Подхватывая с плиты разбушевавшийся чайник, Зейнулла подумал, что отец рассердится, если узнает, как неуважительно он встретил в Москве старого Кенжеке. Придется разыскать старика…

Днем Зейнулла позвонил Ветлугиным.

— Степана Андреевича нет дома! — отозвался молодой звучный голос, и Зейнулла сразу представил себе Анну Антоновну в тесных брючках, со слоем косметики на лице. — Это ты, Зайчик?

— Угу! — ответил Зейнулла. Он знал, что Анна Антоновна когда-то, уже давненько, носила его на руках. Ветлугины были старыми друзьями отца Зейнуллы и всю войну прожили у него в доме.

— Анна Антоновна, вам Кожахметов случайно не звонил?

— Кожахметов? — томно переспросила Анна Антоновна. — Звонил, и не случайно. Рассказывал все новости. Ты же его знаешь!

— А он вам сказал, откуда звонит? Какой у него номер телефона?

— Я не спрашивала.

— До свидания, Анна Антоновна. — Зейнулла раскланялся с телефонным диском. — Спасибо. Всего хорошего. Привет Степану Андреевичу.

— Погоди, погоди… Тебе что — срочно нужен Кожахметов? — догадалась Ветлугина. — Тогда выслушай мой совет. Ищи его в гостинице «Москва». И запомни, Зайчик, на будущее: сколько бы шикарных гостиниц здесь ни построили, Кожахметовы всегда будут останавливаться только в «Москве».

— Да, конечно, как я сам не сообразил… — пробормотал Зейнулла, вспомнив, что и его отец до сих пор не признал за достойную гостиницу ни «Украину», ни даже «Россию».

— Плохо знаешь свое старшее поколение, — упрекнула Ветлугина. — Передай, Зайчик, от меня привет своей красавице Гуле. Скоро твоя защита?

— Еще не скоро…

— Ах, чуть не забыла тебе сказать, — спохватилась она, — Кожахметов завтра собирается улететь в Ессентуки. У него путевка. Если хочешь его повидать, поторопись. Кстати, ты знаешь, какое заявление он подавал насчет путевки? Степану Андреевичу рассказывали. Ну как же! Великолепное заявление, в своем стиле… «Прошу путевку в Ессентуки. Если не дадите, скажу спасибо. Без лечения проживу дольше. Кожахметов». Кто еще может так написать? Только Кожахметов. Как тебе это нравится?

Зейнулла в ответ неопределенно хмыкнул. Люди его поколения не забавлялись такими аульными шутками, простоватыми и грубоватыми. Только старики так развлекаются и очень любят рассказывать потом о своих проделках. Недавно они целой компанией, невзирая на свои должности и ученые степени, подшутили над очень уважаемым в республике человеком. Он похвастал перед ними, что получил из Армении ящик коньяку, а вскоре уехал в командировку. Он уехал, а через день его жена, толстуха Зике, получила телеграмму: «Одну бутылку армянского дай Мажиту». Следом за телеграммой явился и сам Мажит, получил свою бутылку. Еще через пару дней Зике опять расписывалась за телеграмму: «За двумя зайдет Исенгали». Пришел Исенгали. Зике ему дала две бутылки коньяку. А муж все шлет и шлет телеграммы: тому дай, этому отошли. Когда он наконец вернулся домой, Зике на него напустилась: «С ума ты, что ли, сошел! Бомбишь телеграммами! Весь город у нас перебывал из-за этого проклятого коньяка!» Муж на нее: «Ты раздала весь коньяк?» Зике ему телеграммы швырнула. Он посмотрел — а все телеграммы посланы с соседнего почтового отделения.

«Рассказать, что ли, Анне Антоновне про армянский коньяк? — подумал Зейнулла. — Да нет, не стоит. Ей наверняка уже сто раз про тот коньяк рассказывали».

Гуля, конечно, согласилась поехать вечером к дяде Кенжеке в гостиницу «Москва». Надела ради встречи с ним новый костюм и соорудила высокую прическу.

В Москве начиналась оттепель, на улицах сверкала черная слякоть, влажный воздух, как губка, впитал в себя бензиновый чад. У гостиницы елочкой стояли машины, сквозь прозрачные бесшумные двери сновали деловые люди с огромными портфелями, и невозможно было различить, кто иностранец, а кто командированный из дальней провинции. Вот, например, шествует человек малого роста в отлично сшитом темно-сером пальто. Кто он? Откуда? С такой смуглой гладкой кожей? С восточными темными глазами?

Гуля толкнула локтем Зейнуллу, Зейнулла предостерегающе кашлянул. Им навстречу чинно двигался их земляк Макин, и долг младших был поспешить с приветствием.

— Здравствуйте! — прощебетала Гуля, состроив почтительную мину — у нее в семье терпеть не могли этого самодовольного Макина.

— Здравствуйте! — Зейнулла протянул важному коротышке обе руки и побаюкал в ладонях пухлые пальчики Макина.

— Здравствуйте, молодые люди, — отечески приветствовал их Макин, высоко задирая голову. — Как живете? Что поделываете?

— Мы идем в гостиницу к дяде Кенжеке! — выпалила Гуля.

— К Кожахметову? — Макин с неудовольствием выпятил нижнюю губу.

— Вы не знаете ли случайно, в каком он номере? — спросила Гуля.

— Не знаю! — На лице Макина проступило выражение наивысшей озабоченности. — Извините меня, молодые люди, я очень спешу…

— До свидания! — в один голос ответили Гуля и Зейнулла и перемигнулись за спиной уходящего Макина.

— А ты знаешь? — шепнула Гуля. — Макин только что, минуту назад, виделся с дядей Кенжеке.

— С чего ты взяла?

— Ни с чего! — беспечно сказала Гуля. — Просто мне вспомнилась любимая поговорка моего упрямого деда: «О коне суди, когда он устанет, о джигите, когда он состарится». Давай этим летом поедем к деду?.. Мне надоело дышать московским бензином. А у деда на джайляу воздух чистый, и дожди чистые, и ветер чистый-чистый… Поедем?

— Непременно! — согласился Зейнулла. — Вот только защитимся оба — и сразу же поедем.

В вестибюле гостиницы свет приглушен, шаги звучат приглушенно, и женщины за стеклянными перегородками говорят приглушенными голосами.

— Вам Кожахметова? От слова «кожа»? — Сиреневый ноготь скользит по строчкам. — Да, живет у нас… Десятый этаж… Номер…

На десятом этаже столик дежурной пустовал. Гуля и Зейнулла двинулись по коридору и увидели, что в дверях номера Кенжеке торчит ключ: хозяин здесь.

— Долго засиживаться не будем! — Зейнулла постучал в дверь.

— Войдите! — раздался в ответ разноголосый хор.

— Аллах! — рассмеялась Гуля. — Мы не первые. Юрта полна гостей.

Зейнулла открыл дверь.

— Юрта? — Гуля растерянно оглядывала огромную, совершенно круглую комнату, сплошь заставленную кроватями. Кто бы мог подумать, что в этой знаменитой гостинице есть такое непритязательное общежитие. Один спит, вздрагивая от собственного храпа, другой утрамбовывает на кровати объемистый чемодан, третий ест из засаленного пакета, а дальше маячат вовсе интимные фигуры.

— Простите, мы ошиблись дверью. — Зейнулла поспешно заслонил Гулю. — Мы ищем своего земляка…

— Тут со всех земель найдутся земляки! — по-свойски откликнулся пожилой мужчина в черной шерстяной рубашке, повязанной голубым галстуком. — А вам кого? Не Кожахметова ли? По обличью вы схожи.

— Да. Кожахметова! — отозвалась Гуля из-за спины Зейнуллы.

— Вы знакомы с Кожахметовым? — заносчиво спросил Зейнулла.

— Тут все с ним знакомы. Вон его койка.

— А сам он в ресторан пошел. На третий этаж, — сообщил тот, который ел из засаленного пакета.

— Благодарю вас! — Зейнулла пятился, оттесняя Гулю.

— Одну минуточку! — остановил их пожилой в голубом галстуке. — У меня к вам вопрос. — Он подошел к Зейнулле, подал руку. — Будем знакомы… Комов, председатель колхоза… Прибыл по своим делам из Воронежской области. Давайте присядем, что ли. У нас тут и стулья есть.

— Ничего, мы постоим. — Гуля осмелела, убедившись, что все обитатели круглой комнаты успели привести себя в приличный вид.

— Я очень извиняюсь! — напористо продолжал воронежский председатель. — Но ваш земляк Кожахметов обещал мне помочь. Дело у нашего колхоза есть в Госплане… Насчет техники вне очереди по случаю ценной нашей инициативы. Тонкое дело… — Он показал корявыми пальцами, до чего тонкое у него в Москве дело. Видно, был из тех людей, что готовы с любым встречным-поперечным досконально обсудить все свои заботы, перебрать все свои бумаги с резолюциями. Не по одной наивности и простоте, а из нерушимой веры в счастливый случай и в коллективный всенародный опыт.