— Надо гордиться таким отцом.

— Да я горжусь. Его и по телевизору два раза показывали. Только все говорят, что он мало зарабатывает. — Федька поморщился, пожал плечами. — И за сапоги все над ним смеются. Бабка как вспомнит про них, так прямо чуть не в обморок. Говорят, ходит богу молиться, чтоб отец поумнел.

— Ну, а ты-то как ко всему этому относишься? — пораженный услышанным, спросил Илларион Венедиктович.

— А чего мне относиться-то? Я бы сапоги взял. Унты, вспомнил, ещё они называются. Кра-а-асивые, тё-ё-ёплые! Летчик говорит: вы жизнь моей маме спасли. А отец говорит: жизни цены нету. Я и так, мол, вовсю доволен.

— Замечательный человек твой отец, — задумчиво проговорил Илларион Венедиктович. — Семья у вас большая?

— У-у-у! — Федька, сморщившись, скривил физиономию. — Три сестры у меня. Отличницы. Отец с ними и по грибы, и на рыбалку, а то и всякой ерундой занимается, — осуждающе продолжал он. — Бабочек ловят, жуков, разных, травки сушат. А про меня отец говорит: в семье не без Федьки. Бабка и мамка зато меня здорово уважают.

— За что?

— А я, говорят, в какого-то дядю уродился, а он здорово богатый был. Не то что отец.

Только через некоторое время Илларион Венедиктович заметил, что опять ест с Федькой мороженое и о чём-то думает. Мальчишка был так увлечен старательным и нежным слизыванием мороженого с палочки-ложечки, что не мешал ему размышлять.

Оч-чень грустные были эти размышления. Что же получается? Маленькому человечку уже вдолбили в голову, тоже, естественно, маленькую, немало невернейших убеждений. «Вот неплохо бы, — насмешливо-печально подумал Илларион Венедиктович, — вернуть его в младенчество, изучить при помощи „Чадомера“ и начать воспитывать снова».

— Ведь это смехота! — вдруг возбуждённо воскликнул Федька. — У отца, говорят, золотые руки. Вот машину водить умеет, а у самого машины-то тю-тю. Всем ходит цветные телевизоры чинить, а у самого маленький и это… бесцветный. Бабка говорит: умру, так цветного телека и не погляжу. Мамка ему говорит: погляди, как дочерей родители, одевают. А наши, мол, смотреть стыдно.

— Ну, а девочки что говорят на это?

— А они в отца! Ничего на это не говорят! — чуть ли не заорал Федька возмущенно. — Хохочут вместе с отцом. Он магнитофон сделал. Как мамка с бабкой начнут их всех ругать, он всё это запишет, а потом и включит. И опять — хохотать, а мамка с бабкой — ругаться громче магнитофона. Смехота, смехота одна! Лодку надувную купил. Сейчас парус шьют. Плыть куда-то собираются. Мамка с бабкой ревут. А те хохочут.

— А тебя в плаванье не берут?

— Дурак я, что ли? — искренне удивился Федька. — Там и не поспишь, и не поешь толком. Утонешь ещё. Вон у нас сосед-таксист! У-у-у, мужик! Машина своя, гараж здоровенный! У сына мотоцикл! На штанах блямба заграничная! На даче, говорят, только куриного молока нету!

— Птичьего, — машинально и уныло поправил Илларион Венедиктович. — И ты что, завидуешь?

— А как же!!! Не я один завидую. Все! В школу сын-то таксиста через день ходит или когда захочет. Папашечка его в школьный буфет продукты возит. А мой аквариумы для школы делает! — издевательским тоном воскликнул Федька. — А из-за них уроки пропускать не дают! Понятно?

— Нет, — признался Илларион Венедиктович, — ничего я не понимаю. Тебе надо идти по стопам отца. Пожарным быть не обязательно, а вот стать таким замечательным человеком, как твой отец, надо.

— Не получится! — Федька безнадёжно махнул рукой. — Ведь пи-и-и-илят, грррррызут его с утра до вечера. Мне и то его жалко бывает.

— Ну, а он-то как на это…

— Ну, а он! — Федька помрачнел. — Он сторожем в зоопарк собирается! Говорит, все ночи напролет буду со зверями и птицами беседовать.

— Замечательно! — восхитился Илларион Венедиктович, и если бы Федька уже не чихал, ещё купил бы мороженого. — Прекраснейший человек твой отец! Интересно живет! А вот ты живешь, судя по всему, оч-чень скучно.

— Я живу скучно? — удивился, но не обиделся Федька. — Да я, к вашему сведению, скоро… — Он загадочно подмигнул сначала левым, потом правым глазом. — Я, брат, так жить буду, что… не хуже любого таксиста.

— И как это будет выглядеть? — Илларион Венедиктович сразу несколько оживился.

— В банду меня зовут, — гордо и таинственно, прошептал Федька. — Людей грабить будем, потом пировать, в кино ходить, в цирк, актрационы всякие…

— Аттракционы, — машинально поправил обескураженный Илларион Венедиктович. — Какая банда? Как это — грабить людей? Ты соображаешь или нет, что говоришь?

— Ещё как соображаю! — торжественно произнес Федька. — Если бы не соображал, меня бы в банду не взяли.

— Вот что, Фёдор, — растерянно сказал Илларион Венедиктович, помолчал и строгим тоном предложил: — Такими… сообщениями не шутят. Давай-ка выкладывай всё по порядку!

— Нашли дурачка! — Федька удовлетворенно улыбнулся, а потом ещё и ухмыльнулся. — Мы клятву дали: кто проболтается, бить того… — с важностью, неторопливо выговаривал он. — Бить того смертным боем! Во! — И он принялся сосредоточенно орудовать в носу всеми пальцами по очереди, вдруг вспомнил: — Мы докажем, что мы сильные, смелые и неуловимые!

— Да какая же банда из вас, извини, сопляков, получиться может? — Илларион Венедиктович совершенно вышел из себя и закурил, но тут же смял сигарету. — Кто такую выдумал? Людей, видите ли, грабить! Пировать, видите ли! Да ты знаешь, что я сейчас же, немедленно же должен заявить в милицию о вашей, извини, идиотской затее?

— Милицией нас не запугать, — доверительно сообщил Федька. — У нас шеф, к вашему сведению, внук генерала!

— Н… н… ну и… что? — заикаясь, спросил Илларион Венедиктович, и сердце его кольнуло недоброе предчувствие, правда, неясное. — Если ваш главарь, как ты утверждаешь, внук генерала, так значит, вам всё дозволено?

— Само собой!

— Но вот я, предположим, тоже… — Илларион Венедиктович осекся, а Федьку немножко потрясло от смеха.

— Чего — тоже? Генерал, что ли? Нашли дурачка! — он гордо задрал свой курносый нос. — Генералы совсем не такими бывают. Будет вам генерал меня, Федьку, мороженым кормить! — И его опять немножечко потрясло от смеха. — Шеф наш ку-у-урит! У него и зажигалка есть! Заграничная! Говорит, что всех нас курить научит! — Он, можно сказать не пришёл, а прибежал в восторг. — И у каждого зажигалка будет! Вот как только начнем проводить операции… тогда и узнаете, кто я такой есть! Бандюга буду — во!

Илларион Венедиктович даже приложил руку к левой стороне груди: до того ныло сердце в недобром предчувствии.

— А как звать вашего шефа?

— Дурак я, что ли? — рассердился Федька. — Мне зажигалку получить охота, а не то, чтоб меня смертным боем лупили!

— Понимаешь, Фёдор… — Илларион Венедиктович понял, что напрямик действовать нельзя, требуется обходный маневр. — А вдруг шеф вас обманывает? У бандитов так частенько бывает. Может, он и не генеральский внук. Бросит он вас в случае опасности, а вас всех в милицию.

Федька с испуга попал указательным пальцем вместо носа в глаз, громко ойкнул, поморщился, прикрыл глаз ладошкой и неуверенно ответил:

— Тогда его смертным боем отлупить надо.

— Я знаю всех генералов в городе, всех их детей и внуков. Вашего как зовут?

— Раньше его Робкой-Пробкой звали, хотя у него волосы красивые. У меня вот кудряшки, а у него кудри и до самых плеч. Мне противно смотреть, а другим нравится. А когда он шефом себя выбрал, — тараторил Федька, — велел звать его… сейчас вспомню… Ро-бер-ти-ной! Ага, ага! Робертина, точно!

«Вот это новость для изобретателя „Чадомера“, — с оч-чень, оч-чень большой болью подумал Илларион Венедиктович. — Внук генерала, внук дорогого моего боевого друга — шеф банды, правда, банды сопляков, но всё-таки…»

— Что с вами? — испугался Федька.

— Огромное горе у меня; Фёдор, и ты можешь мне помочь… хотя бы немножечко…