– Бежать по одному, через десять метров. Быстро бежать! Метров через триста асфальтированный плац, где Кузин охранников гонял. Там можно передохнуть. Но недолго. Пару секунд. И – в лес. Так же быстро... И еще – увижу, что какая– нибудь сука свалит кого, как эта тварь хромая, – лучше сразу в огонь прыгайте. В землю вобью...

Гиря спрыгнул вниз и сказал нам с Профессором:

– Мы с вами последними побежим, втроем...

Я кивнула, это было логично и понятно. Мы как бы приняли на себя ответственность за этих людей, когда убеждали их бежать в горящий лес. Значит, нам последними и бежать... Еще неизвестно, кто в выигрыше – тот, кто бежит в неизвестность, рискуя сгореть заживо, либо тот, кто остается в загорающемся бараке, рискуя дождаться горящего бревна с крыши себе на голову или оказаться под рухнувшей пылающей стеной...

Неизвестно еще, как поведет себя Кузин в этой ситуации. Ведь его план срывается. Выждав, когда загорится барак, и не дождавшись ни одного из заключенных в воротах, он поймет, что мы нашли другой путь, и пустится нас преследовать... Не горящего бревна, так пули охранника можешь дождаться...

– А почему, собственно, последними? – запротестовал Профессор. – Я не понимаю, почему я должен ждать до самого конца...

– А мы будем ждать! – заорал вдруг Гиря. – Это мы с тобой Дохляка под пули послали! А он тоже живой человек был!

Он взял Профессора за отвороты телогрейки и с силой швырнул в стену барака. Тот стукнулся о стену спиной, отлетел от нее и, мрачно уставившись на Гирю, стал сжимать и разжимать кулаки.

– Я же тебя зарою, пидор! – процедил он сквозь зубы... – Дай только выбраться отсюда...

– За пидора ответишь... – сказал ему Гиря и отвернулся от Профессора.

Заключенные один за другим исчезали в дыму. Мы были последними, и нам пришлось ждать минут десять, пока живая цепочка зэков звено за звеном ныряла в дым и сполохи вырывающегося из него пламени...

Наконец мы остались втроем у горящего уже здания барака. Огонь подталкивал нас, заставлял торопиться. В телогрейке было ужасно жарко, но без нее – еще хуже, пламя горящего впереди здания обжигало кожу на лице даже с тридцати метров. Бежать нужно было обязательно в телогрейке, для нас это была единственная возможность хоть как-то защититься от жара и пламени...

– Беги! – подтолкнул меня в спину Гиря. – И осторожней! Этот гад за тобой побежит.

Я поглубже натянула на голову шапку-ушанку, еще раз проверила, быстро ли развязывается веревка, которой я затянула телогрейку. Застегиваться на пуговицы нельзя было ни в коем случае. Если телогрейка загорится, мне придется сбрасывать ее очень быстро. Это только кажется, что человек может бежать в горящей одежде долго... На самом деле одежда, в том числе и телогрейка, прогорает очень быстро, у меня останется меньше минуты. Огонь проберется сквозь вату, которой она набита, и гореть начнет уже мой спецкомбинезон... А он очень тонкий по сравнению с ватником... Поэтому, если у меня возникнут какие-то проблемы с пуговицами, я рискую получить обширные ожоги от горящей одежды. В таких случаях одежда должна сбрасываться одним-двумя движениями, не больше... Иначе – сгоришь вместе с ней.

Признаюсь, бежать в дым, за которым не видно, куда ты бежишь, и знать, что там можно запросто встретить свою смерть, было страшно. Но еще страшнее стало, когда я вынырнула из полосы дыма и оказалась фактически перед одним пылающим костром, перегородившим мне дорогу. Бараки прогорели уже так, что видны были каркасы двухэтажных зданий... С трудом угадывался путь, по которому мне нужно промчаться с максимальной скоростью.

Самое узкое место, как мне объяснил Гиря, – только вначале, всего метров десять, дальше здания отступают друг от друга и будет полегче. Но бежать по этому внутреннему двору гораздо дольше – метров сто пятьдесят. Затем – открытое место, где можно притормозить и отдышаться, если, конечно, дым позволит там вообще дышать... Чуть правее стоит бочка с водой... Если вода в ней не высохла, если ее не вылил на себя какой-нибудь идиот из тех, кто бежал впереди, можно заново смочить обрывок одеяла, которым я зажимаю рот, чтобы не задохнуться в дыму...

Потом еще рывок, и я окажусь на асфальтированном пятачке, лагерном плацу, где охранники занимались строевой подготовкой, когда на Кузина находила блажь их муштровать... Плац небольшой, но он стоит в стороне от зданий и к лесу – неблизко, на нем можно еще раз передохнуть...

Я бросилась вперед. Все оказалось не совсем так, как меня предупреждал Гиря.

Первые десять метров, хотя у меня и было такое впечатление, что я нырнула в огромный духовой шкаф, бежала я легко и даже успела подумать, что ничего особенно страшного в том, чтобы пробежать сквозь пожар, наверное, нет. Все путешествие казалось мне неторопливой экзотической пробежкой вдоль кратера действующего вулкана. Не столько страшно, сколько интересно...

Я даже успела вспомнить, что ни разу не видела вулкан вблизи, несмотря на то что работаю спасателем довольно давно. На Камчатке побывать не довелось ни разу, последнее извержение Кракатау произошло, когда я была еще совсем зеленой студенткой и за границу меня еще не посылали... Интересно – очень жарко стоять рядом с потоком лавы?.. Обязательно попробую при случае...

Я захотела посмотреть на бегу, что же вокруг меня творится, и, повернув голову направо, подняла взгляд от земли под ногами на горящее здание...

Жар с такой силой ударил мне в лицо, что я едва не упала, словно от настоящего удара. Лишь на долю секунды я повернулась лицом к огню, а мне показалось, что эта секунда длится вечно. Нестерпимо заболела кожа на лице, ресницы вспыхнули и свернулись... Ноги без всякого приказа головы увеличили скорость раза в два и вынесли меня из узкого прохода между зданиями...

Тут действительно было пошире. Пекло, наверное, меньше, но я этого не могла понять, поскольку мое обожженное лицо очень болезненно реагировало на любой жар – и от очень сильного костра, и от еле-еле тлеющего уголька... Пробежав метров пятьдесят, я поняла, как чувствует себя рождественская индейка в духовке.

Горячий воздух прорывался сквозь подсохшее одеяло, которым я закрывала рот. Я дышала очень порывисто, резко и, не успев добежать до конца этого бесконечного двора, начала задыхаться.

Остановиться и отдышаться я не имела возможности. Остановиться – означало испечься заживо, познав лично ощущения индейки до самого конца.

Всеми усилиями воли я заставляла себя передвигать ногами в том же темпе, что и прежде... Но мне все равно казалось, что я еле-еле двигаюсь... Я спотыкалась и рисковала упасть, налетев на что-нибудь у себя под ногами, поскольку смотреть себе под ноги уже не могла и бежала с закрытыми глазами...

Вдруг что-то подхватило меня, приподняло в воздух, я перевернулась в горизонтальное положение и, застряв, почему-то в таком виде, понеслась вперед какими-то рывками, трясясь и иногда подскакивая...

Первое, о чем я подумала, – что у меня начался бред. Может быть, люди, которые сгорают заживо, всегда испытывают такие ощущения?.. Потом я вспомнила, что читала у Моуди о видениях умирающих – длинный тоннель, какой-то полет по нему, яркий свет, кажется... А что – очень похоже... Только вот как-то не очень заметно я умерла... На бегу... Разве так бывает?

И только когда я с размаху шлепнулась на ровную площадку и увидела перед собой лежащую набоку бочку с остатками воды и услышала ругань, по хриплому голосу я догадалась, что это был Гиря... Я тут же поняла, что проделала остаток пути у него на плече. Если бы не он, не знаю – удалось бы мне выжить... Он меня вытащил из огня.

– Бочку опрокинули, скоты! – кричал Гиря, прижимаясь к земле для того, чтобы не дышать черным дымом, накрывшим нас с ним сплошным пологом... – Сама дальше бежать сможешь?

Я кивнула столь резко, что ткнулась лицом в утоптанную землю, на которой мы лежали, застонав при этом от боли в обожженной коже.

Не обратив никакого внимания на мой стон, Гиря скомандовал: