретил.

И ее голос:

- Как горько, что мы так поздно встретились.

И такая печаль. И такая нежность. И так уютно и душе, и телу.

И она льнет к мужчине, и кладет голову ему на грудь, и грудь его, большое грустное облако, осторожно и бережно обнимает ее, и она говорит:

- Как хорошо, что мы поздно встретились: я бы тебя не ценила.

И дребезжащий звук дверного звонка.

Наталья Павловна открыла глаза, но лежала, не шевельнувшись. В ней жило ощущение сна: покой, любовь, свобода, безмятежность: Какой удивительный сон. Какой-то... абстрактный. Ни сюжета, ни бытовых деталей. А нежность, словно материя, и ощутимая, и зримая.

Так жаль спускаться на землю. Если бы можно было закрыть глаза и вновь войти в океане нежности. И плыть, и плыть, и плыть:

И вновь тишину резанул долгий прерывистый звонок.

Наталья Павловна вяло потянулась за халатом. Халат лежал тут же, у изголовья, на столе, что стоял впритык к дивану. Комната у Натальи Павловны небольшая, сплошь заставлена мебелью, и, когда раскрыт диван, негде даже стул поставить для одежды.

Наталья Павловна вздохнула: действительность ничем не напоминает сновидение, и, проводя рукой по лицу, словно снимая манящее видение, Наталья Павловна пошла к двери.

На пороге стоял Звягинцев. Как и всегда, лицо Юрия Федоровича светилось довольством, ноги были широко расставлены, словно площадку треплет шторм, руки глубоко спрятаны в карманы коричневой кожаной куртки, куртка распахнута, и из-под серого свитера выпирал живот, стриженая бобриком голова на короткой толстой шее пряталась в приподнятые плечи.

- Здорово! - Звягинцев переступил с ноги на ногу, качнулся, как суденышко от удара волны, и шагнул в квартиру. - Проснулась? Одевайся, поехали.

- Я ничего еще не делала, - Наталья Павловна глянула на часы, что висели в прихожей как раз над головой Звягинцева. Почти десять - завтракать поздно, обедать рано. Но Звягинцев, небось, с шести утра мотается. - Подожди. Я сейчас картошку пожарю.

Наталья Павловна прошла на кухню и машинально включила репродуктор: с весны, когда сын ушел в армию, она с тревогой слушала про все события в стране и в мире. События и в стране, и в мире были тревожные.

Звягинцев шумно скинул в прихожей туфли и, не снимая куртки и не вынимая рук из карманов, прошел на кухню, встал в дверях. На круглом розовом лице под черным бобриком привычная улыбка.

- Да брось ты. Что ты будешь возиться. Говорю, одевайся, повезу тебя в лес, шашлычком накормлю. Подышишь воздухом. Совсем зеленая стала. Вчера весь вечер провозился с мясом. Трехлитровую банку тебе засолил.

Наталья Павловна очнулась от своих мыслей, обернулась к Звягинцеву:

- Где ты мясо достал?

Продукты в городе продавали по талонам, но и на талоны купить можно было немногое, а мяса Наталья Павловна давно уже не видела в продаже. Сама Наталья Павловна обходилась малым, но она хотела послать посылку сыну и думала, что вдали от дома мясо будет для Кости большим лакомством, чем конфеты.

- Да чего я для тебя не достану, коза! - Звягинцев хохотнул, довольный, и круглое лицо его стало еще круглее.

- Я не коза, - привычно отозвалась Наталья Павловна, вновь прислушиваясь к бормотанию приемника. - В мире стреляли, конфликтовали, враждовали. И знали правильные пути при всех ситуациях.

- Кооозочка, - протянул довольный Звягинцев. - Да что ты там все слушаешь. Все равно наврут. Одевайся быстрее, коза.

- Да уж, - согласилась Наталья Павловна и выключила приемник. И обернулась к Звягинцеву. - Анекдот знаешь? Отчего коза грустная? Оттого, что муж у нее козел.

Юрий Федорович рассмеялся густо, с удовольствием. Потом спросил, вмиг став серьезным и даже чуть встревоженным:

- Дежурство как?

- Слава Богу, спокойно, - сказала Наталья Павловна и шагнула к окну раскрыть шторы. За окном привычная картина: облезлая девятиэтажка, разграфленная синей краской на унылые квадраты, за девятиэтажкой неухоженный овраг, за оврагом развалюхи, построенные еще при царе Горохе. Все так серо, все так грустно. Даже пыльные верхушки тополей, что растут вдоль девятиэтажки, не веселят глаз. - Лекарств уже никаких нет. Из антибиотиков один пенициллин остался, - рядом с деятельным Звягинцевым Наталья Павловна чувствовала себя такой тихой, такой слабой, что впору расплакаться от жалости к самой себе.

- Да дурдом, - охотно согласился Звягинцев. - Одно слово - совдепия.

Он увидел письмо на холодильнике, быстро шагнул и взял конверт. Увидав обратный адрес, положил письмо на место и спросил с заботой в голосе:

- Что Костя пишет? Я договорился, привезу тебе с десяток банок тушенки, пошлем Косте.

Наталья Павловна обернулась от окна, глянула благодарно, и в глазах ее блеснули слезы. Скрывая слезы Наталья Павловна вновь отвернулась к окну и смотрела на улицу, стараясь видеть крону тополя и не видеть ни убогую девятиэтажку, ни темные развалюхи.

- Мама, пришли, если можешь, конфет. Все пироги твои вспоминаю, - сказала Наталья Павловна, стараясь говорить ровно. Она по-прежнему смотрела в окно. Небо безоблачное, голубое. Солнце светит так ярко, и свет его кажется таким жарким, но сколько желтизны в листве тополя... Как скоротечно лето...

Юрий Федорович подошел, обнял за плечи:

- Нормальный солдат. Не расстраивайся. Достанем и сладенького. Поехали. Хоть развеешься. Что дома сидеть?

- Да, - сказала Наталья Павловна. - Ладно.

И пошла в комнату собираться.

Диван, раскрытой постелью, занимал всю комнату. Наталья Павловна от дверей потянула одеяло, собирая постель. Одна подушка и половина простыни были сбиты, видно спала она неспокойно, хотя ей казалось, что во сне она недвижно парила. Вторая подушка и половина простыни лежали нетронутыми. Как часто вторая подушка бывает не смята.

Наталья Павловна вновь вздохнула, складывая одеяло.

- Ну, тебе оно надо? - появился на пороге комнаты Звягинцев. - Что ты будешь возиться? Кому это надо? Кто увидит? Все равно вечером приедешь, снова разбирать. Бросай ты это дело. Поехали.

Юрий Федорович при каждой фразе разводил руками. Руки из карманов куртки он так и не вынул и был сейчас похож на какую-то крупную птицу, вот только на какую именно птицу похож Юрий Наталья Павловна вспомнить не смогла, и улыбнулась, подошла, шепнула: Нет, постель я все же уберу>, - и поцеловала Юрия в щеку.

Юрий Федорович заулыбался и перешагнул с ноги на ногу.

Юрий Федорович тронул руль, и, дрогнув, ожила обнаженная девица. Тощая и длинноволосая она висела на суровой нитке у ветрового стекла и требовала внимания, покачиваясь и изгибаясь, как акробатка на тонкой проволоке под куполом огромного цирка. Белокурая особа была в салоне не одинока. У заднего стекла, закинув ногу на ногу, сидела флегматичная брюнетка и любовалась городским пейзажем и машинами. На доске приборов улеглась вторая блондинка, но эта красотка была не тщедушная, а вполне упитанная; и стеснительная: пышную грудь красавицы прикрывал трафарет "СТОП". Еще одна оголенная дива победоносно глядела на Наталью Павловну с обложки блокнота.

Наталья Павловна вздохнула: все эти девы были для нее одной большой пошлостью, и общество их было Наталье Павловне неприятно. Иногда Наталья Павловна становилась нетерпима, и тогда девицы исчезали, но весьма скоро на их месте обживались другие, и взгляды девиц говорили, что имя им легион и они неистребимы. Наталья Павловна не могла понять пристрастия Звягинцева к игрушечным стриптизершам. Юрий Федорович не был ни ловеласом, ни плейбоем, да и секс, как любил повторять сам Юрий Федорович, был у него на сто пятнадцатом месте.