— Не будь такой легкомысленной, Сапфи. — Его лицо было совсем радом, и она уловила легкий аромат лосьона, идущий от его теплой кожи и внезапно обостривший все ее чувства. Каждая клеточка ее тела реагировала на его близость так, будто была запрограммирована заранее. — Этот контракт чертовски важен для меня, компании, и в конечном итоге для тебя. Чем доходнее станет наше предприятие, тем обеспеченнее ты будешь, когда мы расстанемся!

— Не пытайся меня подкупить! — Она чувствовала, как вздымается грудь под тонкой тканью ситцевого бирюзового платья, как буря зарождается в ее хрупком теле. Ее существование здесь само по себе выглядит достаточно жалким. Неужели он надеется, что она сможет вести себя как его жена, ведь все это время, она знала, Тэйн презирал ее, находил абсолютно непривлекательной, да и после этого ужина она опять не будет ему нужна.

В глазах Сапфиры загорелся гнев, служащий единственным ответом на охватившее ее отчаяние.

— И все же я повторяю: «Нет!» А теперь, будь любезен, отпусти мои руки.

Что-то вспыхнуло в глубине его все понимающих глаз. Была ли это ярость или презрение, Сапфира не могла с уверенностью сказать. На мгновение она затаила дыхание, чувствуя его напряжение и со страхом ожидая, что Тэйн выплеснет на нее свой гнев как-нибудь иначе. Боязнь его пока еще не имеющего названия возмездия заставила ее поспешно заговорить.

— Применяя насилие, ты нарушаешь постановление суда о нашем раздельном проживании!

— Насилие? — Его застывшее в неподвижности лицо было похоже на маску. Theos mou! Ты осмеливаешься обвинять меня в этом? Так вот что у тебя на уме! Ты хочешь спровоцировать меня на скандал, чтобы затем пойти в суд и в конце концов отнять у меня детей? — Он отпустил ее руки и отвернулся, но Сапфира успела заметить, как гримаса отвращения и боли исказила его лицо. — Забери свои бумаги и убирайся отсюда, пока у меня не возникло искушение показать тебе, что такое настоящее насилие!

Опустившись на колени. Сапфира стала собирать бумаги, чувствуя, как дрожат пальцы и все ее тело, и кожей ощущая клокочущую ярость человека, которому когда-то охотно вручила свою жизнь. Он считал, что ей доставляет удовольствие перечить ему, и не было никакой возможности объяснить Тэйну, какую боль причиняет ей этот маскарад. Ее взгляд непроизвольно скользнул вверх и охватил всю его сильную, стоящую к ней спиной фигуру, широкие плечи, мощные узкие бедра, мускулистые длинные ноги, стройность которых не мог скрыть дорогой, свободно облегающий их костюм. Тэйн: повелитель… властитель… хозяин…

Только почувствовав на губах соленый привкус, после того как неловко поднялась с пола и, словно слепая, направилась к двери, Сапфира поняла, что плачет.

Сапфира почувствовала отвращение к работе, когда на следующее утро извлекла из компьютера диск и отключила его. Она намеревалась снова засесть за программу, но творческое воображение, казалось, покинуло ее.

Полностью погрузившись в мысли о вчерашней ссоре с Тэйном, Сапфира почти не обратила внимания на звонок в парадную дверь.

Осторожно постучав, в кабинет вошла Эфими.

— Это госпожа Андроникос. Она хочет видеть вас. — На лице домоправительницы застыло беспокойство, будто она ожидала, что Сапфира ответит грубым отказом. Раньше она бы, наверное, так и сделала, но не сейчас. Страдание закалило Сапфиру, и ее теперешняя зрелость придала ей достоинство.

— Хорошо, Эфими. Я как раз решила сделать перерыв в работе и смогу уделить ей несколько минут. — Машинально подняв руку, она нервным жестом провела пальцами по волосам. Еще совсем недавно, во время болезни, ей было все равно, как она выгладит. Но не теперь, особенно под оценивающим взглядом женщины, играющей в жизни Тэйна более значительную роль, чем она сама. Может, это было и тщеславие, но Сапфира радовалась тому, что ее утреннее отчаяние не помешало ей одеться с непринужденным изяществом в простую белую юбку и темно-розовую, свободно сидящую блузку, красиво облегающую бедра.

— Kalimera (Доброе утро (новогреч.), — вежливо поздоровалась с Сапфирой Ангелия Авдроникос, прежде чем перейти на свой превосходный, но слегка гортанный английский. — Танос сказал мне, что вы согласны взять себе одного котенка. — Она подняла большую картонную коробку с вырезанными в ней отверстиями и поставила ее на стол. — Это мальчик. Он совершенно здоров, и мы только что отняли его от матери.

Сапфира молча открыла коробку и вынула из нее серого, с тигриными полосками котенка. На его маленькой узкой мордочке с длинными заостренными ушами выделялись огромные яркозеленые глаза.

— Ой, какая прелесть! — Сапфира погладила миниатюрное создание, очарованная его экзотически восточным видом, разительно отличавшим его от английских собратьев.

— Полагаю, когда он подрастет, вы его непременно стерилизуете, — с выжиданием посмотрела на нее Ангелия. — Я знаю, что в Англии это принято. Здесь у нас считается слишком жестоким лишать существо мужского пола его мужского достоинства.

Признавая правоту ее замечания. Сапфира тем не менее почувствовала, что за ним кроется нечто большее, чем забота о домашних животных. Может быть, ее обвиняют в том, что она унизила мужское достоинство Тэйна, навязав ему судебное постановление о раздельном проживании? Возможно, Ангелия не знает, что Тэйн в любом случае больше не желает ее как жену?

Решив не ввязываться в дискуссию, Сапфира сделала вид, что не обратила внимания на двусмысленность слов гостьи.

— Дети будут в восторге, — сказала она, изображая приветливую улыбку. — Я позову их сюда. Кстати, не хотите ли выпить чего-нибудь освежающего?

— Благодарю, тогда лучше кофе. — Ангелия села, всем своим спокойным и уверенным видом, даже темно-голубым платьем, с шалевым воротником и узкой юбкой, олицетворяя энергичную деловую женщину.

Сияя восторженными глазами, в комнату вбежали дети и с радостными восклицаниями схватили котенка и понесли его к Эфими, чтобы, как им наказали, оставить его ей, пока он не привыкнет к своему новому окружению.

— Надеюсь, они не причинят ему вреда? — спросила Сапфира несколькими минутами позже, когда вошла Эфими, неся на подносе кофе.

— Ну конечно же, нет! — с изумлением воскликнула та. — Они добрые дети, не смотрите, что такие сорванцы. Спирадоула нашла для него коробку, в которой он будет спать, а сейчас они все наблюдают, как он играет с мячиком для пинг-понга.

— Вы очень любезны, что подумали о них, — вежливо сказала Сапфира, наливая в чашку кофе и протягивая ее гостье. — И к тому же не посчитали за труд самой принести его к нам.

— Я хотела поговорить с вами, — сказала Ангелия, обратив непреклонный взгляд поверх своей чашки на Сапфиру. — Насколько я знаю, вы отказались поужинать сегодня вечером с Робинсонами.

Сапфира почувствовала, как все ее тело напряглось в ответ на такое явное неуважение к правилам хорошего тона.

— Это Тэйн вас прислал? — высокомерно спросила Сапфира, с явными нотками вызова в холодном тоне голоса.

Ангелия с удивлением вздернула брови.

— Госпожа Ставролакес, меня нельзя прислать иди не прислать куда-нибудь! Может быть, я и не занимаю высокого положения в фирме, но я хороший профессионал, а не какаянибудь рассыльная!

— Я, разумеется, это знаю, — упрямо не сдавалась Сапфира. — Так сказать, на личном уровне… — Ревность, оказывается, имеет горький привкус.

— Ах, вот оно что! Так я и думала. Вы действительно считаете, что между вашим мужем и мной есть нечто большее, чем чисто деловые отношения!

— А разве не так? — Из самолюбия она должна была смолчать, но вместо этого, не подумав, брякнула свой вопрос.

— Не лучше ли вам спросить об этом своего мужа?

Сапф1фе показалось, что в тазах ее гостьи промелькнула жалость.

— Я спрашивала, — без всякого сражения сказала она. — Но он все отрицает.

— И вы ему не вериге? — Прелестное лицо Ангелии было совершенно бесстрастно. — В таком случае вы очень несправедливы по отношению к Тэйну, подвергая сомнению искренность его слов и тем самым задевая его честь. Если в некоторых случаях я, так сказать, заменяла вас, это было вызвано тем, что вы отказывались помогать своему мужу и мне, исключительно в интересах компании, приходилось выручать Тэйна. — Ее матово-бледное лицо с яркими полными губами оставалось спокойным. — Что же касается тех случаев, о которых я упомянула, они всегда носили общественный, а не интимный характер.