Он наклонился и прижался губами к ее виску.

— Поедем домой, — прошептал он.

В эту ночь он ласкал ее долго и неторопливо, и не один, а несколько раз доводил до вершины блаженства. Клер заснула в его объятиях, убеждая себя, что не имеет значения то, что он никогда не теряет головы. Поведение Ника в постели было таким же тщательно продуманным, как и все, что он делал. И она должна принять это, как должное.

После Сан-Франциско они провели четыре дня в Монтерее в уединенном доме на самом берегу. Каждое утро, просыпаясь, Клер видела ярко-синее море, безоблачное небо и слышала трубный рев тюленей, которые нежились на нагретых солнцем камнях. Дни здесь текли медленно и лениво. Клер и Ник проводили долгие часы, просто греясь на солнце и ничего не делая. После обеда они ложились вздремнуть, опустив жалюзи и включив вентилятор. А по ночам Ник придумал для нее особое удовольствие. Позади дома была купальня с горячим источником. Каждый вечер после неспешного ужина Ник вел Клер в купальню, прихватив два бокала бренди. Там он медленно раздевал ее, потом раздевался сам.

Они погружались обнаженными в воду, и сердце Клер начинало стучать от неприкрытого чувственного удовольствия, которое давала вода, обнимающая их тела. Ник долго целовал Клер, затем сажал к себе на колени, его руки медленно скользили вдоль ее тела, лаская и не пропуская ни одного чувствительного места, ни одной потаенной впадинки. Клер, не в состоянии противостоять желанию, которое он так искусно возбуждал в ней, откидывала голову назад, отдаваясь во власть эротического наслаждения, создаваемого прикосновениями его рук и теплом пенящейся воды.

Нику, казалось, доставляло удовольствие доводить жену до высшей точки и держать в таком состоянии настолько долго, насколько это было возможно. Она слабела от желания, она трепетала в его руках, а он продолжал сдерживать себя. Когда Клер уже изнемогала, он, наконец брал ее, и наступала кульминация, от которой содрогалось ее тело. Потом он нежно гладил ее, пока она не успокаивалась. Тогда он относил жену в постель, и все начиналось сначала.

Она хотела, но боялась спросить, что он думает и чувствует. Было ли такое обращение Ника с ней сознательным желанием полностью подчинить ее себе, лишить собственной воли? Или его мотивы были проще? Быть может, муж просто хотел быть уверенным, что она забеременеет прежде, чем закончится их медовый месяц?

После Монтерея они поехали в долину Напа, знаменитую своими виноградниками, и остановились в прелестной маленькой гостинице. Клер полюбила Напу. Она влюбилась в нежный аромат, наполняющий воздух, яркое солнце, безоблачное небо, зеленые холмы, бесконечные ряды виноградников и очарование провинции. И она полюбила Ника. Ее любовь росла день ото дня. Она пьянела от этой любви, пьянела от проснувшейся в ней чувственности, от ощущений, которые возбуждал Ник в ее душе и в ее теле.

Как-то утром, вскоре после восхода солнца, когда туман укрывал долину серебристой вуалью, они отправились в полет на воздушном шаре. Клер смотрела, как шар медленно плывет над домами и виноградниками. Обернувшись, она поймала обращенный на нее взгляд Ника и увидела нечто, что смутило ее. Что это было? Нежность? Грусть? Что? Но прежде чем она смогла понять, что же это, странное выражение исчезло, и потом Клер долго гадала, не было ли это игрой ее воображения.

В последний вечер перед отъездом в Сан-Франциско, откуда молодожены должны были вылететь в Хьюстон, они ужинали в ресторане. После ужина Ник пригласил ее на танец. Трио музыкантов играло сентиментальные мелодии о любви, и Клер ощущала, как бьется сердце Ника, рядом с ее собственным.

— Ты знаешь, что это за песня? — спросил он.

— Это из «Шербурских зонтиков». — Она начала негромко подпевать. — Я не помню точно слов. Что-то насчет тысячи лет. — Она улыбнулась. — Песня называется «Я буду ждать тебя».

Он прижал ее к себе, и легкая сладкая дрожь пробежала у нее по спине. А когда прекрасная мелодия умолкла, Ник сразу же повел ее к выходу, крепко держа за талию. Они вошли в лифт, чтобы подняться к себе в номер. В кабине никого, кроме них, не оказалось, и как только двери закрылись, губы Ника впились в ее рот. Поцелуй был крепким и жадным, и когда лифт остановился на третьем этаже, сердце Клер было полно дикой, безумной надеждой.

Быть может, сегодня муж забудет свою филигранную сексуальную технику. Быть может, сегодня они будут равны — мужчина и женщина, которые хотят друг друга слишком сильно, чтобы вспоминать то, что написано в книгах об интимной жизни. Клер всем сердцем надеялась, что это будет так.

Захлопнув за собой дверь номера, он тут же начал расстегивать молнию на ее платье, покрывая ее лицо торопливыми поцелуями. Ник целовал ее, забыв о всех тонкостях обольщения, поцелуи становились все более лихорадочными и настойчивыми. Клер чувствовала, как ее сердце наполняется счастьем.

Затем так неожиданно, как будто на них вылили ведро воды, Ник отпрянул назад. На его лице появилось знакомое бесстрастное выражение, словно он надел маску. Его руки потеряли свою грубость, и он начал, как много раз до этого, медленно, продуманно соблазнять ее.

Ощущение тщетности ожиданий охватило Клер. Хотя она была не очень опытна в том, что касалось мужчин, но инстинктивно понимала, что, если Ник не раскроется, не позволит чувствам свободно выйти наружу, нет надежды, что он будет любить ее так, как она того хочет. Так, как она любит его.

Две недели спустя, проводя совещание с руководителями подразделений, Ник поймал себя на том, что думает о жене. Он вполуха слушал доклад Кена Будро, беспокойно вертя в руках ручку. Образ Клер наполнял его сознание. Что с ним происходит? С тех пор, как они вернулись в Хьюстон, он не переставая думал о ней. Сколько бы раз Ник ни твердил себе, что его единственная цель в постели — это зачать ребенка, он знал, что обманывает себя. Каждый раз, когда он касался Клер, терял контроль над собой. Ник не мог допустить этого, не хотел этого. Подобные эмоции нарушают жизненный порядок. Толкают на глупые, иррациональные поступки. Делают человека слабым и уязвимым.

Он начнет бороться с этой слабостью, будет изживать свои чувства к ней. Потому, что не должен, не может влюбиться в собственную жену.

С Ником, было что-то не то. Он ничего не говорил, но Клер чувствовала, что муж изменился за те несколько недель, которые прошли после возвращения из свадебного путешествия. Ник по-прежнему был добр, заботлив, внимателен. Но в нем появилось какое-то беспокойство, тревога. Быть может, его волновало то, что она все еще не беременна?

Каждую субботу после обеда он куда-то уходил, ничего ей не говоря. Это беспокоило Клер. Она понимала, что по условиям их соглашения Ник не обязан рассказывать ей все, но ее задевала его скрытность. Наконец в субботу в начале августа Клер не выдержала. Она отдыхала с книгой в руках, когда вошел Ник и небрежно сказал:

— Я ухожу, на несколько часов. Пока.

Клер отложила книгу и посмотрела на мужа. На нем были белые шорты, белые спортивные туфли и голубая рубашка.

— Куда ты идешь, Ник? — спросила она. Вначале ей показалось, что тот не собирается отвечать. Несколько мгновений его голубые глаза, прищурившись, задумчиво изучали ее лицо.

— В детский дом в Буффало, — наконец произнес он.

Ответ был настолько неожиданным, что Клер не сразу нашлась, что сказать. Потом спросила с улыбкой:

— Можно мне пойти с тобой?

Детский дом находился на вершине пологого холма неподалеку от центральной части Хьюстона. Когда-то хозяином этого дома был человек, нечаянно разбогатевший на нефтяных месторождениях. Он потерял свое состояние так же легко, как и приобрел — главным образом, за игорным столом. Дом был выкуплен группой состоятельных граждан и превращен в детский приют.