– Вот тогда и посмотрим... – ответила я, мало обеспокоенная нарисованной им перспективой, – до нее еще нужно было дожить.

Снова раздались выстрелы, на этот раз слева. Один, еще один, потом – очередь...

– Обложили, гады! – пробормотал Гиря. – Кроме как в лес, Кузин нам дороги не оставляет... Ну, что ж! Тогда – бежим.

Мы прибавили шагу и перешли на легкий бег. Бежать быстро было бы просто невозможно, воздух был сильно задымлен, через пять минут интенсивного дыхания начинался сильный кашель, и мы останавливались, чтобы привести легкие в порядок.

Мы решили двигаться помедленнее, тем более что приходилось перепрыгивать и обходить горящие ветки и даже целые островки горящих деревьев, где огонь уже спустился на нижний ярус и грозил двинуться по горизонтали. Тогда – прощайте надежды на спасение... Если внизу лес окажется тоже сухим, нам с Гирей от огня не убежать... Пламя в сухом лесу – лучший спринтер...

Мы шли навстречу пожару... Если нам удастся добраться до реки раньше, чем огонь переберется через реку, – у нас есть шанс на спасение... Если нет... Впрочем, стоит ли об этом думать?

Как объяснил Гиря, до реки от лагеря – примерно с километр... Когда мы преодолели это расстояние, нас было уже около двадцати человек. Заключенные блуждали по лесу, не зная, куда идти, чтобы спастись от пожара... За нас с Гирей хватались, как за соломинку.

Кто-то сразу же бежал в сторону, прочь от огня, но тут же напарывался на выстрелы охраны и, вероятно, опергрупп ФСБ, которые перекрыли лагерь со всех сторон, кроме той, что обращена к огню...

Заключенные – народ сообразительный, особенно, когда речь идет о жизни и смерти. Достаточно двоим-троим из них было попасть в ловушку, которую устроил им Кузин на флангах, как они тут же поняли, что этот путь для них закрыт точно так же, как и лагерные ворота...

Нехотя, словно в пасть чудовищу, они двигались небольшими группами навстречу пожару и, встречая нас, обрадованно хватались за возможность переложить решение вопроса своего спасения на чужие плечи. Гиря доказал им свое право на роль лидера, который думает за них, принимает решение за них...

Я же, вероятно, так и осталась для них фигурой непонятной... Но раз я была рядом с Гирей, вопрос о моем присутствии не возникал в их головах, занятых пока одной мыслью – как выжить?..

Когда уйдет опасность для жизни, тогда, может быть, вернутся и сомнения на мой счет. А пока – вперед, за тем, кто укажет дорогу к спасению. Мы с Гирей таким образом превратились в предводителей отряда из трех-четырех десятков фактически сбежавших из лагеря людей в телогрейках, обожженных и измученных, похожих то ли на трубочистов, то ли на чертей, только что вылезших из ада...

Да и сама я, наверное, выглядела ничуть не лучше всех остальных... Хорошо, что под рукой не было ни одного зеркала... Не люблю видеть себя в зеркале, когда я плохо выгляжу... Но иногда я ловила на себе взгляды Гири и замечала в его глазах огонек не то иронии, не то какого-то мрачного веселья... Могу представить, на кого я была теперь похожа...

Река возникла перед нами неожиданно, когда я уже перестала надеяться, что мы сумеем ее отыскать. Дело в том, что чем дальше мы двигались на север, чем сильнее углублялись в очаг пожара, тем труднее нам удавалось ориентироваться... Мы находились фактически внутри лесного пожара. Лес вокруг нас горел, и спасало нас пока лишь то, что нижний ярус леса плохо поддавался огню. Прежде чем загореться, ему нужно было подсохнуть. Но все чаще на пути возникали горящие участки леса, где огонь стоял сплошной стеной, не оставляя возможности проскочить мимо...

Приходилось отступать и искать обходной путь. Я начала думать, что во время этих поворотов и возвращений мы сбились с направления и идем не навстречу пожару, а вдоль его фронта. Так у нас не было никакой надежды обмануть огонь. Рано или поздно он до нас доберется...

Но вот Гиря вскочил на какой-то пригорок и радостно закричал:

– Вот она! Чертова Еланка.

Пригорок оказался берегом реки. Впрочем рекой ее можно было назвать лишь при развитом воображении. Еланка представляла собой небольшой лесной ручей, заросший по берегам кустами и невысокими деревьями. Высокие деревья стояли чуть в стороне, и кроны их когда-то смыкались над ручьем, пряча его от солнца. Теперь пожар съел верхушки высоких деревьев, а кусты и кроны подлеска уже подвяли и вот-вот готовы были вспыхнуть...

Воздух накалялся с каждой минутой. Если бы мы не нашли эту речушку еще минут тридцать-сорок, можно было бы поставить крест на нашем мероприятии. Огонь уже местами перешел через ручей и распространялся теперь вдоль него. Мы выскочили фактически на один из последних незагоревшихся еще участков...

Мы с Гирей первыми бросились в воду, и нахлынувшая было радость едва не уступила место разочарованию – воды в ручье было чуть выше колена... Воздух же был уже настолько горячим, что у меня шевельнулась опасливая мысль – не закипит ли вода в этой Чертовой Еланке и не сваримся ли мы в ней заживо...

Но, секунду поразмыслив над процессом закипания чайника, я пришла к выводу, что это нам не грозит, и немного успокоилась... В самом деле – если вода будет нагреваться все сильнее, процесс теплоотдачи тоже должен будет усиливаться и тепло будет уходить в почву через поверхность дна. Чтобы вода закипела, нужно, чтобы температура дна оказалась тоже равной ста градусам. Это показалось мне совершенно нереальным...

Я с наслаждением погружала обожженное лицо в теплую воду реки и ощущала облегчение... Ожоги болели не так сильно, но выныривать было мучением. Горячий воздух набрасывался на мое лицо и впивался в него раскаленными зубами. Ужас, как больно!..

«Почему я не рыба? – подумала я, завидуя обитателям морских просторов. – В океане никогда не бывает пожаров...»

За короткие мгновения, на которые я показывалась из воды, чтобы глотнуть воздуха, я замечала, как над поверхностью воды приподнимаются и вновь ныряют фигуры в мокрых телогрейках... Мы плескались в ручье, словно стая лососей на мелководье. Гирю я потеряла из вида и не могла бы его уже узнать среди этих бесформенных мокрых фигур, растянувшихся вдоль ручья метров на двести...

Я слышала, как рядом со мной фыркали, ныряя точно так же, как и я, несколько человек, но не могла увидеть ни одного из них. Только мелькнет, падая в воду плашмя, втягивающая в себя воздух фигура, и только волны на поверхности ручья расходятся в стороны...

Когда я вынырнула в очередной раз, я сразу поняла, что наступает кульминационный момент. Кусты на берегу загорелись, и пламя уже пожирало тонкие ветки, от которых шел белый едкий дым.

Дым стлался по поверхности и, глотая воздух, я почувствовала, какой он стал горький и удушливый. Приступ кашля схватил меня под водой, и я вынырнула, не обращая внимание на раскаленный воздух, который навалился на меня. Мои волосы не загорались, наверное, лишь потому, что были мокрыми. Но через несколько секунд от них пошел пар, и мне пришлось, так и не успев откашляться, снова окунуться в воду ручья с головой...

И так же срочно вынырнуть, потому что кашель раздирал мои легкие, а дыма становилось все больше, и с каждым новым глотком воздуха положение мое ухудшалось... Мне нужно было отдышаться, но жар не давал мне подняться чуть выше от поверхности воды, где было полно дыма, а кашель не давал хоть чуть-чуть подольше задержаться под водой, чтобы переждать пик пожара.

Я выглянула из воды снова и тут увидела на берегу, как раз напротив меня, картину, которая заставила меня просто забыть про кашель и даже меньше обращать внимание на жар от пламени...

На берегу ручья, на том самом месте, откуда я прыгнула в воду, стоял Профессор, держа на уровне груди радиатор и собираясь прыгнуть в воду. Если он это сделает, он упадет прямо на меня... Я успела увидеть, что верх его телогрейки горит, волос на голове нет, а очки он, наверное, потерял, когда бежал с тяжеленным чугунным радиатором через горящий лес.