And mark in every face I meet

Marks of weakness, marks of woe.

In every cry of every Man,

In every Infants cry of fear,

In every voice; in every ban,

The mmd-forg'd manacles I hear

How the Chimney-sweepers cry

Every blackning Church appalls,

And the hapless Soldiers sigh

Runs in blood down Palace walls

But most thro' midnight streets I hear

How the youthful Harlots curse

Blasts the new-born Infants tear

And blights with plagues the Marriage hearse

По узким улицам влеком,

Где Темза скованно струится,

Я вижу нищету кругом,

Я вижу горестные лица.

И в каждой нищенской мольбе,

В слезах младенцев безгреховных,

В проклятьях, посланных судьбе,

Я слышу лязг оков духовных!

И трубочистов крик трясет

Фундаменты церквей суровых,

И кровь солдатская течет

Вотще у гордых стен дворцовых.

И страшно мне, когда в ночи

От вопля девочки в борделе

Слеза невинная горчит

И брачные смердят постели.

Pity would be no more,

If we did not make somebody Poor:

And Mercy no more could be,

If all were as happy as we:

And mutual fear brings peace:

Till the selfish loves increase.

Then Cruelty knits a snare,

And spreads his baits with care.

He sits down with holy fears,

And waters the ground with tears:

Then Humility takes its root

Underneath his foot.

Soon spreads the dismal shade

Of Mystery over his head;

And the Gatterpiller and Fly,

Feed on the Mystery.

And it bears the fruit of Deceit,

Ruddy and sweet to eat:

And the Raven his nest has made.

In its thickest shade.

The Gods of the earth and sea,

 Sought thro' Nature to find this

Tree But their search was all in vain;

There grows one in the Human Brain

Когда не станем обирать,

Не нужно будет подавать

Ни голода, ни жажды,

И будет счастлив каждый.

На Страхе держится покой,

На Себялюбии - разбой,

А ковы Бессердечья

В душе плодят увечья.

В тисках запретов и препон

Слезами поит землю он

И всходит прямо из-под ног

Смирения росток.

И Древо Веры мрачный свод

Над головою возведет

А Гусеница с Мотыльком

Листву сгрызут на нем.

И это Древо принесет

Обмана сладкий плод;

И Ворон сядет, недвижим,

Под пологом глухим.

Все боги моря и земли

Искали Древо - не нашли!

И не видал никто ни разу

А Древо взращивает Разум!

My inother groand! my father wept.

Into the dangerous world I leapt:

Helpless, naked, piping loud:

Like a fiend hid in a cloud.

Struggling in my fathers hands:

Striving against my swadling bands:

Bound and weary I thought best

To sulk upon my mothers breast.

Мать с отцом ломали руки

Народился я на муки!

Я, беспомощный, кричал,

Словно бес меня терзал.

Я раскидывал ручонки,

Разворачивал пеленки

И, не признавая мать,

Грудь ее не стал сосать.

I was angry with my friend:

I told my wrath, my wrath did end.

I was angry with my foe:

I told it not, my wrath did grow.

And I waterd it in fears,

Night morning with my tears:

And I sunned it with smiles,

And with soft deceitful wiles.

And it grew both day and night,

Till it bore an apple bright.

And my foe beheld it shine,

And he knew that it was mine.

And into my garden stole,

When the night had veild the pole;

In the morning glad I see,

My foe outstretchd beneath the tree.

Друг обидел, разозлил

Я в словах свой гнев излил.

Враг нанес обиду мне

Гнев зарыл я в глубине.

Сон утратил и покой,

Окроплял его слезой,

Над ростками колдовал,

Ковы тайные ковал.

Древо выросло, и вот

Золотистый вызрел плод,

Глянцем радуя меня

И врага к себе маня.

Он тайком во тьме ночной

Плод отведал наливной...

Мертвым я врага нашел

И с улыбкою ушел!

Nought loves another as itself

Nor venerates another so,

Nor is it possible to Thought

A greater than itself to know:

And Father, how can I love you,

Or any of my brothers more?

I love you like the little bird

That picks up crumbs around the door,

The Priest sat by and heard the child,

In trembling zeal he siez'd his hair:

He led him by his little coat:

And all admir'd the Priestly care.

And standing on the altar high,

Lo what a fiend is here! said he:

One who sets reason up for judge

Of our most holy Mystery.

The weeping child could not be heard,

The weeping parents wept in vain:

They strip'd him to his little shirt,

And bound him in an iron chain.

And burn'd him in a holy place,

Where many had been burn'd before:

The weeping parents wept in vain.

Are such things done on Albions shore.

"Превыше собственного Я

Никто не ставит никого!

Того Рассудку не понять,

Что за пределами его.

Отец! Как больше мне любить

Тебя и ближних заодно?

Люблю тебя я, как птенца,

Что с паперти клюет зерно".

Священник, это услыхав,

Схватил дитя за волоса

И к пастве выволок его

Под одобренья голоса.

Затем с амвона возопил:

"Се Диавол в образе людском!

Проникнуть тщилась тварь сия

В Святые Таинства умом!"

Заплакал мальчик, но вотще!

Не помогли и мать с отцом:

Он до исподнего раздет,