— Бесподобно, — выдохнула она наконец и по смешинкам в его глазах поняла, что он доволен ее реакцией.

Они по очереди опустошали бокал, не спеша, смакуя великолепие его содержимого.

— Давно мы не делили с тобой вот так кубок любви. Сапфира? — И Тэйн осторожно положил свою ложку на тарелку рядом с бокалом. — И, по всей вероятности, это в последний раз. Кстати, у меня для тебя кое-что есть.

Она поспешно отвернулась, чтобы не видеть устремленных на нее внимательных глаз Тэйна, и усиленно заморгала, стараясь смахнуть вызванные его словами слезы. У них в прошлом были такие чудесные дни… если бы только он любил ее так же сильно, как любила его она…

— Сапфира…

— Да?

— Небольшой подарок, чтобы поздравить тебя с днем рождения и сказать тебе «sto kalo». — Он протянул ей маленькую коробку.

Произнесенная им греческая фраза имела вполне определенное значение. Ее адресовали главным образом тем, кто должен был уйти из вашей жизни навсегда, и ее можно перевести так: «Где бы вы ни оказались, пусть на вашем пути вас ожидает все самое хорошее». Отказаться принять это пожелание было бы недостойным и грубым, и все же откуда-то из глубины ее памяти выплыла знакомая фраза: «Бойся данайцев, дары приносящих». Какие еще унижения он мог приготовить для нее в будущем?

— Возьми это. Сапфира! — произнес он внезапно изменившимся голосом, в котором звучала спокойная и властная настойчивость, как если бы он вдруг прочитал ее мысли.

Она молча взяла запечатанную коробку, разломила сургуч и, открыв крышку, увидела внутри прекрасной работы яйцо из голубого паросского фарфора с выпуклым изображением белого крылатого купидона с луком в руке и колчаном со стрелами на спине.

Работа явно предназначалась для украшения чьей-нибудь коллекции. Однажды, ей тогда было пятнадцать. Сапфире посчастливилось напасть на похожую вещицу из лиможского фарфора, и она потратила на нее все свои с таким трудом заработанные деньги. И до сих пор для нее, как хорошо знал Тэйн, это была одна из самых дорогих вещей.

— Это просто чудо! — Сапфира держала яйцо на ладони, ощущая его тяжесть и любуясь его совершенной красотой, и испытывала глубокую и щемящую грусть, причины которой она и не пыталась понять.

— У нас, в Греции, яйцо — это символ новой жизни и новых начинаний. Я рад, что тебе понравился мой подарок. — Уверенным жестом Тэйн показал официанту, что пора снова наполнить стоявший перед ним коньячный бокал. — А теперь к делу, Сапфира. — Он подождал, пока официант налил в бокал темно-золотистую жидкость и отошел от стола, прежде чем нарушить напряжение, внезапно возникшее между ними. — Я решил полностью порвать с прошлым и собираюсь продать виллу Андромеда.

— Господи, зачем? — непроизвольно вырвалось у нее. Спохватившись, Сапфира мгновенно закрыла рот пальцами левой руки.

Этого она меньше всего ожидала. Одно дело — потерять право на проживание в доме, но продать его совсем? От подобной перспективы она вдруг почувствовала сильный озноб, будто ее пронизал сильный порыв холодного ветра. Сколько раз она представляла, как их дети будут расти в этом доме, в его просторных комнатах, играть в окружающем его огромном саду, который они с такой любовью выхаживали с молчаливого одобрения Тэйна. Изначально этот сад принадлежал состоятельному американцу, но вскоре после их женитьбы владелец сада продал его, так как по семейным соображениям ему пришлось вернуться в Штаты. Сапфира сразу влюбилась в сад, и в первые годы их брака ей доставляло особую радость заниматься им, внося во все, что она делала, черты собственной индивидуальности.

— Тебе действительно необходимо сделать это?

— Поскольку я обязан обеспечить тебя отдельным жильем, боюсь, у меня нет другого выбора. К тому же, это всего лишь бетонные блоки и цемент, материальное выражение архитектурной концепции райского жилья. Когда-то и мне дом казался райским уголком, но все это не более чем иллюзия, от которой в свое время мы оба пострадали, не так ли?

— Но мне ведь нужно совсем немного! — В отчаянии она наклонилась к нему через стол. — Мне вполне хватит двух комнат, особенно теперь, когда я отказалась от постоянного опекунства над Викторией. Дай мне немного времени, я найду работу и смогу сама содержать себя…

— Ты говоришь ерунду! — Его лицо стало угрожающе сурово. — Помимо всего остального, ты имеешь право на то, чтобы дети время от времени могли оставаться с тобой. Ради них ты должна жить в приемлемых условиях.

— Я не заглядывала так далеко вперед… — откровенно призналась Сапфира. Единственное, чего она хотела, — это оказаться как можно дальше от человека, чье властное воздействие так непомерно мучило ее.

— Возможно, потребуется некоторое время, чтобы найти покупателя, — невозмутимо продолжал он. — В конце концов, это немалая собственность, и жилищный рынок здесь значительно отличается от английского. А пока мой агент присмотрит для тебя что-нибудь подходящее. Если повезет, то к нашему возвращению в Кефину он уже что-нибудь найдет.

— Тебе не следовало взваливать на себя все это. Лорна не имеет ничего против того, чтобы я жила у нее, пока…

— Но я имею! — грубо оборвал он ее. — Эта ведьма напустила на тебя свои чары еще в больнице. Она воспользовалась твоим нежеланием меня видеть и отравила твой мозг, и продолжает это делать до сих пор!

Что бы она ни говорила в защиту Лорны, невозможно было переубедить Тэйна в его очевидной неправоте. При этом он вовсе не любил ее, он просто ревновал ее к любому, кто мог иметь на Сапфиру хоть какое-то влияние. Она безошибочно распознала инстинкт дикого самца, ревниво оберегающего свою власть над каждым членом стада. То обстоятельство, что ей удалось вырваться из этого стада, не имело для него никакого значения!

Вместо этого она задала ему вопрос:

— Ты думаешь, что мой мозг уже не был отравлен после того, как я увидела тебя и мою сестру в объятиях друг друга?

Он произнес какую-то короткую выразительную фразу на родном языке, что заставило гостей, сидящих за соседними столиками, повернуться в их сторону с выражением насмешливого удивления и одновременно растерянности на лицах. Тэйн резко отодвинул стул и поднялся из-за стола.

— Я думаю, нам пора уходить. — Он вытащил из кармана брюк несколько драхм, и Сапфире не оставалось ничего другого, как последовать за ним, когда она увидела, что он направился к выходу.

Выйдя из таверны, Сапфира зацепилась каблуком за камень и чуть было не упала, но Тэйн вовремя поддержал ее за обнаженную выше локтя руку. Она инстинктивно отшатнулась, почувствовав его теплое прикосновение, мысленно кляня себя за все еще присутствующее в ней ощущение уязвимости перед Тэйном и в отчаянии отмечая, что от него не укрылась ее реакция.

— Theos moul — (Боже мой! (новогреч.) сердито воскликнул Тэйн, еще сильнее сжав ее ослабевшую руку. — Ты ведешь себя так, будто я собирался тебя изнасиловать!

Оказавшись с ним вдвоем на темной улице, Сапфира попыталась освободиться от страха и гнева и успокоить свое бешено колотившееся сердце. Царившую вокруг тишину нарушал лишь однообразный стрекот цикад да легкий шелест юбки, облегающей ее ноги от дуновения теплого морского бриза, мягко перебиравшего ее светлые, похожие на сияющий нимб волосы.

— Я предпочитаю, чтобы ко мне не прикасались, — с несчастным видом пробормотала она, едва шевеля все еще теплыми от выпитого ликера губами.

— Ты, конечно, имеешь в виду меня, — недовольно буркнул он, привлекая ее к себе и не обращая внимания на ее отчаянные протесты. — Я почему-то все еще не могу отделаться от чувства, что ты готовишься преподнести мне сюрприз. Может, ты хочешь бросить детей, полностью порвать с этой частью твоей жизни? — Его голос, хрипловатый и низкий, звучащий рядом с ее ухом, так живо напомнил Сапфире о недавних, более счастливых временах, что она устыдилась внезапно пробудившегося в ней острого желания, теплой волной пробежавшего по всему ее телу. — Видит Бог, я бы много дал, чтобы выбить из тебя правду!