– Не смей! Не смей этого делать!

Так же она повела себя, когда он хотел пнуть ребенка ногой. Только сейчас она не ограничилась криком. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она схватила таз с кипятком и вылила кипяток ему на спину.

Бантинг взвыл от боли. Его дикий вопль, похожий на рев раненого зверя, сотряс весь дом. Он с силой толкнул ее в грудь, и она отлетела назад и пролетела через всю комнату, прежде чем упала на скамью возле стены. На коленях, скорчившись, ухватившись обеими руками за угол скамьи, она дрожала всем телом, пораженная тем, что сделала.

Она смотрела, как он пляшет и кружится на месте, словно сумасшедший, испуская громкие вопли. Потом его крики сменились стонами, а его пальцы, как пальцы слепого, ощупывали плечи и шею. Стоны становились все тише и тише, пока не превратились в какое-то невнятное мычание. Когда он резко обернулся и посмотрел на нее, его лицо было искажено до неузнаваемости яростью и болью. Он больше не стонал и даже не мычал; он только смотрел на нее неподвижным, страшным взглядом. Наконец его ярость прорвалась наружу, и из его рта вылетел поток визгливых ругательств. В следующее мгновение она увидела, как он разбрасывает одежду на полу и достает кожаный ремень из своих рабочих брюк. Она все так же стояла на коленях, прижимаясь к скамье и затаив дыхание от страха. Но, когда железная пряжка опустилась на ее спину, она вскочила на ноги. Она закричала еще до того, как почувствовала боль, и продолжала кричать, пока он гонял ее по комнате. Пытаясь защититься от ремня, она выбросила вперед руки, но пряжка ударила ее по пальцам, и она почувствовала, как из них хлынула теплая, липкая кровь. Сунув пальцы в рот, она продолжала бегать по комнате, ничего не видя перед собой. Потом она услышала, как затрещала ткань, и поняла, что он порвал ей на спине платье. Добежав до скамьи, она снова упала на колени и уцепилась за ее край. Пока он стегал ее по спине ремнем, ей казалось, что с нее сдирают кожу. Она кричала, но теперь уже не так громко. Когда раздался стук в дверь, она уже почти перестала кричать. Теряя сознание, она еще смогла различить лицо Джо, склоненное над ней. Он что-то ей говорил, но она не могла разобрать слов. Еще через секунду она погрузилась во тьму.

Открыв глаза, она снова увидела Джо. По его щекам струились слезы. Он стонал так, словно его тоже избили до полусмерти. Она попыталась заговорить, но не смогла пошевелить губами. Ей казалось, что все ее тело разрывается на части от боли. Ее первая сознательная мысль была о ребенке. С трудом перевернувшись на бок, она посмотрела туда, где стояла корзина с младенцем. Все еще не в силах заговорить, она указала на корзину, и Джо ответил:

– С ней все в порядке, можешь не волноваться.

Он помог сестре встать с пола и усадил на скамью. Кэти прерывисто дышала, а ее взгляд помутнел от боли. Постепенно сознание вернулось к ней, и она вспомнила о том, что произошло.

– А где… где он? – пробормотала она, едва шевеля губами.

Джо жестом указал наверх.

– У него вся спина обожжена, – прошептал он. – Он сказал, что это ты ошпарила его кипятком.

– Джо.

– Да, Кэти?

– Дай… дай мне плащ. Он висит на крючке на двери буфетной. – Подняв дрожащую окровавленную руку, она указала в сторону буфетной.

Когда Джо вернулся с ее плащом, она стояла на четвереньках, тщетно пытаясь подняться на ноги. Ее одежда была изорвана в клочья и свисала со спины окровавленными лохмотьями. Джо помог ей подняться на ноги, но, как только она выпрямилась, комната поплыла перед ее глазами. Она бы снова упала, если бы брат не поддержал ее. Цепляясь обеими руками за Джо, она повернулась к корзине с младенцем.

– Можешь… можешь понести ее? – быстро прошептала она.

Джо кивнул и, наклонившись к корзине, взял оттуда Сару. Одной рукой держа ребенка, а другой, придерживая сестру за талию, он вывел ее из дома и повел через двор к калитке.

Окно спальни Бантинга выходило на запад, они также шли на запад. Выйдя во двор, Кэти удивилась, не услышав окриков мужа. Они направились по дороге, ведущей в поселок, и, когда они уже почти дошли до поселка, обессилевшая Кэти присела на обочину.

– Пойдем, пойдем, Кэти, – поторопил ее Джо. – Осталось совсем немного. Если мы остановимся здесь, он может нас догнать.

Кэти чувствовала, как силы покидают ее, и только страх перед тем, что Бантинг нагонит их, заставил ее подняться на ноги и продолжать путь.

Когда они дошли до пустыря рядом с поселком, где несколько мужчин метали кольца, один из игроков, заметив юношу, несущего на руках младенца и ведущего спотыкающуюся девушку, сделал знак своим товарищам. Все бросили игру и поспешили к Джо и Кэти.

Первым к ним подбежал Джимми Морган, муж акушерки, принимавшей роды у Кэти.

– Что случилось, мальчик? – спросил он у Джо.

Впрочем, спрашивать не было никакой необходимости. Лицо Кэти было окровавлено, ее волосы слиплись от крови. Между пол плаща было видно изорванное выпачканное кровью платье. Плащ был расстегнут и только наполовину прикрывал ее израненные плечи. Из раны на левом плече до сих пор сочилась кровь.

– Пойдем, дорогая, – сказал Джимми Морган, обращаясь к Кэти. – Моя жена позаботится о тебе.

С этими словами он поднял израненную девушку на руки и с помощью других мужчин понес к своему дому.

Вверив Кэти заботам своей жены, Джимми Морган отправился в Джарроу за Родни. Кэтрин не смогла пойти с Родни – она не могла оставить умирающего Вильяма, к тому же кто-то должен был присматривать за Лиззи. Джо пришел к Кэти по просьбе Вильяма, который перед смертью хотел повидаться с внучкой.

Было около девяти вечера, когда Родни вошел в комнату, где лежала Кэти. Увидев в слабом мерцании свечи высокую фигуру отца, Кэти хотела протянуть к нему руки, но боль сковывала все ее существо, и она не смогла пошевелиться. Родни встал на колени возле ее кровати и погладил дочь по щеке, жалостливо глядя на нее.

– Бедная, бедная крошка, – прошептал он.

– Папа, папа, – всхлипнула Кэти.

Родни не стал спрашивать у дочери, как это произошло. Сейчас он был не в силах говорить. Он продолжал стоять на коленях возле ее постели, и его взгляд ласково скользил по ее лицу. Он не видел дочь почти восемь месяцев, она очень изменилась за это время. Ее глаза были такими же большими и зелеными, как прежде, но это больше не были глаза его Кэти – теперь в них застыли испуг и отчаяние, они словно помутнели от невыплаканных слез. Очертания рта были теми же, что и прежде, но теперь ее губы дрожали, а ее некогда круглые щеки впали и были покрыты мертвенной бледностью.

Его отвлекла от созерцания лица дочери миссис Морган.

– Взгляните, что он с ней сделал, – сказала она, откидывая одеяло со спины Кэти, которая лежала на животе.

Родни, склонившись над дочерью, увидел сплошное месиво из ран, рубцов и почерневшего мяса. Когда миссис Морган снова заговорила, ее голос донесся до него словно издалека.

– Я сделала все, что могла, но ее надо показать доктору, – сказала миссис Морган.

– Да, вы правы, – с усилием проговорил он, поднимаясь с колен. – Я сам отнесу ее к доктору. Я очень скоро вернусь сюда и отнесу ее к доктору.

Прежде чем миссис Морган успела что-либо ответить, он резко развернулся и вышел из комнаты.

Уход отца вернул Кэти к жизни. Несмотря на боль, она села в постели и, протягивая руки, закричала ему вслед:

– Папа, папа! Не ходи к нему, папа! Лучше отнеси меня к вам домой. Папа…

Но отец был глух к ее мольбам. Через открытую дверь она слышала, как он разговаривает с мистером Морганом в соседней комнате.

– Я пойду с тобой, – предложил мистер Морган.

И отец ответил:

– Нет, нет, спасибо, Джимми, но я справлюсь с ним сам.

Потом она услышала, как хлопнула входная дверь, и последние слова отца – «я справлюсь с ним сам» – повисли над ней страшным грузом.

Миссис Морган убрала волосы с ее вспотевшего лба.

– Успокойся, дорогая, он должен это сделать, – мягко сказала она. – Он был бы тебе плохим отцом, если б спустил этому негодяю с рук такое злодейство. Впрочем, если это не сделает он, это сделают другие. Этого подлеца уже давно пора наказать. Мужчины в поселке только и ждали предлога, чтобы всыпать ему по заслугам. Теперь он побил тебя, и они с удовольствием отплатят ему и за тебя, и за все его другие злодейства.