Издалека, со стороны Коломны показался одинокий всадник. Он во весь опор гнал коня. Так это ж мой Федька! Но почему один? Меня охватила тревога.

Десятник, завидев меня, свернул с дороги, ведущей к деревенским избам, и направил коня прямо ко мне.

У меня похолодело в груди от недобрых предчувствий.

Федьку было не узнать.

— Беда! Не взыщи, князь, упустил я супостата! — выпалил он.

— Да скажи толком, что стряслось? Где Макар? От негодования у Федьки клокотало внутри.

— Приехали мы с негодником энтим на торг. Коней привязали и пошли по рядам. Долго эдак ходили — ну никак одежу выбрать он себе не может. Уж притомился я за ним таскаться, больно привередливым барчук оказался. Все ему не то да не так шито, вишь! Ну и предложил мне подождать его в трапезной, чтоб, значит, я не маялся зазря, пока он обрядится. Долго ждал, а как терпения не стало, искать пошел. Нету нигде! До коновязи дошел — а там один мой соколик стоит. Сбег значит, с конем чужим! — виновато возмущался Федька.

— Не взыщи, барин, — виноват я, не углядел! И коня он умыкнул, с… — снова зарядил Федька, повалившись на колени. — Ну, встретится он мне! — погрозил он кулаком. — Недобрый этот человек, княже, я же говорил, душой чувствовал — гнилой! И веры не нашей.

— Ладно Федор, успокойся. Чему быть — того кто минует? Авось еще образумится. На тебе вины большой не вижу. Иди, омойся с дороги, отдохни чуток да в дорогу собирайся. В Москву мне надо, к архитектору Пьетро.

Наутро мы с ним выехали в столицу. На Федьку было жалко смотреть. Всю дорогу десятник удрученно молчал.

И вот — Москва. В суете большого города Федька оживился. Его простая натура, отвергающая хитро-мудрые вольности надменного Макара, понемногу приходила в обычное состояние, снова распахнулась для таких же простых людей, коих вокруг было — не счесть. Вот за что я люблю Федьку — за его жизнерадостную, неунывающую душу. И верность. Такой не предаст. Он и сам ожидал от окружающих того же и доверял, но — до первого обмана.

Я быстро нашел итальянца в храме, окруженном лесами — на самом верху нового яруса. Скорость возведения Божьего дома меня поразила!

Встретил меня Пьетро приветливо, подвел к столу, расстелил бумагу.

— Смотри — дом в два этажа будет, со сводчатым потолком, в центре столп — опора своду, — показывал он карандашом детали на эскизе. — Перед парадными сенями — навес небольшой, поддерживаемый колоннами. Здесь — трапезная, гостиная, налево — кухня. Наверху — две спальни, комнаты для детей, гостевые. А вот здесь — повалуши — башни срубные, для защиты от неспокойных людей, крытые, в несколько этажей. Я покажу, где лучше ставить, а сладить твои плотники и сами смогут. Ну как, нравится?

— В общем да. Когда строить начнешь?

— Э-э-э… Я бы хотел получить аванс.

— Сколько?

— Думаю, ограничимся пока ста рублями серебром.

Я отсчитал деньги.

— С тобой поедет мой помощник, он на месте будет руководить строительством. Я же буду наезжать время от времени, контролировать работы. Антонио, подойди ко мне!

К нам подошел молодой мужчина, явно итальянец — бритое лицо, камзол и короткие штанишки.

— Антонио, поедешь с князем, как мы и уговаривались. Начинай!

Мы вышли из строящегося храма.

— Вот что, Федор. Антонио поедет на твоей лошади. Возьми деньги, купи на торгу себе лошадь и седло, вернешься в имение на ней.

— Я на своей привык.

— Я же не навсегда забираю, вернуться-то на чем-то ты должен.

Я отсчитал Федьке деньги.

Антонио взобрался в седло, вызвав улыбку Федьки, и мы выехали из Москвы.

Дорогу Антонио перенес тяжко. С трудом дошел до избы и рухнул на скамью, охая и потирая отбитые места.

А тут и Федька по-молодецки влетел в деревню — на новом жеребце, распугивая живность на улице. Вослед ему грозили кулаками почему-то улыбавшиеся при этом загорелые крестьянки.

По прибытию в Охлопково Антонио развил кипучую деятельность. Он долго ходил по участку — натягивал бечевку, вбивал колышки. Потом потребовал у меня землекопов — чем больше, тем лучше. А у меня и были-то только вновь приобретенные двадцать холопов. И не хватало лопат — пришлось срочно отряжать в Коломну Андрея.

А ближе к вечеру в деревню вернулся на лошади Макар. И сразу — ко мне. Федька, завидев беглеца, дернул было навстречу, но я удержал горячего десятника.

Я глянул на Макара и едва его узнал. Короткий шерстяной плащ прикрывал камзол, сшитый по европейской моде, бриджи ниже колен открывали черные гольфы. Туфли — на толстой подошве свиной кожи, на голове — берет. И главное — гладко выбритое лицо. Я-то в последний раз видел его с бородой, одетого в тряпье и синяками на лице. А сейчас передо мной предстал хоть и не боярин — из боярских детей, но выглядевший, как человек боярского звания.

Я ошеломленно разглядывал Макара.

— Я тебя еле узнал! Не иначе — богатым будешь! Где же ты одежду такую нашел? Сомневаюсь, что в Коломне.

— Вижу — серчаешь, князь. Каюсь, грешен, отстал от десятника твоего. Не было в Коломне одежды нужной. А он разве меня в столицу отпустил бы? Вот, в Москве я побывал — в Немецкой слободе, там и приоделся.

— А побрился зачем?

— Католик ведь я, по вере положено.

Хм, только католиков еще мне здесь не хватало!

— А я тебя уж в беглецах числить стал. Что удержало?

— Говорил уже — не выкупил меня боярин литовский. Чего уж верность ему хранить? У меня теперь новый господин — ты, князь!

— Похвально. Однако то, что в Москву сбежал без ведома моего, только напервой спускаю. Впредь предупреждай! Если новая вина за тобой будет — и эту припомню. Да, кстати, у меня здесь еще один католик появился — Антонио, помощник архитектора.

— Прекрасно, будет с кем вознести молитву святой Деве Марии да выпить винца.

— Винцом не увлекайся — не люблю.

Федька гневно вращал глазами. Он с трудом принимал мою снисходительность к своевольному Макару.

За неделю холопы вырыли траншею под фундамент дома. А потом пошли подводы с камнем. Прибыли и рабочие от Пьетро.

Холопы помогали месить раствор, носить глину да замачивать известь. А уж клали камень в фундамент сами рабочие.

Работами в Охлопково я доволен, вроде бы все идет как надо, однако — надо ехать в Вологду: у меня заканчивались взятые с собой деньги. Уезжал-то я просто поглядеть на земли, а застрял на полтора месяца.

Мы выехали втроем — я, Федор и Макар — на лошади, приобретенной Федькой в Москве. Андрея пришлось пока оставить в Охлопково, потому как кто-то из проверенных людей должен был управлять холопами и помогать в строительстве. Ели только утром и вечером на постоялых дворах. А днем — то рысь, то галоп.

Когда показалась Вологда, Макар сквозь зубы проговорил:

— До чего ж Русь велика — я себе уже всю задницу отбил.

Федька засмеялся:

— Привыкай, то ли еще будет! И дальше походы бывают.

Добрались до Вологды порядком измотанные. К дороге-то я уже был привычен, но только забот за прошедшее время было настолько много, что даже выспаться толком не удавалось.

Мы с аппетитом поели домашних харчей и — спать. Лена и Василий, видя мое состояние, не докучали мне, терпеливо ожидая, когда я буду готов рассказать новости. Они уже рады были и тому, что я цел. «Все дела — завтра», — решил я, даже и в баню не пошел. Сил ждать часа три, пока баня истопится, не было.

А утром уже — в баньку.

Мылись все трое. Федор и я соскучились по бане. Сколько в Москве были, не мылись — негде.

Позавтракали после баньки не спеша, а уж затем — что бывает редко — семейный совет в моем кабинете. Лена и Василий приготовились меня слушать.

Я вкратце рассказал, как обстоят дела на новых землях. Нам надо было решить — оставаться ли Елене с Васей здесь, пока не возведут барский дом, или переехать в бревенчатую избу в Охлопково. Или же Елене ехать со мной, а княжича оставить в Вологде? Нельзя ведь без присмотра вологодское поместье и дом оставлять.