В результате кухня и получилась самой стильной. Она была выдержана в сине-белых тонах: синяя кухонная стенка, синий уголок, белые стены и стол «под мрамор». Пол вымощен сине-белыми плитами, и кафель у раковины тоже сине-белый. У стены — изящная золотая подставка с цветами. А рядом с уголком — эта самая лампа, тоже на высокой золотой ножке, с сине-белым фарфоровым плафоном. Называется «Ирис». Одним словом, модерн…

Оторвавшись от любовных переживаний Мегги, Катя обеспокоенно посмотрела на часы: однако уже без пяти два. Володя почти час назад позвонил и сказал, что выезжает. Конечно, ему не раз приходилось возвращаться домой глубокой ночью — на работе засиживался, и деловые обеды затягивались, и на разные презентации приходилось ходить. Положение содиректора крупной строительной фирмы обязывало. Катя же была не большой любительницей светских развлечений, а на официальных банкетах и фуршетах просто терялась. Она не знала, куда деть руки, что сказать, улыбка сразу становилась натянутой, руки и ноги деревенели. Любой выход «в свет» сопровождался такой нервотрепкой, что Володя, жалеючи юную неопытную жену, старался по возможности избавить ее от таких стрессов.

Вот и сегодня он отправился на встречу в «Редиссон» без нее. Но у Володи было железное правило — по дороге домой позвонить и сказать: все, мол, в порядке, сейчас буду. Ехать от «Редиссона» полчаса, ну, минут сорок от силы. Так где же он?

Катя опять попробовала уткнуться в книжку, но глаза уже скользили по строчкам чисто машинально. Даже буквы от беспокойства не складывались в слова. А вдруг с ним что-то случилось? Попал в аварию? Да нет, не может быть, в это время дороги пустые. А если за рулем был пьяный и на него наехали? Пьяных сейчас…

Катя качнула головой, отгоняя дурные мысли. Вот еще напасть! Нельзя думать ни о чем плохом. Она твердо верила, что дурные мысли имеют способность материализовываться. Очень мудрая пословица — не буди лихо, пока оно тихо. Ничего страшного не случилось. Нужно просто набраться терпения и ждать. Отвлечься на книжную любовь Мегги и священника Ральфа де Брикассара. Тем более что Катя уже вплотную подошла к захватывающему моменту, когда герои очутились вдвоем на острове.

Но книжная любовь — средство, плохо прогоняющее беспокойство. В голову продолжали заползать всякие страхи. А что, если… Вдруг его кто-то подкараулил в подъезде, как Листьева? И Володя сейчас лежит на лестничной площадке в луже крови…

Эта картинка нарисовалась в Катином воображении так живо, что она вскочила и в ужасе выбежала из квартиры, готовясь увидеть самое худшее… Но на лестничной площадке, разумеется, никого не было. Катя вернулась домой, но на кухню уже не пошла — села на маленькую скамеечку в коридоре, совершенно обессилевшая от переживаний. Здесь ее и застал муж, пришедший ровно пять минут спустя:

— Катюша? Почему ты тут сидишь? Что-то случилось?

Катя подняла на него огромные зеленые глаза, в которых стояли слезы, и Володя мгновенно все понял.

— Опять кошмар приходил? Про меня?

— Про тебя, — согласно кивнула Катя, прильнув к мужу и постепенно успокаиваясь.

«Кошмарами» они называли буйные всплески Катиной фантазии. Просиди Катя на скамеечке еще полчаса — и она бы сама себя убедила, что видела Володю мертвым и в луже крови. А если Володя мертв, то и ей жить незачем…

— Ну нельзя же так, — Володя гладил жену по длинным золотистым волосам и чувствовал, как в ней постепенно стихает внутренняя дрожь. — Нельзя быть такой впечатлительной, Катюша.

— Нельзя, — согласилась Катя, почти успокоившись. — А почему ты так долго?

— Да видишь ли, какая история, — Володя мягко отстранил жену и стал снимать куртку, — я после «Редиссона» одного приятеля подкинул до дома. Перебрал лишнего, машину вести не смог. Он на «Динамо» живет. А потом еще девушку подбросил до «Коломенской».

— Что за девушка? — спросила любопытная Катя. — Откуда ты ее взял?

— Ну, просто девушка. Ловила машину на Ленинградке.

Тонкие Катины бровки изумленно взлетели вверх:

— Проститутка?

— Да нет, — Володя досадливо поморщился. — Я же говорю — просто девушка, поздно возвращалась из гостей.

Ему совершенно не хотелось пересказывать жене историю своей случайной попутчицы. Но Катя явно заинтересовалась:

— Из гостей так поздно не возвращаются, — авторитетно заявила она. — По крайней мере приличные девушки. А если возвращаются, так со спутником.

— Ну ладно, — Володя устало вздохнул, — пусть это была неприличная девушка, не знаю. Да и какая разница? Подвез и подвез.

— А я здесь с ума схожу!

— Извини, детеныш, — Володя обнял жену за плечи и повел в спальню. — Надо было тебе перезвонить.

Он в изнеможении опустился на постель и вздохнул:

— Устал смертельно. Добраться бы до ванной, а потом спать, спать…

— А как же ужин? — встрепенулась Катя. — Я рыбу поджарила.

— Спасибо, родная, но сил нет. Рыбу с удовольствием съем на завтрак.

— Вот еще, — Катя передернула плечами. — На завтрак я приготовлю тосты и яичницу с беконом, как ты любишь.

Через полчаса Володя уже спал крепким сном, а вот к Кате сон не шел. Приподнявшись на локте, она рассматривала лицо спящего мужа. Боже, Боже, как ей повезло! За что ей такое счастье?

Катя знала Володю всегда, всю жизнь. Их мамы были подругами и каждое лето снимали на двоих дачу под Новым Иерусалимом. Так что каждое лето Володя и Катя проводили вместе. Правда, Володя был старше на пять лет, у него были свои мальчишечьи дела, но тем не менее и маленькой Катюшке кое-что перепадало. Он любил ее, как младшую сестренку, учил плавать, ездить на велосипеде, брал с собой за грибами… А Катя всегда относилась к Володе с неизменным обожанием. Его авторитет был для девочки почти абсолютным, несравнимым даже с маминым. Только Володя мог убедить ее зайти в Истру дальше чем на полметра от берега или съесть на завтрак ненавистную манную кашу.

Шло время, Катя росла, но ее отношение к Володе с годами не менялось. Он был самым умным, самым сильным, самым красивым из всех ее знакомых ребят. Но дачу на Истре их мамы снимать перестали, и встречи с Володей стали происходить все реже и реже. Раз в год — на день рождения Катиной мамы, раз в год — на день рождения Володиной. Но сами мамы постоянно перезванивались, и до Кати доходили некоторые сведения из Володиной жизни. Не всегда эти сведения Катю радовали.

Первый приступ настоящей женской ревности посетил ее в одиннадцать лет, когда она узнала, что у Володи появилась девочка. После очередного длинного телефонного разговора Катина мама повесила трубку, повернулась к дочери и удивленно сказала:

— Ну и ну, совершенно незаметно, как дети растут. Не успеешь оглянуться, как и ты начнешь на свидания бегать.

— Не начну, — заверила маленькая рассудительная Катя и с любопытством спросила: — А кто бегает?

— Да приятель твой дачный, Вовка. Уже влюбился как большой. Инна говорит, цветы дарит, до дома провожает. А вчера даже в театр ходили. Так-то в театр его не затащить было, разве что на рок-концерт…

Володя влюбился? Катя почувствовала, как сердце у нее в груди подпрыгнуло вверх и покатилось под ложечку. Крайне неприятное ощущение. Она сглотнула и чуть слышно спросила:

— А в кого?

— Да девочка из их теннисной секции. Инна говорит, хорошая девочка и совсем неглупая.

Тут Катина мама сообразила, что обсуждать такие темы с одиннадцатилетней дочерью не положено, и быстро перевела разговор на другое:

— Ну ладно, тебе еще рано обо всем этом думать. Уроки сделала?

Катя машинально кивнула и пошла в свою комнату переживать. Да какие тут могут быть уроки! Пусть ей хоть десять двоек поставят, разве это что-нибудь изменит? Мир сразу стал серым и маленьким, и будущее не сулило ничего хорошего. А если он женится? За кого же выйдет замуж Катя потом, когда вырастет?

На следующий день у Кати созрел план, как вернуть Володю себе. И она получила первую двойку по английскому.

Через месяц двоек уже было так много, что англичанка вызвала в школу Катину маму. «Если ваша девочка, — сказала англичанка, — срочно не исправит положение, переводите ее в обычную школу. А у нас язык — один из основных предметов».