Взяв сито, Жанна отворила дверь кухни и вместе с двумя служанками села на солнышке просеивать муку. Через открытую дверь ей было видно, как девочка-птичница, годами младше ее, вывела цыплят на прогулку, тщательно следя за тем, чтобы взрослые куры и петухи не заклевали их. Тут же переваливались с бока на бок шумные гуси, которых выгоняла длинной палкой со двора гусятница.

Хлопнула калитка, во двор вошла темноволосая девушка с полным подолом лука и моркови. Приглядевшись, Жанна признала в ней дочку Перрин той самой служанки, которой вчера нездоровилось. Сегодня ей, кажется, было лучше, во всяком случае, она взялась помочь кухарке с обедом.

Жанна отодвинула в сторону мешок с мукой, чтобы, проходя, девушка случайно не задела его, и, слегка щурясь от солнца, продолжила свою монотонную работу. За спиной жужжали ножи и тихо переговаривались служанки.

— Послушай, Перрин, — баронесса обернулась, прервав на мгновенье гомон голосов, — а не проветрить ли платье? Сегодня солнце, но я боюсь, как бы потом не зарядили дожди. Ты бы занялась этим, а в помощницы взяла свою дочку.

Перрин не привыкла спорить и, отложив в сторону нож, ополоснула руки в тазу, чтобы ненароком не испортить дорогой господской одежды. Она подошла к госпоже, та подала ей связку ключей, одну из связок ключей, которые носила на поясе.

После кухни, согретой теплым солнцем, внутренние покои замка показались обеим особенно холодными и сырыми.

Покашливая в кулак, Перрин сказала дочери:

— Я буду открывать сундуки и просматривать платье, а ты, то, что я скажу, осторожно отнесешь и развесишь. Смотри, развесь так, чтобы не упало и не испачкалось!

Дочь кивнула, покосившись на окованный железом сундук. Когда мать открыла его и извлекла наружу тонкое полотно, глаза ее загорелись.

— Ты не думай, что она счастливее тебя, — покачала головой Перрин, заметив, какие завистливые взгляды бросает дочка на наряды госпожи, большей частью перешедшие ей от матери и старшей сестры. — У нее ведь заранее все на роду написано. И у тебя написано. Каждому свое, Джуди, а завистью ты только беса питаешь. Смотри, поселится в твое сердце черный бес!

— А все ж хотелось бы хоть раз такое надеть! — мечтательно протянула Джуди.

— Зачем? Как на корове седло ведь будет.

— Почему же как на корове? — обиделась девушка. — Я ведь не толстуха и кое в чем покраше госпожи буду.

— Не приведи Господь! — перекрестилась Перрин. — И думать об этих тряпках забудь, а тем паче не гордись тем, что дал тебе Всевышний. Ты лучше потише будь, Бога и людей бойся — глядишь, и счастье тебе будет.

Она снова залилась хриплым кашлем, прикрывая рот рукой. Когда Перрин отняла ее, на рукаве остались капельки крови.

— Матушка, давайте я к священнику схожу? — Отложив в сторону предназначенную для просушки одежду, Джуди склонилась над матерью. — Он хоть как-то подсобит справиться с этой хворью.

— Да пустое все, не ходи, — улыбнулась мать и обтерла о подол ладони, опасаясь, что на них тоже попала кровь. Она знала, что пятна крови очень трудно вывести и не хотела испортить наряды госпожи.

— Тогда я хозяйке скажу, пусть даст Вам что-нибудь. Вы ведь не впервой кровью харкаете.

— Ты не беспокой ее по пустякам, простыла я, вот и все. А то, что кровь, так это бывает. Вот приложу к груди мешочек с прокаленным зерном — и все как рукой снимет! Ты ступай, не стой столбом, а то госпожа осерчает.

Выпроводив дочь, Перрин села на пол, прислонившись спиной к открытому сундуку, и принялась рассматривать пятна крови на рукаве. В последнее время ей все чаще нездоровилось, порой накатывала такая слабость, что она не могла сделать ни шагу. Приступы кашля становились все более продолжительными; теперь она кашляла кровью. Время от времени на щеках проступали красные пятна, будто от лихорадки, но жара не было. Спала она теперь в углу, подальше ото всех, чтобы не беспокоить их своим кашлем.

А началось все после того, как ранней весной она выкинула ребенка. Срок тогда не вышел и на две трети, разродиться она должна была летом, а ребенок взял — и появился на свет. Перрин и до этого кашляла, хотя ума не могла приложить, где могла так простыть, а уж после кашель ее не отпускал.

Опершись о край сундука, Перрин вновь села на корточки, продолжив разбирать содержимое сундука. Она верила, что хворь отступит, а если и не отступит, было у нее одно верное проверенное средство — настойка на змеиных головах. Уж после этого ни одна болезнь в теле не удержится!

После обеда ее ожидало радостное известие: барон сделал её дочку служанкой госпожи.

Опершись рукой о стол, Жанна внимательно смотрела на склонившуюся перед ней темную головку Джуди. Она и не думала возражать, просто хотела немного подержать девушку в неведении, а заодно внимательно ее изучала. Вроде бы она хорошая девушка, бойкая, понятливая и на лицо приятная; они найдут общий язык.

А Джуди стояла и терпеливо ждала, что скажет баронесса. За то время, что она провела под кровом Уорша, сначала помогая выращивать овощи и присматривать за птицей, а затем выполняя разную подсобную работу на кухне и в комнатах, главной ее мечтой стало прочно закрепиться в господских покоях. Теперь, кажется, ее мечта сбывалась, так что в ее потупленном взоре читалось самодовольство. Ещё бы, в ее возрасте — она ведь была ненамного старше баронессы — подняться на одну ступень со старым слугой барона, для которого в этом замке не существовало никаких тайн. Слуга и господский слуга — это совсем не одно и то же. Слугу можно запросто выгнать за любую провинность, а с тем, кто знает все твои тайны, придется считаться. Конечно, служанка баронессы значительно уступает слуге барона или, к примеру, молодого барона, но дело примет другой оборот, если баронесса выйдет замуж и возьмет ее с собой. Служанка хозяйки дома — это уже что-то.

Несмотря на то, что Джуди только-только пересекла порог брачного возраста, который в те времена в силу многих причин был сдвинут куда-то на границу между детством и отрочеством, она уже в полной мере могла называть себя девушкой и посему претендовать на мужское внимание. Последнее действительно стало проявляться в виде двусмысленных шуточек и попыток проверить, насколько развилась у нее грудь, но Джуди решительно пресекала проявления подобного любопытства при помощи всех подручных средств.

Служанка была одобрена, и тем же вечером приступила к выполнению своих обязанностей. Конечно, не все было гладко, учитывая характер обеих девушек, были ссоры, хлестанье по щекам, один раз Жанна даже в сердцах запустила в нее подсвечником, но служанка быстро поняла, что приступы ярости госпожи мимолетны и, проявив некоторую хитрость и умение, можно ей угодить. Но вот чего она никогда бы не сделала, так это не пошла бы супротив ее воли, даже если ее воля противоречила воле барона. Наказание было бы жестоким; в этом молодая госпожа пошла по стопам своего отца, недаром она иногда присутствовала при том, как вершил правосудие барон, и училась тому, какие к кому и за какие провинности нужно применять наказания.

Как-то по осени, сопровождая госпожу в церковь, служанка заметила, что баронесса нервничает и ищет кого-то среди прихожан. Проследив за ее взглядом, Джуди поняла, что разум госпожи занимает вовсе не проповедь священника, а хорошенький безбородый юноша в возрасте то ли пажа, то ли уже оруженосца, который только что вступил под своды дома Господня.

— Ранняя пташка! — подумала Джуди, размышляя, какую можно будет извлечь из этого выгоду.

Юноша даже близко не подошёл к баронессе, так скромно и стоял у дверей посреди простонародья, но Жанна теперь была само спокойствие. После службы она немного задержалась в церкви, чтобы о чем-то переговорить со священником; Джуди тем временем от нечего делать рассматривала оконные переплеты и гадала, кто бы мог быть этот юноша.

— Жди меня у лошадей, скажи, я скоро приду, — приказала Жанна.

Та нехотя поплелась к выходу. Но женское любопытство и мысль о том, что, намекни она барону о тайном воздыхателе дочери, может, он расщедриться на хорошее приданое или подыщет ей хорошего жениха, заставили ее притаиться возле церкви и проследить, куда пойдет госпожа.