Постепенно Эми возвращалась к более или менее нормальному состоянию — по крайней мере внешне. Но, почти не осознавая этого, она все глубже и глубже уходила в себя, отталкивая любую помощь и сочувствие.

Не сама ли она подтолкнула Луку к Франческе? Эта мысль не впервые посещала ее. Поднявшись с кровати и быстро сорвав измятую одежду, Эми вошла в великолепную ванную комнату и долго стояла под теплым успокаивающим душем.

Она начала что-то подозревать уже через полгода после смерти Доменико, и в один из визитов Анджелы к матери потребовала наконец у той объяснений по поводу последней порции щедро рассыпаемых намеков и скрытых издевок.

Может быть, лучше было прямо спросить об этом у Луки, но их отношения уже заметно испортились к тому времени: разжигаемая Анджелой ревность и подозрительность заставля-щ Эми постоянно провоцировать его, требовать доказательств того, что он все еще ее любит, не доверять объяснениям его действий и поступков.

— Лука и Франческа? — Анджела взглянула на нее чуть раскосыми черными глазами. — Я ведь только сказала, что они обедали вместе, разве не так?

— Нет, вы сказали, что они опять обедали вместе, — сухо возразила Эми, — и это уже не первый ваш намек на существование между ними чего-то большего, чем дружба. Если вы не расскажете мне все немедленно, я спрошу у Стефании.

— Мать об этом не знает, — поспешно возразила Анджела. — И вы ничего — слышите? — ничего ей не скажете! Она и так слишком расстроена происшедшим, и я не позволю вам мучить ее еще и этим.

— Вы полагаете, что я не расстроена? — с болью спросила Эми.

В присутствии посторонних сестра Луки была с ней сама любезность, но наедине неприкрыто обнажалась ее холодная враждебность, и смерть Доменико не сделала ее мягче.

— Вы? — Анджела шагнула вперед и наклонилась к ней. — Вы, англичане, совсем другие, чем мы. В ваших сердцах нет огня. Если бы Доменико был моим сыном, я до сих пор безутешно оплакивала бы его, но прежде всего — получше бы заботилась о нем при жизни…

От удара по щеке Анджела слегка пошатнулась, но удержала равновесие и с ненавистью уставилась на Эми.

— Вас интересует, есть ли что-нибудь между Лукой и Франческой? — тихим зловещим голосом спросила итальянка, и у Эми по спине побежали мурашки. — Зачем спрашивать, если вы и так знаете правду? Франческа красива, всегда любила Луку, и именно она должна была бы стать его женой, а вовсе не вы. Помните тот вечер, когда вы рано ушли к себе? Тогда-то все и началось. Он вернулся поздно, не так ли? Это потому, что Лука был с женщиной, настоящей женщиной, а не бледным ее подобием, — добавила она, явно наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Я вам не верю! — Эми отшатнулась, словно перед ней был сам дьявол. — Лука не мог…

— Но ведь после той ночи он переменился? — прошипела Анджела и, увидев подтверждение своих слов в глазах Эми, удовлетворенно кивнула. — Вот видите? Ему надоело ваше вялое тело, ваша фригидность, ваша холодная и негостеприимная постель. Его любовь к вам ушла вместе с Доменико. Вам больше нечего здесь делать!

Анджела продолжала что-то говорить голосом, который, казалось, отравлял воздух, но Эми, не слушая, вытолкнула ее из спальни, закрыла дверь и, упав на кровать, плакала, пока хватало слез. Потом позвонила в аэропорт, заказала такси и, собрав самые необходимые вещи, написала Луке письмо, в котором рассказала все, что услышала от Анджелы…

— Все это в прошлом, все в прошлом, — сурово сказала себе Эми. Взгляд ее невольно упал на то место кровати, куда она когда-то бросила письмо к Луке. — И вовсе он не любит меня, — тихо произнесла молодая женщина, поворачиваясь к цветам, которые вдруг показались ей недоброй насмешкой. — Просто он не хочет скандала, а кроме того, я нужна Пьетро. Вот и все.

Она же знала это, знала с самого начала, тогда почему сейчас испытывает такую обиду? С ним покончено — покончено раз и навсегда, просто воспоминания, которые пробудила в ней эта комната, расстроили ее.

Раздавшийся стук в дверь не сразу дошел до ее сознания, а когда она поняла, что стучат, было уже поздно — Лука входил в комнату.

— Я стучал. — Его взгляд был прикован к ее рту, который она всегда считала слишком большим, а Лука называл чувственным, и выражение его глаз заставило сердце Эми забиться сильнее.

— Я не слышала, — выдавила Эми, пытаясь взять себя в руки.

— Не слышала? — повторил он, словно не понимая смысла ее слов, и, тяжело вздохнув, продолжил глубоким, хрипловатым голосом: — Были времена, когда мы лежали на этой постели рядом, помнишь?

— Лука…

— И это было так замечательно, малыш!

Она невольно покраснела: образы, вызванные этими словами, были так реальны, что Эми ничего не могла с собой поделать. У него великолепное тело, вспомнила она, опуская ресницы. Широкие мускулистые плечи и мощная грудь, покрытая темными вьющимися волосами, спускающимися вдоль плоского живота к…

— Что тебе нужно? — Прочь эти мысли, нельзя ввязываться в его игры!

— В данный момент? — с двусмысленной интонацией спросил Лука, и она снова почувствовала слабость в коленях. — Как тебе сказать…

— Меня лишь интересует, зачем ты сюда пришел? — высоким от волнения голосом спросила Эми. — Я думала, что ужин в восемь.

— Так оно и есть, — согласился Лука. — Я просто хотел предупредить тебя: к ужину будут Анджела и Бернардо.

Имя сестры он произнес спокойным и естественным тоном, и мысли пораженной Эми закружились точно в водовороте. Ведь именно от Анджелы она узнала о его романе с Франческой! Тогда, конечно, Лука этого не знал, но ведь в письме было ясно сказано, что именно Анджела просветила ее. Сообщая ему это, Эми не испытывала ни малейших угрызений совести, не испытывала она их и сейчас, но ей давно хотелось узнать, как он отнесся к болтливости сестры.

Что ж, теперь она знает: ему это просто безразлично. Анджела для него по-прежнему избалованная маленькая сестренка, а она, Эми… Кем же она теперь является для него? — с горечью подумала молодая женщина. Собственностью, вещью, некогда принадлежавшей ему и теперь вновь ставшей нужной? О, какой она была дурой! Глупее ее, наверное, на свете никого нет!

— Отлично, ты предупредил. — Ей нетрудно было сохранять сухой, деловой тон: внутри у нее все словно одеревенело. — А теперь мне хотелось бы одеться, если ты не против, конечно?

— Разумеется. — Он небрежно повел рукой в направлении большого встроенного в стену платяного шкафа. — Будь как дома. Хотя ты и в самом деле дома, — добавил Лука спокойно, а затем непринужденно уселся в кресло, положив ногу на ногу.

— Я предпочитаю одеваться в одиночестве, — отрезала Эми, бросая на него гневный взгляд, на который он не обратил никакого внимания, — без зрителей. Понятно?

— Куда уж понятнее. — Лицо Луки напряглось и посуровело, но он не двинулся с места. — Однако мне хочется воспользоваться возможностью и обсудить некоторые детали похорон до ужина, пока нет Пьетро. Ему будет нелегко выслушивать все это.

— О, конечно. — Она покраснела. — Извини меня.

Нетерпеливо отмахнувшись от ее извинений, он начал тщательно подчеркивая каждое слово:

— Так ты позаботишься о Пьетро, Эми? Завтра мальчику придется нелегко, и лучше, если бы ты была с ним.

— Не собираешься же ты брать его на похороны? — изумленно посмотрела на него Эми. — Но это жестоко! Почему он не может остаться здесь?

— Разумеется, он может остаться. По правде говоря, именно этого я и хотел бы, — резко ответил Лука: возмущение Эми явно ему не понравилось. — Однако Пьетро настаивает на своем присутствии, и он достаточно взрослый, чтобы решать самому.

— Я не согласна, — взволнованно возразила Эми. — Он всего лишь ребенок, и ты прекрасно знаешь это.

— Ему десять лет, почти одиннадцать, и он носит фамилию Джерми, — мрачно заявил Лука. — А это означает, что, несмотря на свою впечатлительность, Пьетро обладает железной волей и собственным мнением. Возможно, я и смог бы приказать ему остаться, но не думаю, что это будет правильно. Он все обдумал и хочет пойти — значит, так и будет.