Потом на них из кабинета устремил взгляд Маркус Чесни.
Изображение на экране было почти в полный рост, поэтому неудивительно, что Марджори вскрикнула. Не меньший эффект производило и жутковатое выражение лица Чесни, искаженное особенностями освещения и усиливавшее чувство реальности. Чесни в Зазеркалье серьезно занимался своими делами. Сидя лицом к зрителям, он отодвинул в сторону теперь кажущуюся серой коробку конфет и приступил к пантомиме с двумя маленькими предметами на столе...
— Я был слеп как летучая мышь! — шепнул профессор Инграм, склонившись вперед так, что луч проектора полоснул по его лысому черепу. — Дротик для духовой трубки? Как бы не так! Теперь я вижу...
— Это не важно! — прервал его доктор Фелл. — Не думайте об этом. Следите за левой стороной экрана, где появится доктор Немо.
Как по команде, на экране возникла высокая фигура в цилиндре, сразу повернувшись лицом к зрителям, которые уставились в черные очки. На близком расстоянии детали выглядели более крупными и четкими. Можно было разглядеть стершийся ворс цилиндра, мохнатый шарф с отверстием для носа и странную походку доктора Немо. Повернувшись спиной и подойдя к столу, он быстро начал подмену коробок конфет...
— Кто это? — осведомился доктор Фелл. — Посмотрите внимательно.
— Это Уилбер, — сказала Марджори, приподнявшись с кресла. — Разве вы не видите его походку?
Голос доктора Чесни был громким, но озадаченным.
— Девочка права, — заявил он. — Но это не может быть Уилбер. Парень мертв!
— Выглядит он, безусловно, как Уилбер, — признал профессор Инграм, напряженно вглядываясь в экран. — Погодите! Тут что-то не так. Это трюк. Я готов поклясться...
— Мы подходим к самому главному, — прервал его доктор Фелл, когда доктор Немо двинулся к другой стороне стола. — Мисс Уиллс, через пару секунд ваш дядя кое-что скажет. Он смотрит на Немо и собирается сказать ему что-то. Прочитайте слова по его губам и сообщите нам. Внимание!
Девушка стояла у экрана, склонившись вперед, и ее тень почти касалась его. Наступила неестественная тишина, нарушаемая только гудением проектора. Когда серые губы Маркуса Чесни начали шевелиться, Марджори заговорила почти одновременно с ним. Ее голос звучал тихо и отстранение, как будто она думала совсем о другом:
Вся группа встрепенулась.
— Что это значит, черт возьми? — осведомился профессор Инграм. — Что вы говорите?
— То, что он, — ответила Марджори. — «Не в силах, доктор Фелл, я вас любить...»
— Я же говорил, что это трюк! — перебил профессор. — Я не настолько безумен, чтобы этому поверить. Ведь я был там, слышал Маркуса и знаю, что он не произносил ничего подобного!
— Конечно нет, — подтвердил доктор Фелл. — Следовательно, вы не смотрите фильм, где снято происходившее прошлой ночью. Следовательно, нам подсунули не ту пленку. Следовательно, убийца тот, кто это сделал, уверяя нас при этом, что пленка подлинная. И следовательно, убийца...
Оканчивать фразу не понадобилось.
Увидев, что Джордж Хардинг вскочил с кресла, Эллиот в три шага пересек луч света. Хардинг неуклюже попытался нанести ему удар правой рукой в лицо. Но Эллиот как раз и надеялся на драку, мечтая и молясь о ней. Его неприязнь перешла в ненависть — все то, что сделал Хардинг, и все причины, по которым он это сделал, пронеслись у него в голове, как безмолвный крик, когда он яростно бросился на противника. Но сопротивления не последовало. Первая же попытка лишила Хардинга мужества. Его лицо исказила судорога жалости к себе, глаза закатились, и он свалился в обморок, цепляясь за юбку Марджори. Им пришлось приводить его в чувство с помощью бренди, прежде чем произнести традиционную формулировку, сопровождающую арест.
Глава 20
ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ, СОВЕРШЕННОМ ПСИХОЛОГОМ
Примерно через час группа вновь собралась в библиотеке. Не было лишь Марджори и — по очевидным причинам — Боствика и Хардинга. Остальные расселись вокруг камина в позах, которые Эллиот, смертельно уставший, но не утративший саркастического чувства юмора, мысленно сравнивал с голландским натюрмортом.
Доктор Чесни заговорил первым. Он сидел опираясь локтями на ломберный стол и стиснув голову руками, но наконец поднял взгляд.
— Значит, это все-таки был посторонний, — пробормотал он. — Думаю, я все время чуял это нутром.
— Вот как? — вежливо отозвался профессор Инграм. — А по-моему, именно вы постоянно уверяли нас, что Хардинг — отличный парень. По крайней мере, когда сегодня вы организовали эту великолепную свадьбу...
Лицо доктора Джо вспыхнуло.
— Разве вы не понимаете, что я должен был это сделать? Или думал, что должен. Хардинг убедил меня. Он сказал...
— Он много чего говорил, — мрачно заметил майор Кроу.
— А когда я думаю, какой эта ночь будет для Марджори...
— Вы всегда были никудышным психологом, дружище, — сказал профессор Инграм, подбирая кости и бросая их в чашку. — По-вашему, она любит его или любила когда-нибудь? Почему, вы думаете, я так горячо протестовал против сегодняшнего тошнотворного спектакля? — Встряхивая чашку, профессор переводил взгляд с доктора Фелла на Эллиота и майора Кроу. — Но мне кажется, джентльмены, вам следует все нам объяснить. Мы хотим услышать — как обычно бывает в конце детективного романа, — как вы пришли к выводу, что убийца — Хардинг, и почему вы рассчитываете на его осуждение. Может быть, это ясно вам, но только не нам.
Эллиот посмотрел на доктора Фелла.
— Займитесь этим вы, сэр, — мрачно предложил он, а майор Кроу кивнул. — Мои мозги сейчас не вполне подходят для этой задачи.
Доктор Фелл раскурил трубку, отхлебнул из стоящей перед ним кружки пива и задумчиво уставился на пламя в очаге.
— В этом деле мне есть в чем себя упрекнуть, — начал он негромким для него голосом. — Потому что кажущаяся безумной идея, которая пришла мне в голову почти четыре месяца назад, в действительности являлась первым шагом к разгадке. Но возможно, лучше излагать вам события в хронологическом порядке.
Итак, 17 июня дети были отравлены конфетами из лавки миссис Терри. Сегодня я сообщил инспектору Эллиоту причины, по которым считал даже тогда, что убийца не прибегал к такому неуклюжему методу, как бросание горсти отравленных конфет в открытую картонную коробку. Мне казалось куда более вероятным, что трюк проделали с помощью саквояжа с пружинным захватом, позволяющего подменить всю коробку. Я думал, что стоит поискать человека, который (скажем, в течение предыдущей недели) приходил в лавку с большой сумкой или саквояжем. На ум сразу же приходили те, кто могли носить такую сумку, не привлекая к ней внимание как к чему-то необычному, — например, доктор Чесни или мистер Эммет.
Доктор Фелл взмахнул трубкой:
— Но, как я указывал инспектору, существовала и другая возможность. Даже доктор Чесни или мистер Эммет с саквояжем в руке привлекли бы внимание в том смысле, в каком его привлекает каждое привычное явление. Но есть еще одна категория, представители которой могли войти в лавку с сумкой, и миссис Терри впоследствии об этом бы даже не вспомнила.
— Еще одна категория? — переспросил профессор Инграм.
— Туристы, — объяснил доктор Фелл. — Как нам известно, через Содбери-Кросс проезжает множество туристов, особенно в летний сезон. Турист или любой посторонний, путешествующий в автомобиле, мог зайти в лавку, попросить пачку сигарет и исчезнуть, прежде чем продавщица запомнила его сумку или его самого. Доктора Чесни или мистера Эммета — местных жителей — она, естественно, запомнила бы, но облик постороннего тут же вылетел бы у нее из головы.
Однако это казалось бредом сумасшедшего. Зачем постороннему проделывать такое? Конечно, маньяк-убийца способен на это, но я едва ли мог посоветовать майору Кроу: «Ищите по всей Англии незнакомца, которого я не в состоянии описать, путешествующего в автомобиле, о котором мне ничего не известно, и носящего при себе сумку для фокусов, предполагать наличие которой у меня нет никаких оснований». Я решил, что у меня разыгралось воображение, и отбросил эту идею, о чем теперь горько сожалею.