Сильный порыв холодного ветра рванул с Амура, и деревья закачались, затрепетали листвой, клонясь до земли в глубоком поклоне, и взметнулись тени павших, и полетели по городу, и стучались в окна. А люди поспешно закрывали форточки и задергивали шторы.

Отворачиваясь от ветра и все ускоряя шаг, шла Наталья Павловна пустынной улицей, и, казалось ей, город пустынен и земля пустынна, и она одна-одинешенька со своей тревогой, со своей печалью.

На Комсомольской площади шел очередной митинг. В руках транспаранты, а объективов не видно, наверное, снимают скрытой камерой.

Наталья Павловна хотела пройти мимо, но тут на самодельную трибуну поднялся парень в пятнистой форме десантника, в руках он держал гитару. Наталья Павловна подошла чуть ближе, увидела портреты ребят с траурными лентами, увидела погасшие глаза матерей, увидела группу ребят-инвалидов, на костылях, в инвалидных колясках, и, глотая слезы, пошла к трибуне.

Букрин посторонился, пропуская какого-то пацана, что протискивался к трибуне, и в просвете между голов увидел Демьянову: она стояла на другой стороне площади и была столь бледна, что он ее в первый миг не узнал. Осторожно лавируя между манифестантами Букрин подошел к Демьяновой, сказал тихо:

- Наталья Павловна, прошу Вас, отойдем. Вам надо сесть, вы сейчас упадете.

Наталья Павловна покорно шла за Букриным, опустив глаза в землю, не смея смотреть на женщин с портретами в траурных лентах, на мальчиков, покалеченных и преданных, словно она была в силах отвести беду, да не отвела.

- Я подвезу Вас, - предложил Букрин.

- Да, - Наталья Павловна машинально кивнула головой. Она была далеко и от "Жигулей", и от Букрина.

- Вы торопитесь? Может быть, вам надо куда-нибудь заехать? Или сразу отвести Вас домой?

- Да, - Наталья Павловна вновь кивнула, но тут слово "домой" дошло до ее сознания, и Наталья Павловна отчетливо представила, как сейчас, минут через пятнадцать, она будет в пустой квартире, одна, со своими мыслями...

- Нет! - воскликнула она резко, но тут же добавила тоном просьбы, - если вы не торопитесь.

- Нет-нет, я свободен. Абсолютно.

Мелькали дома, деревья, машины, люди, и мысли мелькали, потихоньку смиряя свой бег - езда в автомобиле всегда успокаивала Наталью Павловну.

Алексей Петрович потянулся к микрофону, и Наталья Павловна съежилась, ожидая такого ненужного сейчас грохота и залихватского крика, но тихо зазвучала мелодия, нежная, чистая, наполняя уютом и скромный, не украшенный безделушками салон машины, и потрепанные фасады домов, и дурно мощеную улицу...

- Японская? - спросила Наталья Павловна.

- Да. Вы знаете, совершенно случайно. Настраивал приемник, чтобы прослушать последние известия, и попал на эту станцию. Диапазон...

- Да, я знаю, - Наталья Павловна чуть оживилась. - В десять вечера. Я иногда слушаю. Тоже случайно как-то... Там каждый вечер в это время концерт. И так странно - другой народ, другие традиции - а музыка, такая близкая. Я каждый раз, когда слушаю концерт, думаю, что же у нас общее.

- Циклоны, - Букрин отвел взгляд от дороги и улыбнулся Наталье Павловне.

И Наталья Павловна улыбнулась Букрину, но на шутку ответила серьезно:

- Я думаю, и мы, и они близки к природе, как-то чувствуем ее особенно, не так, как другие народы, - и, чуть помедлив, спросила. - Вы меня извините, но как вас зовут?

- Простите. Не представился. Букрин. Алексей Петрович. Ваш сын служит? Где?

- В Приморье. Артиллерия.

- Ну, в Приморье пока еще не стреляют. Хотя... Сейчас везде...

- А мне не только моего сына жалко, - сказала Наталья Павловна, и голос ее снова дрогнул.

- Я понимаю. А мой - офицер. И тоже в Приморье, - Алексей Петрович улыбнулся, но тут же стал серьезен. - Я у него был как-то. Да... атмосфера такая, случись что, неизвестно в кого солдаты стрелять будут, во врага или в дембелей и офицеров.

- Но почему? - спросила Наталья Павловна, и в голосе ее вновь появились тревога и боль.

- Не знаю... не знаю, - раздумчиво произнес Алексей Петрович, но видно было, что он знает то, о чем говорит.

Букрин не отрываясь смотрел в окно, на дорогу, и руки его покойно лежали на руле, казалось, все в той же позе, как положил он их на площади, и тон был ровный, от темы разговора не менялся.

Наталья Павловна не сводила с Букрина глаз, молча требуя ответа, и Букрин заговорил вновь:

- Причин масса, их можно перечислять, но... да, и что перечисление. Действовать надо. Пока гром не грянул.

Алексей Петрович глянул на Наталью Павловну, она была все так же грустна, даже печальна, а теперь еще и встревожена, и он, меняя как бы и тему разговора и атмосферу настроения, улыбнулся Наталье Павловне, и улыбка у него была легкая, добрая, и Наталья Павловна невольно улыбнулась в ответ.

Остался позади город, дорога круто пошла в сопку, и вот они уже на высокой вершине, и внизу, левее трассы, привольно раскинулся Амур.

Вот это место, этот миг любила Наталья Павловна. Впереди то вверх то вниз, словно блуждая меж высоких деревьев, бежит по сопкам дорога. А из-под сопки вдруг - широко выплывает Амур. И кажется, что там, внизу, у воды, таинственно красиво и под развесистым деревом сидит сестрица Аленушка и плачет о братце Иванушке...

- Вы никогда здесь не были? - спросил Алексей Петрович.

Почему-то не отвечая на его вопрос, Наталья Павловна сказала:

- Как хорошо здесь...

- Да, я люблю сюда ездить. И зимой с лыжами, и летом загорать. И весной за багульником.

Машина спустилась с сопки и неухоженными полями подъехала к Амуру. Наталья Павловна вышла на берег. На песке, у самой воды, лежала огромная коряга. Наталья Павловна села на корягу. Смотрела вдаль. Берег на Воронеже пологий, долгий, не такой, как в городе или на Бычихе. На Амуре начался ледостав, плыло мелкое ледяное крошево. Солнышко еще щедро пригревает землю, и в кроне деревьев много зелени, а где-то, совсем не далеко, уже царит мороз, и живая вода превращается в лед.

3. Когда въехали в город, смеркалось, и город казался иным, не тем, что мелькал за окошком днем. Весь путь до дома Натальи Павловны оба молчали, только негромкая мелодия звучала в салоне, и, когда машина свернула во двор, Наталья Павловна подумала, что молчание их было легким и приятным. Она взглянула на Алексея Петровича. Он глянул на нее и улыбнулся, как улыбался только он - глазами.

- Вы знаете, Алексей Петрович, с вами удивительно легко.

- А с вами, Наталья Павловна, удивительно уютно. Спокойно, - Букрин остановил машину, но руки его по-прежнему лежали на руле, глаза все так же смотрели вперед, в ветровое стекло.

- Увы! - грустно засмеялась Наталья Павловна. - Не очень уютно. Устаю. Да и за литературой стараюсь следить. И совсем не так домовита, как самой бы хотелось.

- Белье я могу сдать в прачечную. И картошку пожарить могу сам. С вами душе уютно, - ответил Букрин, не меняя ни позы, ни тона, а Наталья Павловна подумала, что есть что-то необычное в его манере держаться. Но что, изумилась она, ведь он так прост, так спокоен.

- Наталья Павловна, в четверг концерт старинной музыки, - сказал Букрин, и Наталья Павловна поняла, что ей кажется странным в его облике: лицо Букрина не играло мимикой, и руки были, практически, неподвижны. Пожалуй, она не встречала прежде никого, кто при разговоре не помогал себе руками.

- Вивальди, Гендель, - не отводя взгляда от ветрового стекла, сказал Букрин. - У вас нет желания?

Наталья Павловна молчала в раздумье. Предложение Букрина казалось ей заманчивым: она так давно не была в концертном зале, и Букрин ей был приятен, но она не могла не понимать, что Букрина интересует не единственная встреча, и что согласие пойти с ним на концерт означает ее желание романа с Букриным. Роман - надо же, какое красивое слово пришло ей в голову.

- Наталья Павловна, вас что-то смущает? Что?

- Скажем, как вы поймете мое согласие, - сказала Наталья Павловна и поморщилась от собственной фразы.