Чувствуя, что 400 фунтов уплывают безвозвратно, Леменор прибегнул к последнему средству — страстному признанию:

— Если Вы уедете, прекраснейшее из творений Божьих, то сделаете меня несчастнейшим из смертных. Когда я вижу Вас, радость моя столь велика, будто я узрел Бога. Вы, только Вы одна можете спасти меня от смерти. Сжальтесь же!

— Баннерет, — мягко, сменив гнев на милость сказала баронесса, — мне очень жаль, что я причиняю Вам столько страданий, но не в моей власти…

— В Вашей! — с жаром возразил баннерет. — Для меня существуете только Вы, только Ваша божественная красота, и я брошу вызов всякому, кто посмеет оспаривать её! Моё сердце навеки отдано Вам, Вам я вручаю ключи от него. Примите ли Вы их?

— Быть может, — уклончиво ответила Жанна.

— Смею ли я надеяться?

— В моих ли силах дарить или отнимать надежду? — улыбнулась она. — А теперь замолчите, сеньор, и отъедьте от меня подальше. Здесь мои слуги, и я не хочу, чтобы они подумали…

Он неохотно согласился, но всё же украдкой коснулся её рукава.

На фоне покрытых робкой зеленью полей показались люди. До баронессы долетели голоса, и она быстро поняла — это солдаты и слуги. Поспешно простившись с новым поклонником, она поскакала прочь.

Когда подъехали слуги, баронесса превратилась в саму суровость.

— Слава Создателю, мы нашли Вас!

— Где вы пропадали, негодные? Я устала ждать, — сухо бросила Жанна и добавила: — Вас следует примерно наказать, но я не стану этого делать. Надеюсь, у вас самих хватит ума не проболтаться о своей оплошности барону? Для вас же будет хуже — он с вас три шкуры спустит.

Баронесса отлично понимала, что если откроется то, что она без спросу отлучалась из замка, а потом сбежала, отец запрёт её в четырёх стенах и навсегда запретит всякие прогулки. И правильно сделает: неподалёку от валлийской границы всегда неспокойно. Но, любя свою дочь так, как он некогда любил свою жену Беатрис, барон делал ей некоторые поблажки, хотя ему ли было не помнить тех ужасов, которые терзали эти края на протяжении многих лет. Более менее спокойно (вот именно, более менее, так как абсолютно безопасно в этих краях никогда не будет — виной всему валлийская граница) здесь стало только десять лет назад, после того, как опустошив приграничные области, валлийцы подписали мир с англичанами. До этого были поджоги, убийства, бесконечные убытки и кровавые баронские войны, почти полностью уничтожившие запасы золота в сундуках Уоршела и, казалось, поставившие крест на его процветании. Но Джеральду Уоршелу сопутствовала удача: изначально стоя на позициях Монфора, он вовремя перешёл на сторону короля, тем самым избежав изгнания и конфискации земель.

В то время, как муж воевал, его жена мужественно боролась за жизнь своих домочадцев и поддерживала боевой дух защитников Уорша. Особенно тяжёлым для неё и её супруга стал 1264 год, когда он, ненадолго заехав в замок, вынужден был около месяца провести вместе с семьёй в донжоне, мужественно защищая своё баронство. Всё это закончилось сожжением Мерроу, потерей урожая — и появлением на свет Жанны.

Когда его баронство снова было в состоянии прокормить большую семью, её у Уоршела уже не было: из восьми детей к тому моменту в живых остались только сын и две дочери. Сына он лишился пару лет назад, Жанна до сих пор жила с ним, другая, замужняя, дочь, уехав вслед за мужем на юг, к этому времени была уже мертва, не сумев родить мужу наследника. Судьба ее была трагична: умная, одаренная от природы, она сначала никак не могла забеременеть. После паломничества по святым местам Эрменграда, наконец зачала ребенка, но выносить не сумела. Через год у нее родилась дочка, но сына по-прежнему не было.

Жизнь Эрменграды оборвалась неожиданно и трагически: она вместе с малолетней дочерью попала в заложницы к промышлявшему разбоем безземельному рыцарю, у которого были старые счеты с семьей ее мужа. Супруг Эрменграды согласился заплатить выкуп, но, получив деньги, рыцарь не сдержал слова, фактически обретя женщину и ее дочку на смерть, бросив их посреди пустоши без еды и средств передвижения. С его точки зрения, договор был выполнен, женщина была свободна.

Не стоит и говорить, что после этого всякие отношения с зятем были порваны раз и навсегда. По словам барона Уоршела, его дочь была не из тех, кто умирает без покаяния и чьи кости достаются на потеху диким зверям, будто какое-то безродное отродье, а посему ее супруг, заботам которого она была вверена, нанес ему кровную обиду.

А ведь этим браком он хотел многого достичь. Ее муж, конечно, всегда был ничтожеством, зато его внуки стали бы первоклассным товаром на брачном рынке.

Оставалось надеяться, что она гордо держала голову перед смертью, а не поддалась известной женской слабости. В первые месяцы после ее кончины, когда он изредка думал о ней, барон живо представлял, как его дочь презрительно процедила вслед удаляющимся всадникам: «Собаки, вы не достойны того знака, что носите на груди! Дьявол уже пометил вас, и ваше лицемерие пред лицом Господа не спасет вас. Покайтесь же, грешники!» и бросила им в спины комья влажной земли. Джеральд не сомневался, что уста ее не промолвили ни слова пощады; это сознание немного подсластило пилюлю несбывшихся матримониальных надежд.

Эрменграда была первым ребенком Джеральда Уоршела и его супруги Беатрис. Долгожданный сын родился на следующий год. Барон возлагал на Герберта большие надежды. Он устроил его по протекции к одному из могущественных графов. Мальчик рос смелым и сильным, его всегда отличали и хвалили, но, к сожалению, он нелепо закончил свой жизненный путь оруженосцем.

Второй сын Уоршелов, появившийся на свет в канун памятного чумного года, родился здоровым, но по недосмотру кормилицы через пару месяцев заболел, покрылся сыпью, и умер. Не менее трагическая судьба постигла одну и старших сестер Жанны: очаровательная пятилетняя Клэр чем-то отравилась, очевидно, без спроса вдоволь наевшись заготавливаемых матерью лекарственных трав, некоторые из которых были ядовиты.

Герберт был любимчиком отца; мать же делила свою любовь между Жанной и Найджелом, бывшим на три года старше сестры. Уоршел не отдал его в обучение и занимался с ним сам, надеясь потом пристроить на военную службу. Когда Найджелу было девять, в один из первых летних дней он вместе с несколькими деревенскими мальчишками убежал в лес искать птичьи гнёзда. По нелепому стечению обстоятельств, слезая с дерева, Найджел упал и сломал ногу. Пока мальчишки мастерили для него носилки и тащили к замку, разразилась гроза; они промокли до нитки. Неправильно залеченный перелом и не долеченное воспаление лёгких привело к тому, что через пару недель юный барон преставился.

Известие о смерти любимого сына спровоцировало выкидыш у баронессы Уоршел. Тот год выжался поистине несчастным для неё: от кори скончалась двухлетняя Алисия и, немного погодя, ухаживавшая за ней десятилетняя Тереза.

Через год, ещё не полностью отправившись от очередных родов (ребенок родился мёртвым), скончалась баронесса, и Джеральд остался один с шестнадцатилетним сыном и семилетней дочерью. Кроме них из наследников у него оставался еще племянник, сын его младшей сестры.

Изабелла была совсем маленькой девочкой, когда ее брат женился. По экономическим соображениям (при наличии молодой супруги, рожавшей все новых детей, барону не нужен был лишний рот, не приносивший пользы) ее рано выдали замуж, сразу вслед за старшей сестрой — так они породнились с Уилморами. Известие о кончине Изабо, пришедшее восемь лет назад, было воспринято родными почти с полным безразличием, как, в прочем, и отсутствие всяких вестей от Бланки. В отличие от Эрменграды, все-таки дочери, дочери в виду своих достоинств представлявшей собой куда более выгодный товар на брачном рынке, а посему любимой более плаксивой бесцветной Изабеллы, она почила, как и положено христианке.

Похоронив супругу, Уоршел не женился вторично и посвятил себя устройству будущего Герберта и поиску достойного супруга для Жанны. Правда, сейчас он в серьёз подумывал о браке с Каролиной Дрейер — одной из своих юных свойственниц.