В дверь постучали. Вошел человек средних лет, похожий на адвоката. Увидя ножницы в руках Калиостро, он попятился, но потом сверкнул глазами и поклонился. Назвался Франческо ди С. Маурицио, уверяя, что бывал у графа на приемах. Калиостро молчал, ожидая, что будет дальше. На полу лежали мелкие неровные звезды. Гость еще раз поклонился, прижимая руку к сердцу. Было неприятно, будто он без костей.

– Не удивляйтесь, что я вам скажу. Нас никто не слышит?

– Никто.

– Я пришел вас спасти. Вы оставлены, но несправедливо.

Калиостро нахмурился.

– Почему вы это говорите?

Гость, извиваясь, поклонился.

– Простите. Я вас зову. Мне поручили снова дать вам помощь.

– Знак, знак! – Калиостро топнул ногою.

– Я знаю, что вы оставлены и скоро будете в Бастильи, сударь.

– Что же дальше?

– Обе ваши темницы будут разрушены, срыты с лица земли. Поверьте мне, я вам помогу. Кто же вам поможет, эта мошенница де Ла-Мотт?

Калиостро молчал, потупясь. Потом глухо спросил:

– Что я должен делать?

Незнакомец изогнулся чуть не до полу, отвечая:

– Помириться с Апостольской Церковью.

Калиостро во все горло расхохотался, потом вдруг заметил мелкие звезды на полу и медленно подошел к гостю.

Тот стоял, улыбаясь, и не гнулся.

– Так вы?…

– Да, конечно! – ответил Франческо, пожимая протянутую ему руку.

Кардинал, как оказалось, был лучший провидец, нежели граф Калиостро: было действительно поздно обращаться к королю. Версаль был в волнении после депутации ювелиров, которые все рассказали королю: был тайно созван совет министров, на котором было решено подвергнуть аресту кардинала де Роган, которого арестовал сам король публично на приеме 15 августа, г-жу де Ла-Мотт, арестованную 18 августа, и, наконец, Калиостро, арестованного после всех, может быть, по наговору г-жи де Ла-Мотт, 23 августа в 7 часов утра. Арестовали и ничего не знавшую Лоренцу.

Г-жа де Ла-Мотт сопротивлялась властям; хотя арест ее производился днем, она разделась, спустила шторы и легла под кровать. Сначала она кричала, что она спит, потом уверяла, что не может выйти, так как совсем голая, ее вытащили за ногу, причем она укусила в икру сержанта; она все буянила и вопила, наконец разбила об голову арестовывающего ночной горшок и только тогда предалась в руки правосудия.

Всем известное дело тянулось с августа 1785-го по июнь 1786-го. Кардинал постарел, вел себя смирно, отвечал тихим голосом и не мог сообщить ничего, чего бы не знали тот же Бемер, г-жа Кампон или любой не причастный к делу человек. Граф Калиостро и г-жа де Ла-Мотт обвиняли друг друга. Г-жа де Ла-Мотт волновалась, плакала, кричала, выдумывала всякие обвинения вроде того, что граф наслал ей в камеру блох и т. п. Калиостро на вопрос: «Кто он?» отвечал: «Знатный путешественник», и потом, поговорив часа полтора о сотворении мира и тайнах природы, называл г-жу де Ла-Мотт воровкой и вруньей. Судьи дремали, свечи оплывали, и подсудимых разводили по их местам. Между тем нужно было торопиться с этим делом, так как в нем была замешана королева. Письма ее сочли подложными только на основании подписи «Мария-Антуанетта Франции», так как такая подпись не принята и не умна. Но ведь можно и королеве иногда быть неумной и в делах необычных подписываться не так, как принято! Уверяли, что и письма были подложны, и на свиданье к кардиналу ходила вместо Марии-Антуанетты судомойка г-жи де Ла-Мотт (это сходство не оскорбило королеву, но вызвало краску на лице кардинала), и что роль слуги королевы исполнял г.Рето, который служил у г-жи де Ла-Мотт, где кардинал его видел всякий раз, как бывал там. Не было явных улик, но дело для всех было подозрительным и странным тем более, что отдельные части ожерелья могли быть пущены в продажу через подставных лиц кем угодно.

Начались очные ставки. Надеялись многое выяснить из очной ставки графа и г-жи де Ла-Мотт; но на этот раз Калиостро изменил своей важности и красноречию. Едва только ввели ее, как Калиостро закричал и обрушился на свою приятельницу с извозчичьей бранью. Г-жа де Ла-Мотт не осталась в долгу, потому что, окончив браниться, она схватила зажженную свечку и бросила ее в живот Калиостро, но так неудачно, что капли сала попали ей самой в глаз, и она чуть не окривела. Граф воскликнул:

– Небо тебя покарало!

Г-жа де Ла-Мотт показала ему язык и замолкла.

Наконец 31 мая кардиналу и графу Калиостро был вынесен оправдательный приговор. Лоренца была освобождена еще 26 марта. Пленников выпустили на волю ночью, около полночи 1 июня; тем не менее все пространство перед Бастилией было полно народом. Народ же толпился на лестнице, ожидая выхода оправданных. Как-то сразу в объятиях Калиостро очутилась Лоренца.

– Александр, Александр! Небеса видят правду! – восклицала она, покрывая лицо и руки мужа поцелуями.

С улицы доносился шум.

– Что это? – спросил граф. – Или это простой уличный шум я, отвыкнув, принимаю за народное волнение?

– Там народ приветствует освобождение графа, – объяснил подскочивший Франческо. Калиостро прислушался. Внизу гудели голоса на одной ровной ноте, на которой вдруг выскакивало: «Долой убийц!», «Долой фальшивомонетчиков!», «Да здравствует справедливость!» Наконец, кто-то вдали прокричал как петух: «Да здравствует Калиостро!»

Граф улыбнулся. Франческо ди С. Маурицио взял его под локоть и, извиваясь, говорил:

– Добрый французский народ любит графа. Целый день стоит толпа, ожидая вашего выхода. Они простые и чистосердечные; с ними можно делать что угодно: они доверчивы.

Калиостро отстранился несколько, будто не помнил, что это за человек, где он его видел, и зачем он здесь.

– Я – Франческо ди С. Маурицио. Вы меня не помните?

Граф болезненно сморщился. На Франческо почему-то были рабочая блуза и замасленный колпак.

Выйдя на улицу, он снял колпак и, махая им как дирижер, закричал:

– Да здравствует граф Калиостро, невинно пострадавший!

Несколько голосов ему ответило. Шел теплый черный дождь; черная мокрая толпа гудела, кое-где видны были фонари на палках. Калиостро протискался, сжимая руку Лоренце.

– Может быть, это самая счастливая минута моей жизни!

Толпа бросилась бежать за каретой графа, то крича «Да здравствует Калиостро!», то «Смерть палачам!», потом отстала, чтобы громить трактир. Черный дождь гулко лился. Калиостро дремал в карете, покачиваясь, держа руку Лоренцы в своей и всякий раз, когда пробуждался, удивляясь, зачем в их карете сидит Франческо. Дома была приготовлена домашняя встреча графу, и на столе у него лежало письмо от Шарлотты Медем. Калиостро задумчиво покачал его на руке, потом пошел мыться и переодеться.

В письме было несколько строк.