Вообще, в поступках Хрущева в эти годы просматриваются те черты, которые станут неотъемлемыми характеристиками его политической натуры в послесталинскую эпоху. Прежде всего, речь идет о таких качествах, как поспешность в выдвижении всевозможных инициатив, скоропалительность в решении крупных хозяйственных дел, требующих тщательной проработки. Например, еще находясь на Украине, он организовал почин трудящихся Шполянского района Киевской области по выполнению «трехлетнего плана развития животноводства 1949–1951 гг. «за один год под девизом «шполянцы подчиняют себе время».[437] Комментарии здесь излишни.

Будучи на работе в Москве, Хрущев выдвинул глобальную идею укрупнения колхозов и создания т. н. «агрогородов». Ее корни уходили еще в период его работы на Украине, где в Киевской области была предпринята одна из первых попыток создания колхозного города. В конце 1949 года в селении Леськи прошел торжественный митинг, посвященный закладке такого города. Был установлен обелиск с надписью: «Вместо старых сел — Леськи, Талдыни, Худяки и Ломовате, которые отжили свой век, тут будет сооружен колхозный агрогород им. Сталина».[438] Увлеченный этой инициативой, Хрущев сформулировал планы создания «агрогородов» в масштабах всей страны. Свои мысли он изложил в статье, опубликованной «Правдой» 4 марта 1951 года. Они сводились к нецелесообразности существования мелких колхозов и деревень и необходимости их резкого укрупнения. На практике такие действия означали был насильственное переселение огромного количества людей в новые искусственно созданные образования, разрушение всей ткани деревенской жизни, и, в конечном счете, физическое уничтожение крестьянства как класса. Непродуманность последствий и авантюристичность этих мер были настолько очевидны, что уже 2 апреля 1951 года появилось закрытое письмо ЦК ВКП(б), осуждающее хрущевское новаторство. Сам автор направил покаянное письмо Сталину, где признавал ошибочность своих взглядов.[439]

Несмотря на этот промах, позиции Хрущева в руководстве партии в 1950-53 годах постепенно укреплялись. Конечно, в начале этого отрезка времени его влияние было несопоставимо с возможностями Берии или того же Маленкова, но сфера его деятельности расширялась и «вширь» и «вглубь», оставаясь, правда, в рамках партийного аппарата. В январе 1951 года Хрущев, будучи занятым в качестве руководителя Московской парторганизации, решением политбюро получает полномочия по наблюдению за «родным» ЦК КП(б) Украины. Здесь следует отметить, что параллельно происходило укрепление позиций Булганина, на котором никак не отразилось падение ленинградской группы. В феврале 1947 года он становится заместителем председателя СМ СССР, примерно через год выносится предложение о его переводе из состава кандидатов в члены политбюро. В феврале 1951 года Булганин утверждается председателем Бюро по военно-промышленным и военным вопросам при СМ, куда вошли крупнейшие организаторы советского ВПК и военачальники — Хруничев, Устинов, Юмашев, Василевский и др. фактически это означало серьезное ущемление положения Берии, впервые после устранения ленинградской группы. К тому же, утвержденный Сталиным порядок председательствования на президиуме Совмина, предусматривал следующую очередность — Булганин, Берия, Маленков, тогда как ранее в сентябре 1949 года порядок очередности был несколько иным — Берия, Булганин, Маленков, а также Каганович и Сабуров.[440] В результате в конфигурации власти в 1951-53 гг. начал зримо вырисовываться новый дуэт Булганина-Хрущева, которые состояли в хороших личных отношениях еще со времен довоенной работы в Москве (соответственно на постах председателя Моссовета и секретаря парторганизации). Нельзя не заметить, что по своему расположению в партийно-государственной иерархии этот союз во многом напоминал тандем Берии-Маленкова. Булганин становился одним из главных действующих лиц ВПК, Хрущев же приобретал сильные позиции в аппарате Центрального Комитета.

Интересы Берии и Маленкова (хотя он и председательствовал на оргбюро ЦК) в эти годы концентрировались главным образом в Правительстве СССР. Их позиции оставались прочными. Во всяком случае, усиление централизации в работе Совмина никак не отразилось на положении ближайших сталинских фаворитов. 7 апреля 1950 года образуется Бюро президиума СМ для сосредоточения в нем наиболее важных вопросов социально-экономической жизни. И уже через неделю после этого решения (15. 04. 1950 г.) Маленков входит в состав Бюро.[441] В марте 1951 года происходит ликвидация отраслевых Бюро Совмина: по топливной промышленности, по сельскому хозяйству и заготовкам, по транспорту и связи, по металлургии и геологии, по культуре. Все их функции переходили в Бюро президиума СМ, но при этом за Берией по-прежнему оставалось руководство спецкомитетами № 1, № 2, № 3, на что ему обязывалось «отдавать половину своего рабочего времени».[442]

Направленность интересов Берии и Маленкова на правительство далеко не случайность. Роль Совета Министров СССР в общей системе власти после войны была необычайно высока. Именно здесь сосредотачивалось все реальное и оперативное управление экономикой, хозяйством страны, социальной сферой. В этом состояло сталинское видение властного устройства. Как свидетельствует венгерский лидер послевоенных лет М. Ракоши, Сталин подчеркивал: «Товарищи забывают, что коммунистическая партия, какой бы они ни была популярной, является лишь маленькой частичкой народа. Подавляющее большинство населения, народ считает своим представительным органом правительство, поскольку оно избрано депутатами, за которых голосовал народ».[443] Политбюро, как уже говорилось, не отличалось в те годы оперативностью работы, практически не собиралось. Его заменили различного рода совещания, встречи у Сталина тех или иных членов высшего руководства страны. Впоследствии Хрущев с возмущением говорил о второстепенной роли партии в послевоенной властной иерархии, когда практически вся работа партийных комитетов сводилась к поддержке и проведению в жизнь распоряжений Совмина и министерств. Хрущев подчеркивал: «…13 лет съезд партии не собирали, 8 лет пленум не собирали и как могли 20 лет политбюро не собирать? Мы-то члены политбюро знаем, как оно работало, нам-то известно. В два часа ночи поднимали и говорили, что вот такие-то вопросы надо решить. Приезжали, нас спрашивали: покушать хотите? А какая еда в два часа ночи. Ну поели, теперь расходитесь. Это было заседание политбюро. Вот как было».[444]

Принятие решения о проведении XIX съезда партии знаменовало собой новый этап в жизни правящей элиты, отличающейся своим внутренним содержанием и своей логикой.[445] В партийно-государственной политике в 1952 году утверждались и выходили на первый план новые акценты. Они связаны с формированием и повсеместным внедрением в практику цельной концепции развертывания критики и самокритики. Данная тема всегда неизменно присутствовала в официальном лексиконе советской пропаганды, давно став во многом ритуальной, но в преддверии Х1Х съезда эти вопросы приобрели необычайную остроту, превратившись в самую главную повседневную задачу всей партии и всего общества. Для начала этой широкомасштабной кампании Сталиным была выбрана компартия Грузии, что уже само по себе не могло не вызвать значительной доли удивления. В ноябре 1951 года в Грузии прошло разоблачение антипартийной группы Баремия. Как сообщалось, она намеревалась захватить власть в республике и подготовить ликвидацию советского строя, рассчитывая при этом на помощь зарубежных империалистов. Однако ликвидация этой группы еще не ставила точку в данном деле. Политбюро было обеспокоено медленным исправлением ошибок по нейтрализации последствий вражеских действий, сохранением на руководящих постах в грузинской парторганизации сторонников разоблаченной группы.