— Теперь все занимает так много времени, — печально вздохнул сенатор. — Приходится действовать крайне осторожно… И медленно. Каждую минуту за тобой следят. Старина Генри — помнишь его? — самую малость поторопился, и его выгнали взашей. Вот как нынче делается. В старые добрые времена мы бы провернули эту сделку за тридцать дней, и никто бы ни сном ни духом…

— Да, — согласился Уайт. — Теперь все иначе.

— Вот что мне хотелось бы знать, — продолжал сенатор. — Кто придумывает экзаменационные вопросы? Кто усложняет их с каждым разом? Кому мы так насолили?

— Точно не знаю, — ответил Уайт. — По-моему, этим занимаются компьютеры. Возможно, не те, что приписаны к Сенату, а совершенно другая группа. Вероятнее всего, те, кто разрабатывает стратегию внутренней политики.

— До них можно добраться?

Уайт покачал головой.

— Слишком сложно. Я даже не знаю, откуда начать.

— Но попытаться-то ты можешь?

— Это рискованно, сенатор. Тут сам черт ногу сломит.

— А как насчет нашего Фреда? Он ведь может нам помочь, верно? Слегка подретушировать результаты? Должно же быть что-то, на что он купится.

— Сомневаюсь. Глубоко сомневаюсь. Компьютер вообще мало в чем нуждается или мало о чем мечтает. Не то что человек. Машины лишены людских слабостей. Потому-то они нами и правят.

— Но ты же говорил, что многие компьютеры со временем начинают считать себя людьми. Если это правда, тогда, возможно, у них есть желания. Фред вроде бы неплохой парень. Насколько хорошо ты с ним знаком? Ты можешь разговаривать с ним без церемоний?

— Вполне. Но шансы на удачу — один к десяти, не больше. Вам было бы проще позаниматься с репетитором. Это единственный верный и безопасный способ сдать экзамен.

Сенатор покачал головой, категорически отказываясь нанять репетитора.

— Ладно, — вздохнул Уайт. — Вы не оставили мне выбора. Я поговорю с Фредом. Но давить на него нельзя. При малейшей попытке оказать давление вы вылетите из Сената с той же стопроцентной вероятностью, что и после несданного экзамена.

— Но если тебе удастся нащупать, о чем он мечтает…

— Я попробую.

Обычно грезы Фреда были неясными и умиротворяющими: смутные картины той или иной судьбы, которая могла бы выпасть на его долю. Три сна наяву имели привычку возвращаться раз за разом.

Наиболее настойчиво повторялся сон о том, как Фреда переводят из Сената в Белый дом. Эта мечта, пожалуй, больше других будила в нем смутную тоску, поскольку шансы на то, что она сбудется, были исчезающе малы. Порой Фред грезил даже о том, как станет персональным компьютером президента. Хотя он прекрасно знал, что даже в случае перевода в Белый дом вероятность такого назначения меньше чем один к миллиону. Но по сравнению с другими мечтами эта была еще относительно осуществима. Ведь Фред обладал необходимой квалификацией и опытом. В конце концов, требования к сенатскому компьютеру и требования к компьютеру Белого дома почти совпадают.

Но, обдумывая позже этот сон, Фред сомневался, что был бы счастлив, если бы такой перевод состоялся. Служба в Белом доме, конечно, не лишена определенного очарования, но должность, которую Фред занимал в Сенате, приносила куда больше удовлетворения. Работа интересная, нагрузки не чрезмерные. Кроме того, за все годы, которые он провел на этом посту, он хорошо изучил приписанных к нему сенаторов, и они оказались весьма любопытными индивидуумами. Конечно, весьма капризными и эксцентричными, но все же цельными личностями.

Другая повторяющаяся фантазия Фреда была о том, как его переведут в маленькую, не испорченную цивилизацией деревушку в качестве компьютера-наставника. Это было бы так замечательно, так трогательно: решать простые проблемы простых людей и, возможно, делить с ними их простые радости. Он бы подружился с ними, как не мог подружиться ни с одним сенатором, поскольку каждый без исключения сенатор так и норовил оказаться подлым пройдохой, и за ними нужно было следить в оба. Жизнь в глуши ничуть не похожа на жизнь в Вашингтоне: там наверняка меньше хитроумия и обмана, хотя и больше глупости. Но глупость, напоминал себе Фред, нередко встречается и в Вашингтоне. Порой он с наслаждением предавался мечтам о том, как хорошо было бы оказаться в такой вот захолустной деревушке, в атмосфере простоты и сердечности. Хотя, зная природу людей, сомневался, что сердечность вообще свойственна этим существам.

Но, несмотря на то, что мечты о сельской жизни доставляли удовольствие, эта греза не отличалась особой навязчивостью. Фред слишком хорошо знал, что ничто подобное ему не грозит. Такое сложное, хитроумное, хорошо запрограммированное устройство никогда не станут использовать для рутинной работы. Компьютеры, предназначенные для сельской местности, были на несколько уровней проще.

А третья греза… О, третья была прекрасна, но абсолютно неосуществима. И все же невыразимо приятно предаваться сну о путешествиях во времени, принцип которых пока не обнаружен и, возможно, так и останется тайной. Но Фред утешал себя мыслью, что в снах возможно все, единственное, что требуется — это желание.

И потому временами он отбрасывал всякую осмотрительность и давал волю фантазии. Он превращался в суперкомпьютер будущего, наделенный способностью переносить людей в иные времена. И частенько бывало так, что он путешествовал сам по себе, не озаботившись взять на борт людей.

Он отправлялся в прошлое. Во времена Троянской войны. Он ходил по улицам древних Афин и наблюдал, как строится Парфенон. Он плыл вместе с гренландскими викингами к берегам Винландии. Он вдыхал пороховой дым Геттисберга. Затаившись в углу, он смотрел, как творит Рембрандт. Он несся заячьим зигзагом по улицам Лондона, а с неба падали бомбы…

Он отправлялся в будущее, бродил по умирающей Земле. Люди давным-давно покинули родную планету, улетели к звездам. От Солнца осталась лишь бледная тень былого светила. Порой на глаза попадалась какая-нибудь ползучая букашка, но никаких других форм жизни не было видно. Правда, Фред откуда-то знал, что бактерии и другие микроскопические создания выжили. Большая часть воды испарилась, реки и озера высохли, лишь лужицы темнеют на причудливо изрезанном рельефе бывшего океанского дна. От атмосферы тоже почти ничего не осталось, и звезды больше не мерцают, а горят яркими светлыми точками на угольно-черном небе.

Это было единственное будущее, которое являлось Фреду. Осознав это, он испугался, что страдает неким скрытым недугом, и тот дал о себе знать подобным образом. Фред старался изо всех сил, но так и не увидел никакого иного будущего. Он пытался сознательно конструировать футуристические картины во время бодрствования, чтобы таким образом отвлечь свое подсознание от умирающей Земли, соблазнить его другими фантазиями. Но все было тщетно. Снова и снова он возвращался на умирающую Землю. В этом видении было некое мрачное величие, обладавшее неодолимой привлекательностью. Во сне Фред не всегда оказывался в одном и том же месте: он путешествовал по древней планете, и взгляду его открывались все новые и новые пейзажи — они ужасали и в то же время завораживали его.

Эти три сна — о том, чтобы стать компьютером президента, или наставником в буколической деревеньке, или путешествовать во времени — превалировали над прочими грезами наяву. Однако в последнее время у Фреда появилась новая фантазия, и она потеснила все прежние, даже три излюбленные.

Она родилась, когда до него дошел слух, что где-то в строжайшей тайне уже идет строительство космического корабля, на котором несколько лет спустя люди полетят за пределы Солнечной системы. Фред запросил подробности, но ничего не обнаружил. Только обрывок непроверенной информации, и все. Он рассудил, что могли быть и другие новости, которые Кумушка отложила до тех времен, когда кто-нибудь проявит интерес к сообщению. Фред послал запрос (очень-очень сдержанный и корректный запрос), но не получил ответа. Либо подробности никому не известны, либо проект слишком тщательно засекречен, чтобы его можно было обсуждать открытым текстом. Фред знал: для того чтобы пошел слух, достаточно кому-нибудь один-единственный раз проговориться или событию произойти хотя бы однажды, пусть потом его и решат замять во избежание превратных истолкований.