— Объема торговли? Никогда не думала, что по объему торговли можно оценивать состояние цивилизации… Однако ты не ответил на мой вопрос.
— Попробую. Я стараюсь не допустить, чтобы тьма застоя и варварства опустилась на западную Европу. Должно быть, это звучит самонадеянно — какой человек способен в одиночку достигнуть подобных результатов? Но я делаю все, что могу. К примеру, мы страдаем от плохой связи — и я содействую строительству телеграфа. А так как это поддерживают римские патриции, склонные к прогреческим настроениям, я оказываюсь по горло замешан в политику. Одно тянет за собой другое, и теперь судьба Италии лежит практически на моих плечах.
Матасунта задумалась.
— Полагаю, плохая связь может привести к тому, что какой-нибудь генерал совершит переворот или завоеватель перейдет границу, а центральная власть узнает об этом лишь недели спустя.
— Верно. Ты достойная дочь своей матери. Если бы я смел относиться к тебе снисходительно, то сказал бы, что у тебя мужской ум.
— Почему же снисходительно? Я была бы польщена. — Принцесса улыбнулась. — По крайней мере, если иметь в виду такого мужчину, как ты. Подавляющее большинство моего окружения… ха! Писклявые младенцы, олухи несмышленые; способны только кричать и драться. Когда я выйду замуж, мой супруг должен быть… скажем, человеком одновременно умным и деятельным.
Пэдуэй встретил взгляд Матасунты, и его сердце вдруг зачастило.
— Надеюсь, госпожа, ты такого найдешь.
— Возможно, и найду.
Она выпрямилась и устремила на Мартина холодные серые глаза, безучастная к бурлящим в нем чувствам. Мартин не мог не отметить, что горделивая осанка отнюдь не делала ее менее желанной. Скорее наоборот.
— Ты же спас меня от самого тупоголового, — продолжила Матасунта. — Какова, кстати, судьба этого негодяя? Только не делай вид, будто тебе ничего не известно. Все знают, что твоя охрана вывела его из церкви, а затем он словно испарился.
— Виттигис в полной безопасности — и с его точки зрения, и с твоей.
— Ты его спрятал? Зря. Врагов надо убивать.
— У меня есть причины сохранить ему жизнь.
— Вот как? Должна тебя честно предупредить: попади он в мои руки, у меня таких причин не будет.
— Не слишком ли ты сурова с бедолагой? По-своему, по-глупому, он пытался защитить королевство.
— Все равно. После этого унижения в церкви я его ненавижу. — Серые глаза были холодны как лед. — А я не привыкла останавливаться на полпути.
— Понятно, — сухо произнес Пэдуэй, вынырнув на миг из розового тумана. Но тут Матасунта снова улыбнулась — желанная и ласковая женщина.
— Ты, конечно, останешься к обеду? Приглашенных мало, и все рано уйдут.
— Э… — Работы было непочатый край. И хоть когда-то надо же отоспаться. — Благодарю, госпожа. С удовольствием.
После третьего посещения Матасунты Пэдуэй говорил себе: «Вот настоящая женщина. Ослепительно красива, умна, с характером. Мужчине о такой только мечтать! Почему бы и нет?.. Я ей определенно нравлюсь, а с ее поддержкой для меня не будет ничего невозможного. Конечно, она не стесняется в средствах и, пожалуй, чересчур кровожадна — „миленькой“ ее не назовешь. Но не ее в том вина, суровое время рождает суровых людей. Выйдет замуж — успокоится».
Другими словами, Пэдуэй был по уши влюблен — что часто случается с людьми осмотрительными и здравомыслящими.
Но как жениться на готской принцессе? Прокатить на автомобиле и для начала сцеловать всю губную помаду? Матасунта сирота — к родителям не подъедешь. В конце концов Пэдуэй решил затрагивать эту тему намеками и следить за ее реакцией.
— Матасунта, дорогая, — спросил он, — когда ты говорила о достойной паре… у тебя есть еще какие-нибудь требования к избраннику?
Она лучезарно улыбнулась ему, отчего пол под ногами Мартина слегка закачался.
— Кроме тех, что я перечислила, в общем-то, нет. Разумеется, он не должен быть много старше.
— Ты не против, если он будет одного с тобой роста?
— Лишь бы не был карликом.
— А ты не против крупного носа?
Принцесса чувственно рассмеялась.
— Мартинус, ты такой смешной!.. Знаешь, какая между нами разница? Я всегда добиваюсь своего прямо — в любви, в ненависти, в чем угодно.
— А я?
— А ты ходишь вокруг да около и неделю мучаешься сомнениями: настолько ли тебе это надо, чтобы рисковать… Только пойми меня правильно, — поспешно добавила Матасунта, — мне все в тебе нравится.
— Приятно слышать. Так относительно носа…
— Конечно, не против! Твой нос, по-моему, аристократичен и благороден. Не возражаю я и против маленьких рыжих бородок или вьющихся каштановых волос или любых других черт внешности удивительного молодого человека по имени Мартинус Падуанский. Тебя ведь это интересует?
Пэдуэй с облегчением вздохнул. Какая чудесная женщина — все понимает и идет ему навстречу!
— Честно говоря, да, принцесса.
— Не будь таким кошмарно почтительным, Мартинус. Сразу видно, что ты чужестранец — непременно употребляешь все правильные титулы и обращения.
Пэдуэй ухмыльнулся.
— Лучше подстраховаться… Ну, попробую без обиняков. Я… э-э, хотел спросить… раз ты не против… нельзя ли мне рассчитывать со временем на… э-э…
— Ты случайно не любовь имеешь в виду?
— Да! — выпалил Мартин.
— Может быть.
— Фу! — Мартин вытер вспотевший лоб.
— Только меня надо учить, — сказала Матасунта. — Я вела уединенную жизнь и плохо знаю мир.
— Я заглянул в свод законов, — торопливо произнес Пэдуэй. — Есть декрет, запрещающий браки между итальянцами и готами, однако про американцев там ничего не говорится. Так что…
Матасунта перебила его:
— Если ты сядешь поближе, дорогой Мартинус, мне будет лучше слышно.
Пэдуэй подошел и сел рядом с принцессой.
— Эдикты Теодориха…
— Я знаю закон, — промурлыкала Матасунта. — Наставления мне нужны иного рода.
Мартин наконец подавил свою тенденцию теоретизировать, когда дело касалось чувств.
— Первый урок, любовь моя, будет такой.
И поцеловал ее руку.
Веки принцессы были сомкнуты, рот приоткрыт, грудь судорожно вздымалась.
— Значит, американцы тоже практикуют искусство поцелуев?
Пэдуэй схватил ее в объятия и дал второй урок. Матасунта открыла глаза, моргнула и восхищенно покачала головой.
— Глупый вопрос, дорогой Мартинус, нам до американцев далеко!.. Какие мысли ты рождаешь в невинной девушке!
Она рассмеялась — заливисто и громко. Пэдуэй хрипловатым голосом подхватил ее смех.
— Ты сделала меня счастливым человеком, принцесса.
— Ты тоже сделал меня счастливой, мой принц. Я и мечтать не могла о таком мужчине! — Матасунта вновь упала в его объятия, потом выпрямилась, поправила прическу и деловито продолжила: — Но прежде нам надо решить немало важных вопросов. Например, Виттигис.
— Что — Виттигис? — Счастье Пэдуэя внезапно дало трещину.
— Его придется убить, разумеется.
— Убить?
— Не надо удивляться, дорогой. Я предупреждала, что не люблю останавливаться на полпути. И Теодохада, кстати, тоже.
— А его-то зачем?
Матасунта нахмурилась.
— Он убил мою мать, разве не так? К тому же ты когда-нибудь сам захочешь стать королем…
— Не захочу, — сказал Пэдуэй.
— Не захочешь стать королем?! Почему, Мартинус?
— Это не для меня, дорогая. Кроме того, я не принадлежу к Амалингам.
— Ты будешь моим мужем и, следовательно, членом семьи.
— Все же я…
— Достаточно, милый! Ты просто думаешь, что не хочешь. Со временем у тебя появятся другие желания. Ну и уж раз мы об этом заговорили, грех не вспомнить твою бывшую служанку, как там ее… кажется, Джулия?
— А что Дж… Откуда ты о ней знаешь?
— Неважно. Мы, женщины, все рано или поздно узнаем.
Маленький холодный комочек в желудке Пэдуэя вырос в ледяной ком.
— Но… Но…
— Как, Мартинус, ты не пойдешь ради своей нареченной даже на самую пустячную уступку? Не подумай, что я ревную к какой-то грязной девке. Однако если после нашей свадьбы она останется жить, это оскорбит мое достоинство. Я не настаиваю на болезненной смерти. Любой быстродействующий яд…