— Всё. Ложись и спи.

— А ты? Людям надо спать, мне мастер Томасон говорил.

— Я посплю дома.

— А где твой дом?

Мастер тяжело вздохнул. Вот поэтому он и не любил задания, касающиеся людей. Принести заказчику старую вазу, или притащить ему упирающуюся наследницу — разница только в том, что ваза будет молчать, не замёрзнет по дороге, не будет проситься в туалет, поесть и поспать. Вещи вообще нравились Вэну гораздо больше, чем люди.

Ночь прошла беспокойно. Со стороны леса то и дело доносился волчий вой, но этот звук хотя бы можно было узнать. Остальные — хруст веток, рычание и рёв, явно принадлежали существам, с которыми мастер знакомиться не хотел. Перед самым рассветом мир за окном укутала мягкая, непроницаемая серая пелена. Вместе с промозглым, пронизывающим до костей холодом, в избушку начал проникать туман. Он вползал через трещины в двери и щели в оконной раме. На кровати ворочалась Альрауне. Иногда до уха Вэна доносилось тихое постукивание её зубов — истончившееся одеяло и лёгкое, почти прозрачное платье, служившее некогда мадам Томассон ночной рубашкой, почти не грели. В конце-концов, изрядно замерзший Вэн, развёл в очаге костёр, пустив на дрова тот самый колченогий стул, что служил ему верой и правдой всю ночь.

— Огонь такой красивый! — голос Альрауне, раздавшийся прямо над ухом, заставил Вэна отпрянуть в сторону и выругаться.

— Что значит это слово? — тут же поинтересовалась девушка, протягивая ладони к огню.

— Ничего хорошего. Тебя что, никаким манерам не обучали?

— Обучали? Манерам? Ты говоришь много незнакомых слов. Мастер Томасон не говорил таких.

— А какие он говорил?

Вэн отодвинулся к окну, стараясь разглядеть в туманной мгле хоть что-нибудь. Похоже, им предстояло оставаться в избушке, пока не встанет солнце.

— Много разных. Он ведь умер, да? Мастер Томасон. Я видела, когда он толкнул меня в свет. Теперь я никогда его не увижу. Он был очень хороший. И добрый. — Девушка, заглядевшись на пламя, словно забыла о существовании мастера, и теперь рассуждала вслух, медленно подбирая слова под мысли. — Меня не было. Долго-долго. Была только темнота. Ничего. Нет Альрауне. А потом голос. Пришел голос и появились уши, чтобы слышать. Глаза, чтобы смотреть. Руки, чтобы трогать. Появилась Альрауне. Или не так. Ничего не было. И мира не было. А потом появилась Альрауне и появилось всё вокруг. Теперь мастера нет. А мир ещё есть. Жалко, я бы хотела посмотреть всё то, что он мне говорил. Но без него нельзя…

— Так ты ничего не помнишь, до Томасона? Родителей, семью там, — Вэн осёкся и удивлённо замер, пытаясь понять — он ли это всё сейчас сказал, и, главное, зачем он это всё сказал. У него не было никакого желания узнавать что-то об этой девушке. Она — лишь пять тысяч золотых, которые пока не приобрели настоящей формы.

Мастер отвернулся от окна, и впервые внимательно посмотрел на свой трофей. Альрауне сидела на краю кровати, протянув тонкие руки к огню. Её тёмно-рыжие волосы приобретали цвет золотистого пламени там, куда падал свет. Тяжелые, разделённые на толстые пряди, они были похожи на корни дерева, и отблески огня, как занимающиеся пожары, двигались из стороны в сторону, в такт движению головы. Кожа, без малейшего следа веснушек, вызывала в памяти тёплый речной песок. И, чудилось, капни на девушку водой — её кожа тут же потемнеет, как берег от набежавшей волны. Вспоминая мадам Томасон, Вэн понял, почему мастер так восхищался этой девочкой. Живя с вечно напудренным манекеном, который каждое утро рисует себе лицо, и каждый вечер его стирает — начнёшь тосковать по натуральности. А Альрауне была совершенно натуральной. Словно над её созданием трудились не родители, а природа.

Ответ Альрауне прозвучал как продолжение мыслей Вэна.

— Семья? Нет. Никогда не было. Меня создали. Наверное, эта красивая женщина. Томасон говорил, что у неё кожа как туман и глаза, как замёрзшая вода. Она сделала то, что было до Альрауне. Не сказала зачем.

— Сделала? Так ты — не человек?

Вэн много слышал о големах, элементалях и призванных существах. Он и сам знал пару заклинаний для вызова помощника, но существо выглядящее как человек, с аурой и повадками человека… Это было почти невозможно. Почти, потому что Вэн, несмотря на изумление, тут же поверил девушке. Такое происхождение трофея многое объясняло. И поведение Моры, которая даже не знала имени воспитанницы, и участие в деле Феалиса — специалиста по обращению с неживыми субстанциями, и смерть стриггоайки.

— Человек? Нет, я думаю, нет. А сложно быть человеком?

— У меня с этим никогда трудностей не возникало — усмехнулся мастер. — Поспи ещё с час, день обещает быть трудным.

— День? Обещает? Как это?

Вэн вздохнул и отвернулся к окну. У него не было желания разговаривать со своими пятью тысячами золотых. Всё должно быть элементарно — нашел товар, вернул товар, получил награду. Никаких осложнений. Но интуиция, которая никогда мастера не подводила, подсказывала, что на этот раз всё будет не так просто. Вглядываясь в медленно распадающиеся клочья тумана, мастер безуспешно пытался понять, зачем Море эта девочка. Дато Феалис, давно мечтавший создать предмет, наделённый разумом — вполне мог, наконец, достичь успеха. Но Мора?

Едва туман рассеялся, Вэн разбудил девушку и они покинули избушку.

Холодное утро сменилось ярким, солнечным днём. Путники не останавливались ни на минуту. Вышагивая по пыльной дороге Мастер, краем глаза наблюдал за Альрауне. Девица вела себя гораздо лучше, чем он ожидал. Она не ныла, не просила сделать привал, поесть или отдохнуть. Только заворожено рассматривала однообразный пейзаж вокруг — заросшие дикой травой брошенные поля, стрекоз и бабочек, порхающих в воздухе, ласточек, куропаток и прочую живность. Испуганный заяц, метнувшийся к придорожным кустам, привёл девушку в невыразимый восторг. Какие уши! Какие ноги! Какой хвостик! Какой серенький! — Вэну пришлось около часа выслушивать дифирамбы удивительному зверю, но, поскольку на скорости передвижения это не сказывалось, мастер не стал прерывать восторженный монолог. Альрауне словно испытывала странное удовольствие от облечения своих эмоций в слова. Способность говорить, видеть и понимать, доступная большинству людей от рождения и потому не вызывающая пиетета, для этого ребёнка была удивительным, ещё не до конца познанным даром. В конце-концов, подчиняясь странному, совершенно не типичному для такого циника порыву, Вэн показал Альрауне как ловить бабочек. Далеко не с первой попытки девушке удалось бесшумно приблизиться к цветку и аккуратно, дрожащими пальцами ухватить бабочку за крылья. Пушистое тельце тут же затрепетало, зашевелились длинные усики, и бабочка тут же снова оказалась на свободе. "Когда летает, гораздо красивее" — серьёзно заключила девушка, словно делая научное открытие. Вэн усмехнулся. Найти красивой бледную капустницу мог только не человек. Что же тогда она скажет, увидев "Павлиний глаз" или «Махаон», не говоря уж о таких как тревожная, похожая на полыхающий закат Морфо Гекуба или Морфо Пелеида с удивительными фиолетово-синими крыльями. Однажды Вэн «доставал» для одного заказчика редкую книгу с описаниями бабочек. Поскольку в процессе доставки товара возникли некоторые осложнения, и мастеру пришлось почти неделю сидеть в заколоченной деревянной бочке — он изучил фолиант достаточно подробно. А ведь на самом деле было бы не плохо самому побывать в тех краях, где водятся эти чудные бабочки. Сколько восторга такое путешествие вызвало бы у этой девочки — она ведь даже моря никогда не видела. На этой мысли мастер чертыхнулся и едва поборол желание привести себя в чувство пощёчиной. Это существо никогда не увидит никаких бабочек. Он должен вернуть её Море как можно скорее, получить награду, купить, наконец, домик у моря и зажить счастливо. Наверняка все эти глупые мысли — результат боли в костях от сражения с стриггой и бессонной ночи на краю леса. На всякий случай мастер высунул из рукава маленькую иглу с ободряющим составом и, чуть поморщившись, воткнул в вену, чтобы зелье подействовало как можно быстрее. Альрауне ничего не заметила, поскольку сосредоточенно изучала оставшуюся на пальцах пыльцу. Пришлось потратить несколько минут на то, чтобы объяснить, что золотистый след на пальцах — вовсе не волшебная пыль, позволяющая летать, а обычная цветочная пыльца. Кажется, Альрауне так и не поверила мастеру. Мысль о том, что каждый цветок на поле посыпан волшебной пылью, которая попадает на крылья бабочек и позволяет им летать — слишком понравилась Альрауне, чтобы та от неё так легко отказалась.