"Господинъ Пикквикъ, — продолжаетъ секретарь, — замѣтилъ прежде всего, что слава, какая бы ни была, вообще дорога и пріятна для человѣческаго сердца. Такъ поэтическая слава дорога и любезна для сердца почтеннаго его друга м-ра Снодграса; слава побѣдъ и завоеваній равномѣрно дорога для его друга Топмана, a желаніе пріобрѣсти громкую извѣстность во всѣхъ извѣстныхъ отрасляхъ охоты, производимой въ безконечныхъ сферахъ воздуха, воды, лѣсовъ и полей, бьется наисильнѣйшимъ образомъ въ геройской груди его друга Винкеля. Что же касается до него, м-ра Пикквика, онъ, въ свою очередь, откровенно сознается, что и на него также, болѣе или менѣе, имѣютъ вліяніе человѣческія страсти, человѣческія чувствованія (громкія рукоплесканія со стороны слушателей), быть можетъ, даже человѣческія слабости (зрители кричатъ: — "о, нѣтъ! нѣтъ"); но въ томъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что, если когда либо славолюбіе пылало въ его груди, то желаніе принести истинную и существенную пользу человѣческому роду всегда потушало это пламя. Общее благо человѣчества всегда, такъ сказать, окрыляло всѣ его мысли и чувства (громкія рукоплесканія). Конечно, что и говорить, онъ чувствовалъ нѣкоторое самодовольствіе и даже гордость въ своей душѣ, когда представилъ ученому свѣту свою "Теорію пискарей_я — знаменитую или, быть можетъ, совсѣмъ не знаменитую — это другой вопросъ (голосъ изъ толпы — "знаменитую!" и громкое рукоплесканіе). Пожалуй, онъ охотно соглашался, въ угожденіе закричавшему джентльмену, что его диссертація получила громкую и вполнѣ заслуженную извѣстность; но если бы даже слава "Теоріи пискарей" распространилась до самыхъ крайнихъ предѣловъ извѣстнаго міра, авторская гордость его была бы ничтожна въ сравненіи съ тою гордостью, какую испытываетъ онъ въ настоящую торжественную и рѣшительную минуту своего бытія — онъ, Пикквикъ, окруженный знаменитѣйшими поборниками науки и просвѣщеннѣйшими цѣнителями заслугъ, оказанныхъ для нея скромными тружениками (громкія и единодушныя рукоплесканія). Да, спора нѣтъ, самъ онъ, покамѣстъ, еще скромный и малоизвѣстный ("нѣтъ! нѣтъ!") жрецъ на этомъ поприщѣ; однакожъ это отнюдь не мѣшаетъ ему чувствовать, что онъ избранъ своими сочленами на великое дѣло чести, сопряженное со многими опасностями. Путешествіе находится до сихъ поръ въ тревожномъ состояніи, и души кучеровъ еще не изслѣдованы съ догматической и критической точки зрѣнія. Пусть почтенные сочлены обратятъ свой мысленный взоръ на сцены, почти ежедневно совершающіяся на большихъ дорогахъ. Дилижансы и почтовыя кареты опрокидываются по всѣмъ возможнымъ направленіямъ, лошади бѣснуются, лодки погибаютъ въ бурныхъ волнахъ, паровые котлы трещатъ и лопаются (громкія рукоплесканія; но одинъ голосъ вскрикнулъ — "нѣтъ!"). Нѣтъ! (Рукоплесканія). Кто же изъ васъ, милостивые государи, рѣшился такъ необдуманно закричать "нѣтъ!" (восторженныя и громкія рукоплесканія). Неужели это какой-нибудь тщеславный и несчастный торгашъ, который, будучи снѣдаемъ завистью къ ученымъ изслѣдованіямъ и, быть можетъ, незаслуженной славѣ его, м-ра Пикквика, рѣшился, наконецъ, въ своей неистовой и безсильной злобѣ, употребить этотъ низкій и презрѣнный способъ клеветы…

"М-ръ Блоттонъ шумно всталъ со своего мѣста и сказалъ: неужели достопочтенный пикквикистъ намекаетъ на него? (между слушателями раздались крики: — "Тише! Президентъ! По мѣстамъ! Да! Нѣтъ! Прочь его! Пусть говоритъ!" и прочая).

"Но всѣ эти оглушительныя восклицанія отнюдь не смутили великой души великаго человѣка. М-ръ Пикквикъ, съ благородною откровенностью и смѣлостью, отвѣчалъ, что онъ точно имѣлъ въ виду этого почтеннаго джентльмена. При этихъ словахъ, восторгъ и одушевленіе распространились по всей залѣ.

"М-ръ Блоттонъ сказалъ только, что онъ отвергаетъ съ глубочайшимъ презрѣніемъ фальшивое обвиненіе достопочтеннѣйшаго джентльмена, и что онъ, достопочтеннѣйшій джентльменъ, есть не иное что, какъ шарлатанъ первой руки (сильное волненіе и крики: — "Тише! Тише! Президентъ! Порядокъ!").

"М-ръ Снодграсъ всталъ со своего мѣста для возстановленія порядка. Онъ взошелъ на президентское кресло (слушайте!) и желалъ знать прежде всего, неужели этотъ непріятный споръ между двумя почтенными джентльменами будетъ продолжаться? (слушайте, слушайте!).

"Президентъ былъ убѣжденъ, что почтенный сочленъ возьметъ назадъ свое нескромное выраженіе.

"М-ръ Блоттонъ, питая глубокое уваженіе къ президенту, былъ, напротивъ, совершенно убѣжденъ, что онъ не намѣренъ брать назадъ своихъ словъ.

"Президентъ считалъ своею непремѣнною обязанностью потребовать объясненіе отъ почтеннаго джентльмена: въ общемъ ли смыслѣ употребилъ онъ выраженіе, сорвавшееся съ его языка?

"М-ръ Блоттонъ поспѣшилъ удовлетворительно объяснить, что — отнюдь не въ общемъ. Все, что говорить онъ, было имъ собственно сказано въ пикквикскомъ смыслѣ словъ и значеній (слушайте, слушайте!). Съ своей стороны, ему пріятно было, пользуясь этимъ случаемъ, признаться, что самъ онъ, лично, питалъ глубочайшее уваженіе къ достопочтенному джентльмену, и что онъ считалъ его шарлатаномъ исключительно и единственно съ пикквикійской точки зрѣнія (слушайте, слушайте!).

"М-ръ Пикквикъ, съ своей стороны, былъ совершенно доволенъ благороднымъ, чистосердечнымъ и вполнѣ удовлетворительнымъ объясненіемъ своего почтеннаго друга. Онъ убѣдительно просилъ также замѣтить и принять къ надлежащему свѣдѣнію, что его собственныя выраженія и объясненія были всецѣло запечатлѣны духомъ пикквикійскимъ" (громкія и единодушныя рукоплесканія).

Такъ кончилась знаменитая рѣчь и не менѣе знаменитыя пренія членовъ Пикквикскаго клуба. Это засѣданіе сдѣлалось источникомъ плодовитыхъ и самыхъ благодѣтельныхъ послѣдствій. Въ оффиціальныхъ документахъ мы, къ несчастію, не встрѣтили тѣхъ фактовъ, съ которыми читатель познакомится въ слѣдующей главѣ; но тѣмъ не менѣе мы смѣло ручаемся за ихъ достовѣрность, потому что мы почерпнули ихъ изъ писемъ и другихъ подлинныхъ манускриптовъ, заслуживающихъ всякаго уваженія.

Великолѣпное солнце, постоянный и аккуратнѣйшій сотрудникъ человѣческихъ дѣлъ и предпріятій, озарило яркимъ свѣтомъ утро тринадцатаго мая тысяча восемьсотъ двадцать седьмого года. Вмѣстѣ съ первыми лучами солнца воспрянулъ отъ своего сна и м-ръ Самуилъ Пикквикъ, великое свѣтило нравственнаго міра, будущій благодѣтель человѣчества, готовый озарить его своими благодѣтельными открытіями. Облачившись въ халатъ, онъ открылъ окно своей спальной и бросилъ глубокомысленный взглядъ на міръ земной. Гозуэлльская улица была подъ его ногами; Гозуэлльская улица тянулась по правую его сторону на весьма далекое пространство; Гозуэлльская улица простиралась и по лѣвую сторону на такое же пространство; насупротивъ, черезъ дорогу, пролегала та же Гозуэлльская улица.

— Увы! увы! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, — какъ должны быть близоруки всѣ эти философы, которые, ограничиваясь изслѣдованіемъ ближайшихъ предметовъ, доступныхъ для ихъ зрѣнія, не думаютъ смотрѣть на высшія истины за предѣлами ихъ тѣснаго горизонта! Это все равно, если бы самъ я рѣшился всю свою жизнь сидѣть y окна и смотрѣть на Гозуэлльскую улицу, не употребляя никакихъ усилій проникнуть въ сокровенныя области, окружающія ее со всѣхъ четырехъ сторонъ.

Развивая въ своей душѣ эту прекрасную идею, м-ръ Пикквикъ съ презрѣніемъ сбросилъ съ своихъ плечъ халатъ, какъ символъ неподвижности и лѣни, и принялся укладывать въ чемоданъ свое платье. Великіе люди, какъ извѣстно, не любятъ церемониться съ своимъ туалетомъ: потребовалось не больше полчаса для того, чтобъ обриться, умыться, одѣться, напиться кофе, и потомъ м-ръ Пикквикъ, захвативъ легкій чемоданъ подъ мышку и уложивъ телескопъ въ карманъ бекеши, отправился на улицу съ записною книгой, готовою принять на свои листы дорожныя впечатлѣнія и наблюденія великаго человѣка. Скоро прибылъ онъ на извозчичью биржу въ Сен-мартинской улицѣ, и громогласно закричалъ: