Главным идеологическим стержнем той эпохи являлся вопрос о строительстве коммунизма. Эта наиболее существенная тема коммунистического учения получила своего рода «новый импульс» на XVIII партийном форуме, который объявил о начале строительства в Советском Союзе высшей фазы общественного развития. Более широкое звучание эти аспекты получали после окончания войны, по объективным причинам прервавшей победную созидательную поступь. Приближение коммунистического завтра становится практическим делом всей партии, всего народа. Однако доктрина строительства нового высшего общества в интерпретации Сталина выглядела не совсем привычно для постулатов марксистско-ленинского учения. Вождь отбросил любые попытки и рассуждения относительно уменьшения роли, а затем и отмирания государства. Данный процесс, прогнозировавшийся классиками научного коммунизма, рассматривался в качестве сущностного признака высшей фазы общественного развития. Но было очевидно, что режим, созданный в СССР не был готов к подобным воплощениям теоретических разработок марксизма. Не трудно догадаться, как это противоречило его сути, препятствовало всему его жизненному функционированию, а главное — масштабным планам по экспансии большевистской гегемонии в мире. Выход был найден в развитии теории научного коммунизма в исполнении Сталина. Вопросы строительства нового общества он напрямую связал с задачей укрепления государственной власти, армии и разведки. Такие неудобства, как расхождение с идейными ориентирами классиков, вождь объяснял изменившимися конкретно-историческими условиями (по отношению к Марксу и Энгельсу) и смертью Ленина, не успевшего создать цельное учение о государстве.
Концепция построения коммунизма, выдвинутая Сталиным, содержала и другое идеологическое новшество, основанное на сочетании двух факторов: участии в коммунистическом строительстве и патриотизма. В послевоенные годы патриотом назывался исключительно тот, кто разделял цель и деятельность партии по созданию светлого будущего. Данный сплав получал определение советского патриотизма, патриотизма нового высшего типа с акцентом на великорусскую державность. Использование патриотических мотивов во многом обуславливалось прошедшей войной, потребовавшей мобилизации нравственных и духовных сил народа. Но ставка на патриотизм в такой необычной интерпретации, на наш взгляд, требует более широкой трактовки. По сути, на этой основе создавалась система координат для идеологического противостояния с Западом, обслуживания амбициозных планов Сталина как внутри, так и вовне страны. Все это не совпадало с ленинскими идейными установками, во главе угла которых находились принципы интернационализма. Как известно, Ленин и его соратники делали ставку на мировую революцию в Западной Европе и, в первую очередь, в Германии, рассматривая Россию лишь в качестве стартового плацдарма для серьезных и масштабных дел.
Отказавшись от этого, Сталин представил Советский Союз в качестве главного революционного локомотива, прорывающегося в будущее, увлекая за собой целые страны и народы. Подчеркивание державности вызвало к жизни новое отношение к недавнему отечественному прошлому, т. е. царской России. Произошла определенная реабилитация того, что безоговорочно отвергалось и вызывало ненависть у старой большевистской гвардии 20-х годов. Такой подход к историческому прошлому (только героическому и величественному) давал выгодную подпитку державной политике и великорусским настроениям. Наиболее значимым поворотом в этом направлении стал пересмотр отношений с русской православной церковью. Подобного больше не наблюдалось в советской истории ни до войны, ни уже после смерти Сталина вплоть до конца 80-х годов. Вождь и здесь пренебрег идеологическими традициями большевизма для достижения сугубо прагматических целей. Использование института церкви, ее международного авторитета представлялось для него более перспективным, чем атеистическая риторика. Необходимо подчеркнуть, что сталинский поворот в отношении церкви так и не был принят значительной частью партаппарата, не одобрявшего заигрывание со своим заклятым врагом, определенным еще Лениным.
Основное содержание советской идеологии послевоенного периода состоит в ее приспособлении к обслуживанию сталинских замыслов по установлению мирового господства. Все идеологическое функционирование безотносительно соответствия марксистско-ленинским канонам было подчинено именно этим целям. Путь «мировой революции» в интерпретации Сталина во многом не совпадал с подходами в ее реализации, предлагаемых старой большевистской гвардией 20-х годов. Однако возведение Сталина в ранг классика марксизма-ленинизма решило все эти проблемы. Встав в один ряд с Марксом, Энгельсом и Лениным, вождь получил возможность беспрепятственно манипулировать теорией научного коммунизма, ориентируясь исключительно на собственные прагматические цели. Построенное им в послевоенные годы идеологическое здание стало родным «домом» для следующего поколения советского руководства, которое было не в состоянии отказаться от этого сталинского наследия.
В послевоенный период на вершине партийно-государственной иерархии происходили процессы, определившие конфигурацию и векторы внутреннего соперничества на многие годы вперед. Прежде всего, можно говорить о постепенном и все более заметном вытеснении представителей старой сталинской гвардии от реальных рычагов власти. Необходимо заметить, что данная тенденция, наметившаяся еще перед началом войны, заняла довольно длительный отрезок времени. В значительной степени это объяснялось «кадровым голодом» в руководстве страны, узостью ближнего сталинского круга. В одночасье заменить Молотова, Микояна, Ворошилова, Кагановича и др. не представлялось возможным. Даже падение ленинградской группы в 1949 году, ставшее катализатором в потеснении позиций ветеранов политбюро, не решило вопрос об их окончательном устранении. Говорить об этом можно только после Х1Х съезда партии, состоявшегося в октябре 1952 года. На нем произошло резкое расширение состава президиума ЦК, куда был введен целый ряд лиц, готовых в любой момент заменить, выбывших из строя соратников. В результате произошло оформление определенного круга новых кадров, почувствовавших свое перспективное будущее и осознавших роль, отведенную им Сталиным в вытеснении «старой гвардии». Ядро этой группы составили Суслов, Устинов, Косыгин, Брежнев, Патоличев и др. Именно они впоследствии образуют костяк руководителей безраздельно властвовавших в стране в период т. н. «застоя», вплоть до начала 80-х годов. Их роль во внутрипартийной схватке за сталинское наследство можно квалифицировать как определяющую. Ведь «молодые кадры», поддержав Хрущева в борьбе с «антипартийной группой», обеспечили ему необходимый перевес для победы на июньском (1957 г.) пленуме ЦК КПСС.
Последние годы жизни Сталина, после устранения ленинградской группы, в руководстве страны все более зримо проявлялись две соперничающие между собой силы. Неизменной связке Берия-Маленкова начала противостоять группа Булганина-Хрущева. Они были во многом схожи по своему положению в партийно-государственной иерархии. Берия и Булганин занимались вопросами военно-промышленного комплекса, становящегося все более значимой силой мирного общества, способной оказывать влияние на формирование политических раскладов. Маленков и Хрущев хозяйничали в аппарате Центрального Комитета ВКП(б). Причем позиции Хрущева год от года усиливались, особенно это становится заметным после Х1Х съезда КПСС, когда произошла ликвидация оргбюро, где председательствовал Маленков. Осенью, зимой 1952-53 года Хрущев захватывает многие ключевые позиции в структуре аппарата ЦК, ориентируясь на новое молодое поколение, введенное туда Сталиным. В результате в высших эшалонах власти произошло распределение интересов, связанное с поддержкой группы Маленкова-Берии или Булганина— Хрущева. Необходимо отметить и явное ухудшение положения Берии в последний период жизни Сталина. Об этом свидетельствует начало т. н. «менгрельского дела», а также сосредоточение Булганина на кураторстве военно-промышленного комплекса.