Вечером, когда Родион уже лежал в постели, он услышал, как мама сказала:

— У нас во дворе эти мамы и бабушки совесть потеряли: привязали Родиона к коляскам. Он у нас человек обязательный, всё сделает, что попросят. Но ведь он не старая нянька, а мальчик. Достаточно того, что он в школе сидит за партой и дома за уроками. Филя и Тиля спят, он мог бы побегать, а тут ещё три-четыре крикуна…

Папа подумал и ответил:

— Ладно, давай переведём его обратно на детскую площадку…

Ура! Сегодня Родион и Ариадна опять пойдут на свою любимую площадку. Уж скорей бы Родион пришёл из школы!

Вот он и явился, видно, что спешит: на ходу снимает ранец. А вот уже и выходит из квартиры. Но без Фили и Тили.

Ариадна поджидает его у лестницы.

— А почему ты один? Разве мы не пойдём на площадку?

— Оказывается, я ещё не пришёл, — сообщает Родион. — Я шарф в школе забыл. Мама говорит: «Сбегай, а то затеряется в раздевалке».

— Вот ты такой! — смеётся Ариадна. Проводит лопаткой по перилам, они тарахтят. — Шум-гам-тарарам! — радостно поёт она и под такой аккомпанемент они бегут вниз. До выходной двери осталось всего семь ступенек.

— Подсади меня на перила, — попросила Ариадна.

— Опять? Нетушки! У нас в школе, если кто по перилам съедет, его к директору водят и даже родителей вызывают.

Ариадна насмешливо сморщила нос:

— Так ведь если увидят… А нас никто не видит. Ну подсади!.. Один и последний разочек съеду, и больше никогда в жизни! Ну пожа-алуйста.

Удивительное слово «пожалуйста». У всех людей оно просто вежливая просьба, а у Ариадны… У неё это волшебный ключик. Как пропоёт жалостливо «пожа-алуйста!», прямо деваться некуда, кажется, скала и та не устояла бы, двинулась ей навстречу.

— Давай скорей! — торопит Ариадна. — Будешь три года думать!

А ему некогда три года думать, ему за шарфом бежать надо. «Ладно, в последний раз», — подумал Родион. Он поскорей подсадил её на перила и на всякий случай, чтоб не упала, влез тоже. И они вмиг съехали.

А внизу, где перила кончались, стояла пустая детская коляска. Они оба ввалились в коляску, она закряхтела всеми железными суставами и перевернулась. Родион и Ариадна оказались на каменном полу.

Ариадна живо вскочила:

— Скорей убежим, как будто не мы её перевернули!

Родион с досадой поставил коляску: опять он как «бычок на верёвочке». Теперь, наверно, сломали чужую коляску…

Присев на корточки, он осмотрел все колёса. Одно ему не понравилось: оно качалось.

Он вытащил из карманов всякие железяки, проволоки, винтики, гаечки — чего только не было в его карманах! — и стал возиться с колесом.

Входная дверь открылась, обдуло ребят морозным воздухом.

Мимо них прошагал Василий Игнатьевич. Он спешил по неотложным председательским делам в какую-то квартиру, где нужна была его помощь. Приостановился, спросил Родиона:

— Ты что тут колдуешь, приятель?

Родион смутился:

— Просто так… колёса проверяю…

— Ладненько, — отозвался председатель и зашагал дальше.

А Родион вдруг скомандовал Ариадне:

— А ну иди гулять! Нечего безобразничать в подъезде!

Ариадна возмутилась:

— Когда захоту, тогда и пойду!

И стояла, и смотрела, пока он не кончил ремонт и не сунул железки в карман. Не отставая от него ни на шаг, она пошла с ним во двор. Но Родион свернул к воротам.

— Ты куда?

— Я же тебе сказал, что я ещё не пришёл!

Скоро он возвратился в шарфе и весёлый-развесёлый. Потому что в школе с шарфом случилась история. Родион его, наверно, уронил, а какой-то озорник закинул шарф на люстру. Шарф висел под потолком, а гардеробщица сердилась. Она сказала Родиону:

— Явился не запылился? Беги к завхозу, пусть тащит лестницу.

Но тут один длиннющий десятиклассник влез на плечи другому длиннющему десятикласснику и достал шарф. А Родиону пригрозил:

— Ещё раз потеряешь, мы тебя самого на люстру посадим!

— Верхом! — рассмеялась Ариадна, выслушав рассказ. — Будешь как лампочка там!

— Буду! — на бегу ответил Родион: он уже мчался домой рассказать маме про шарф, забрать коляску с малышами и идти гулять.

Ну вот наконец и площадка. Как они давно здесь не были! Как соскучились по весёлому шуму, горкам, качелям и каруселям!

Маленьким братцам тут тоже нравится, они дрыгают ножками так сильно, что коляска ходуном ходит.

А вот и Витька-Балабол. Здесь, здесь он. Бросил ранец в снег и давай пинать твёрдый снежный ком, бывший когда-то головой снеговика, и приговаривать: «Пассовочка, пассовочка». Тут же он влез на трапецию и, заглядывая оттуда в коляску к малышам, стал кукарекать. А они и рады. Таращат на него глазёнки.

Возвращаясь с работы, пришёл на площадку Василий Игнатьевич, в неизменном кожушке, палка под мышкой.

— Здорово, богатыри! Петух горластый вас не оглушил? — Вытащил из кармана блокнот и шариковую ручку: — Сейчас запишем, хозяева, какие у вас непорядки.

Закрутил карусель на большую скорость. Ребята со всей площадки сбежались, вскарабкались на неё. Председатель тоже проехал с ними круг:

— Ну, что будем писать?

Все наперебой закричали, что карусель скрипит и качается.

Балабол с трапеции всех перекричал:

— Запишите, что карусель орёт, как бешеный осёл. Её надо смазать!

— А я думаю, пора новую ставить, — ответил Василий Игнатьевич. А про осла записал или нет — неизвестно.

В качалку для маленьких он подсадил крохотную девочку. А на больших качелях сам раскачался так высоко, что седой чуб взлетал, ему, наверное, было хорошо, потому что, когда качели летели вниз, председатель приговаривал: «У-ух!» — и улыбался. Морщины его словно разгладились, и Ариадна удивлённо сказала Родиону.

— Гляди, он стал как молодой.

Но Балабол крикнул председателю:

— Качели только для детей!

— Да я проверяю, — ответил председатель. Но с качелей сразу слез, лицо у него сделалось смущённое, и все морщины вернулись обратно.

А Балабол всё задирался:

— Вы проверяйте в доме. А тут вас не касается.

Председатель покачал малышовую качалку, записал, что надо срочно прибить скамеечку, а потом ответил:

— А меня, приятель, всё касается. Все дома и все дворы, вся планета, а тем более — микрорайон. И все люди.

— И я тоже, да? — опять задиристо спросил Балабол.

— И ты тоже, — серьёзно сказал председатель.

Он сел на корягу, по которой малыши любили лазать, воткнул палку в снег, поглядел кругом: малышня крутилась, качалась, бегала, копала снег, возила грузовички.

— Сколько всякого интересного для вас понастроили, — улыбнулся он. — Смотреть весело. А мы тут в Москве росли без игрушек.

— Ка-ак? Без одной-единственной? — Ариадна остановилась рядом с ним.

— У Нюры, моей сестрёнки, вместо куклы был кулёчек, обвязанный бечёвкой. Она его баюкала, песни ему пела. У старших мальчиков нашего двора был мяч, из тряпок сами сшили, а мы — малыши — обходились деревянной чуркой.

— А почему вам настоящих игрушек не купили? — спросила Ариадна.

— Не было тогда в магазинах игрушек. Только недавно Красная Армия разбила беляков, и столько понадобилось всего важного для народа — и машин, и металла, и обуви, — не до игрушек было. — Он засмеялся. — Ничего, зато каждый ребёнок знал: революция победила, значит, и игрушки будут…

— А вы тоже геройски воевали с беляками? — спросила Ариадна.

— Я ж тогда маленьким был! — ответил председатель. — Отец мой воевал. А я пошёл на войну уже через много лет, когда фашисты напали на нашу страну.

— И мой дед был на фронте, — сказал Родион.

— А моего деда фашисты убили, — подал голос Витька-Балабол.

Ариадна поглядела на морщины председателя, спросила с сомнением:

— Значит, вы тоже маленьким были?

— А как же! — засмеялся председатель.

Балабол вмешался:

— Вы что ж, и в футбол играли той чуркой деревянной?