— Я тебе не велел уходить! — рассердился Родион. — Мы по телефону «скорую помощь» вызвали и лекарство несём.

Это было удивительно: Родион бежал… с удочкой.

«Зачем удочка, когда зима?» — мелькнуло в голове Ариадны. У висящего лифта мама Родиона, поднявшись на цыпочки, сказала в глубину кабины:

— Голубчик, Глеб Сергеевич, сейчас, сейчас вам станет лучше. Вот лекарство, вот оно… — она показала ему стеклянную трубочку с крохотными белыми таблетками. — Вам не надо дотягиваться. Родион придумал: мы к удочке привяжем, просунем сквозь сетку…

Секунды бежали, мамины пальцы привязывали трубочку леской к удилищу, но трубочка выскальзывала из лески.

Ариадна вмиг подлезла рукой под свой капор, стащила с косицы чёрное резиновое колечко, перекусила его, чтоб оно стало не круглым, а длинным, как нитка, и ловко привязала трубочку с лекарством.

— Я сама, сама! — И стала проталкивать удочку сквозь тесную ячейку сетки. Гибкое удилище уходило всё глубже в кабину, и вот оно коснулось щеки старого музыканта, его закрытых век.

Ослабевшей рукой он нащупал конец удилища, тяжело дыша, открыл зубами пробку и прижал трубочку к губам.

Никто не видал, как выкатились ему под язык две крохотные таблетки. Но зато все увидали, как произошло чудо. Настоящее чудо. Старый музыкант глубоко вздохнул и открыл усталые глаза. Тихо сказал:

— Спасибо вам, мои милые…

А лестница уже наполнилась стуком шагов, голосами. Прибежали врачи и санитары в белых халатах — это приехала «скорая помощь». Прибежал механик, он что-то сделал, и лифт тихо пошёл вниз, стал у площадки, и сетчатая железная дверь послушно открылась.

В кабине доктор опустился на колено, расстегнул сорочку на груди больного и долго слушал сердце.

Потом Глеба Сергеевича осторожно уложили на носилки.

Быстро поднялся по лестнице председатель. С тревогой спросил врача:

— Как он? Как состояние?

— Лучше, — ответил доктор. — Был сердечный спазм, возможно от духоты в лифте. Сейчас ритм сердца налаживается. Счастье, что сразу дали нитроглицерин да ещё догадались, как сквозь сетку просунуть.

— Это наши ребята, — сказала мама Родиона.

Механик вмешался:

— Повезло, что кабина старой конструкции, толкни — откроется. В новых лифтах двери раздвигаются автоматически, застрял между этажами — без вызова механика не откроешь.

Доктор наклонился к больному:

— Теперь вам нужен полный покой. Повезём в больницу. Отлежаться надо, полечиться.

— Нет, нет, пожалуйста, нет… Я отлежусь дома и все лекарства буду глотать!.. — заволновался старый музыкант.

Доктор возразил:

— За вами уход нужен. И покормить, и нам, врачам, дверь открыть. Кто это будет делать? Вам вставать пока нельзя. А человек вы одинокий.

— Я не одинок, — ответил старый музыкант. — Со мною фронтовой друг.

Василий Игнатьевич взял руку товарища.

— Доверьте, доктор, — попросил он. — Одного не оставим ни днём ни ночью. На работе отпуск возьму. Все ваши предписания выполним.

Мама Родиона горячо поддержала:

— Мы поможем и сготовим, и накормим.

Доктор снова послушал сердце.

— Ну что ж, всё идёт неплохо. Перебоев нет. Пожалуй, соглашусь на домашний режим. Каждый день будем приезжать, проведём курс лечения.

— Да, да, спасибо, — сказал Глеб Сергеевич.

Санитары подняли носилки и осторожно понесли наверх.

Вдруг все услышали, что Ариадна горько всхлипывает.

— Ты что расплакалась? — спросила мама Родиона.

— Потому что… — рыдания сотрясали её худенькие плечи, — это я сломала лифт, я сама. Сто раз нажимала кнопку, а она потухла насовсем. И лифт застрял. И Глеб Сергеевич заболел, а если бы я не сломала…

Механик перебил её:

— Не плачь, девочка. Ты озорничала с кнопкой, кнопку и сломала. А лифт остановился сам по себе, совпадение вышло. — Он обернулся к председателю: — Я сигнализировал начальству, что пора на ремонт ставить.

Старый музыкант пошевелил рукой. Председатель наклонился к другу и увидал в его пальцах рваное резиновое колечко, какие надевают на пузырьки с лекарством.

— Тебе оно мешает? Дай выброшу.

— Нет, — улыбнулся старый музыкант. — Я его сохраню на память. Оно не просто рваное колечко, это — нить Ариадны.

— Не моя, не моя, бабушка мне его дала! — заспорила Ариадна.

Она всё-таки была ещё маленькая и не поняла, какой глубокий смысл вложил старый музыкант в свои слова. А он вспомнил легенду про царевну Ариадну, чья нить спасла жизнь Тесею.

И вот началась у них — у взрослых и детей — общая забота и общая работа. Все по очереди дежурят у старого музыканта. Доктор сказал, в какие часы ему нужно отдыхать, а в другое время — пусть будет весело, это полезно. Даже Рыжику разрешено приходить.

Мама Родиона иногда привозит сюда близнецов. Они сидят в коляске, привязанные ремешками, чтобы не вывалились, и стучат погремушками.

А сегодня Ариадна принесла клетку с певчим дроздом. Дрозда подарил ей папа Родиона. Такая удивительная птица! Повторяет всё, что слышит. Ариадна, смеясь, рассказывает Глебу Сергеевичу: вечером её папа пришёл домой и спрашивает: «Разве мама дома?» — «Нет её», — ответила Ариадна. «А кто ж на машинке печатает?» А это дрозд. Наслушался за день, как мама на машинке стучала, и давай трещать горлышком, выстукивать, точно как по клавишам.

— А ты кнопку нажимаешь? — спрашивает Родион Некотуху.

— И я нажимаю, и бабушка.

Глеб Сергеевич очень удивился:

— Какая кнопка? Это ж не заводная птица, а живая!

Ариадна и Родион так долго хохотали, что даже Рыжик стал на них лаять. Наконец, отдышавшись, объяснили, что кнопка на магнитофоне. В придачу к дрозду папа Родиона поставил дома у Ариадны магнитофон. Как только дрозд распоётся или разговорится, надо сразу включать плёнку. Запись нужна папе для научной работы.

Ариадна поёт дрозду:

«Чьи вы? Чьи вы?» — повторяет дрозд.

— Чрезвычайно музыкальная птица! — Старый музыкант улыбается. — Может быть, её надо покормить?

Глеб Сергеевич очень добрый человек. Ариадна считает, что даже слишком добрый. Однажды, это было давно, летом, он купил у Тамары Васильевны молоко и забыл у неё на столике очки.

— Снеси их ему, — попросила Тамара Васильевна Ариадну.

Он благодарил за очки, ввёл Ариадну в комнату, сказав, что не может принимать даму в прихожей. Её насмешило, что она, оказывается, дама. Как раз в эту минуту в форточку влетела оса и села на футляр со скрипкой.

— Убейте её, она кусается! — закричала Ариадна.

А Глеб Сергеевич, осторожно махая газетой, чтоб не задеть прозрачных крыльев, обратился к осе:

— Будьте любезны, сударыня оса, вылетайте на волю.

И она улетела.

А он, протирая очки, сказал, словно самому себе, а не Ариадне:

— Ненавижу убивать, не-на-ви-жу…

Ариадна помнит, как скакала тогда вниз по лестнице и смеялась, повторяя: «Будьте любезны, сударыня оса!» И рассказала это всем ребятам во дворе, и все решили, что он чудак…

Конечно, чудак! Вот он сейчас уронил ложку на Рыжика, приложил руку к сердцу и сказал псу:

— Извини меня, приятель, великодушно…

Рыжик лает, но не из-за ложки. Просто в дверь звонят. Родион бежит открывать. Пришла Надя. Она часто приходит к своему учителю. Рассказывает новости. Оказывается, новый дом для музыкантов уже готов, туда переехали и музыкальная школа, и музыкальный институт, и вот-вот перевезут наше музыкальное училище…

Ариадна взрослые новости слушала невнимательно, потому что, рассказывая, Надя тихо наигрывает на рояле. Ариадна не может оторвать глаз от ее рук.

Но вот пришла мама Ариадны, принесла обед в судках.