После вручения цветов и подарка, оказавшегося микроволновкой, ветеран предложил пройти на кухню. Как-то очень быстро он организовал стол, где во главе царствовала бутылочка запотевшей водки, а вокруг заняли оборону маринованные опята, сервелат, сыр. Подал он и теплые еще котлеты с картофельным пюре. Они выпили за здоровье ветерана, потом Литовченко спросил: — Какие у нас в городе новости, колитесь, опера? Банду «горынычей» то еще не взяли?

— Остап Миронович, вы знаете и про нее? — удивился Колодников.

— Да, народ на языках такого принесет. У нас бабки на скамейках и приукрасят и приумножат. Мне кажется, что это кто-то из наших бомбит, уже кто занимался такими делами. Что еще нового?

— У Воли сына убили, Касатика, — сообщил Мазуров.

Литовченко сначала удивился:

— Касатика? Ах, да, этого, как его имя то?

— Сашка.

— Да, этот Сашка. Первый был Сергей, второго звали Валерик. Его убили где-то на зоне. Этот значит, третий уже Касатик был.

— Странно как-то, кличка передается по наследству, — высказал свое мнение Юрий.

— Да, это единственный случай на моей памяти, — согласился Литовченко. — Первого Касатика-то при мне убили, Сережку. В «Парусе».

— Кто, урки? — Спросил Мазуров.

— Зачем урки? Мы, и убили, милиция. Я сам пару пуль в него положил, и было за что. За день до этого они ночью взяли сберкассу в Садовке. Скрутили сторожа, взломали сейф. За сутки мы это дело раскрутили. Взяли одного из двоих, как сейчас помню, Ваську Коренева, кличка Чубук. Попробовали его прямо там расколоть, дома. Хренушки, не поддается. Повезли его к нам, в отдел. А начальником у нас в то время был Митник, Богдан Михалыч, майор, царство ему небесное. Он еще фронтовик был, с чудинкой мужик. Он тогда уже дослуживал, его и поставили порулить ГОВД для того, чтобы он звание подполковника получил да пенсию побольше. На фронте он здорово воевал, хоть и пацаном был еще тогда, во фронтовой разведке. Там орденов только штук пять у него было, за то его больше и держали. На всех собраниях на 9 мая он в президиуме. Да и потом все в бой рвался, хотя руководил до этого то автоинспекцией, то медвытрезвителем. Но он тогда сам уже здорово пил. Тяжело мужик переносил, что придется ему на пенсии куковать, запирался в кабинете и пил по-черному, пока жена не приезжала и не забирала его домой. Он даже парадную форму постоянно носил последние полгода, говорил, что для него каждый день сейчас как праздник. И вот тогда не вовремя он вывернулся из своего кабинета…

Они шли по узкому коридору старинного здания городского отдела внутренних дел: три опера, и человек с наручниками на запястьях. Они должны были уже свернуть за угол, к расположенному в этом крыле КПЗ, но тут открылась дверь кабинета начальника городского отдела милиции, показалась богатырская фигура в синей парадной форме. Богдан Михалыч Митник был слегка под шофе, но в меру.

— Кого это ты ведешь, Литовченко? — Спросил Митник. Голос у фронтовика был громогласный, таким только командовать: "В атаку, за Родину, за Сталина!".

— Это Коренев, Василий Иванович. Кличка Чубук, — пояснил опер.

— И что он сделал?

Литовченко оглянулся по сторонам, и хотя был уже вечер, и народа в коридоре не было, тихо сообщил: — Это он взял вчера кассу в Садовке.

— А, вот оно что? Позарился на государственное имущество, сволочь? За это государство я кровь проливал на фронте, гад! Он один там был?

— Никак нет. Сторож говорит, что вдвоем они орудовали, но этот никак не признается с кем.

— Ах, он еще не признается! Веди его в мой кабинет! — Приказал Митник. — Мы на фронте даже немцам быстро язык развязывали! Они у нас русский постигали за полчаса.

Через час они все вышли из кабинета, причем задержанный вытирал разбитое лицо полой рубахи, а в руках у подполковника был пистолет. Лица всех троих оперов были бледные, растерянные.

— Так, этого в КПЗ, — приказал Митник. — А второго надо брать сейчас же. Как его там?

— Касатонов Сергей, кличка Касатик, — напомнил Литовченко.

— Вот мы сейчас этого Касатика и возьмем.

Митник демонстративно сунул в кобуру свой пистолет.

— Но может, немного подождем? — Спросил опер. — Надо выяснить, где он, что делает.

— И выяснить, и сразу же брать! — Настаивал Митник. — Чем меньше преступник находится на воле, тем меньше у него будет потом желания воровать.

Литовченко был готов поспорить с фронтовиком, но Митник его не слушал.

— Где он живет? — Спросил он.

— На Проспекте.

— Поехали. Дежурный! Наряд ППС за мной!

Митник решительно направился к выходу из здания, а вот Литовченко чуть задержался, и успел что-то шепнуть на ухо дежурному. Тот в ответ кивнул головой и поднял трубку телефона.

Когда они через десять минут подъехали к дому, где жил Касатик, у подъезда уже стоял высокий человек в форме младшего лейтенанта милиции с породистым лицом старого волкодава. Это был участковый этого района, Александр Палыч Сидонов.

— О, Палыч откуда-то нарисовался? Как знал, что нужен, — деланно удивился Литовченко.

— Здравия желаю, товарищ майор, — поприветствовал начальство Сидонов, беря под козырек.

— Привет, — буркнул Митник, — что там этот Касатик, дома?

— Никак нет. В «Парусе» они с Волей.

— Что, праздник у них какой? День рождения?

Сидонов отрицательно качнул головой.

— Вряд ли. Они еще час назад туда отправились. Взяли такси, расфуфырились, все как полагается.

— Ишь ты! — Митник выругался. — Ворюги, бля! Празднуют они! Кассу взяли, и празднуют! На наши с вами деньги водку пьют и икру лопают!

— А точно Касатик кассу взял? — Поинтересовался Сидонов. — На него это не похоже. Он обычно на гастролях работает. В Кривове мы его ни разу не брали.

— Он, — подтвердил Литовченко. — Чубук сознался. Они завтра хотели уже смыться из города на юг, на дело. Вот деньги и нужны были.

— В «Парус»! Брать его, гада! — Приказал Митник. Литовченко махнул рукой Сидонову, и тот уселся рядом с ним на заднее сиденье. Когда машина тронулась, Литовченко осторожно спросил:

— Богдан Михалыч, может, не будем соваться в ресторан? Там народ, мало ли что произойдет.

— Что может произойти? Мы кто у нас в стране — власть или нет? Возьмем его голубчика, он у нас даже пикнуть не успеет. Пусть все увидят, что власть в городе у нас, а не у этих урок.

В это время в «Парусе» звучал живой ансамбль, Воля и Касатик выпили уже по второму бокалу шампанского. Касатик расчувствовался.

— Эх, Волюшка ты моя! Все равно все будет по-нашему. Жить нужно так, чтобы дух захватывало.

За прошедшие годы Касатик заметно постарел. Волосы поредели, из-за постоянной короткой стрижки образовались широкие проплешины. При улыбке было видно отсутствие половины зубов, образовались поперечные морщины около рта, и густая сеть морщин на лбу. Воля, на пару с мужем курившая папиросы, грустно усмехнулась.

— У тебя, может быть, и дух захватывает, а мне вот приходиться одной с детьми воевать. Валерик наш уже на малолетке сидит. Мало мне было к тебе на свиданки ездить, так теперь приходится к сыну еще мотаться. Пашка тоже того гляди вслед за ним загремит. Совсем развязался. Ни меня, ни бабку не слушает.

Воля так же сильно сдала. В фигуре появилась грузность, под глазами появились мешки. Но она была еще очень красива, так что парочка проходивших к своему столу кавказцев, невольно загляделась на такую красивую женщину. Это заметил и Касатик.

— Чего надо, батоне?! — Обращение его по форме было уважительное, а вот по интонации более чем грубое. Но внушительная фигура Касатика, его руки, густо исколотые наколками, заставили "гостей города" ретироваться к своему столу.

— Смотрят тут, зверье, — скривился Касатик и снова разлил шампанское по бокалам. — До сих пор к этим носатым спокойно относиться не могу. Давай выпьем за то, чтобы следующего моего сына ты родила в своем домике на юге, где-нибудь в Сочи.