– У тебя ведь есть мужчина? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – Скажи мне правду: у тебя есть мужчина?

– У меня нет никакого мужчины, – ответила она, поднимая глаза от тарелки. – Мне он и не нужен.

Ее спокойный тон поразил его.

– О нет! – воскликнул он. – У тебя должен быть мужчина. Ты не можешь оставаться одна.

– Могу, – сказала она, и теперь ее тон был резок.

– Мне очень жаль, что ты так считаешь, – сказал он, продолжая смотреть ей в глаза. – Очень жаль. Потому что у меня есть для тебя сюрприз. Теперь у тебя будет мужчина. Я, – он ткнул пальцем себе в грудь, – я твой мужчина.

Когда он сказал это, у нее был полный рот еды. Кусок застрял у нее в горле, и она закашлялась. Зажав ладонью рот, она вскочила из-за стола и отошла в сторону. Она стояла к нему спиной, склонив голову и прижимая одну руку ко рту, а другую к груди. Услышав, как его стул отодвинулся, она резко обернулась и, продолжая кашлять, посмотрела на него. В следующее мгновение она уже была в его объятиях. Одна его рука лежала на ее ягодицах, а другая придерживала ее под мышкой. Он заставил ее оцепеневшее тело изогнуться и прижал ее вплотную к себе. Она подняла глаза и посмотрела на склоненное над ней лицо. Его светлая борода пошевелилась, и его полные губы улыбнулись ей.

– Я твой мужчина, – повторил он. – Да?

Она дрожала всем телом, дрожала намного сильнее, чем когда он схватил ее на улице. Дрожала так, как не дрожала никогда в жизни. Она не могла понять, чем вызвана эта дрожь, потому что не испытывала страха. А если в ней и был какой-то страх, этот страх не имел ничего общего с теми страхами, которые ей пришлось пережить в прошлом. Тот страх, которым наполнились ее душа и тело в ту жуткую ночь, когда Бернард Розье затащил ее в свою постель, был совсем другим; и холодный ужас, который ей внушал Марк Бантинг, был совершенно иного рода. Но страх, который пробуждала в ней близость этого светловолосого бородатого мужчины, этого незнакомца, которого она встретила на улице всего лишь час назад, был каким-то странным. Скорее, она боялась не его, а себя самой, своих собственных чувств и ощущений… Ее пугало именно то, что она не боится этого незнакомого мужчину, которого должна бояться.

Его поцелуй был очень долгим. Она не ответила на поцелуй, но и не попыталась сопротивляться. От этого ее странный страх возрос. Она была больше не в состоянии управлять собой – она знала, что должна оттолкнуть его, но почему-то не могла этого сделать. Когда он поднял голову, он не посмотрел на нее, а вместо этого обвел взглядом комнату. Его взгляд остановился на кровати, и, не выпуская ее из объятий, он повел ее через комнату туда. Когда они остановились возле кровати, ее тело словно одеревенело и даже дрожь на мгновение прекратилась. Он, почувствовав эту перемену в ней, поднял ее на руки, как будто она была маленьким ребенком, и осторожно положил на кровать. Потом он лег рядом с ней, и тогда она снова задрожала. Ее дрожь усилилась, когда он обнял ее и привлек к себе. Крепко сжимая ее в объятиях, он некоторое время не шевелился и молчал. Когда он заговорил, его голос прозвучал очень мягко.

– Не дрожи, – сказал он. – Я не причиню тебе боли.

И он действительно не причинил ей боли.

Они шли по улице, и она смеялась. Смеялась от души, так, как не смеялась уже очень, очень давно. Она не могла припомнить, когда в последний раз испытывала такую беззаботную, всепоглощающую радость. Наверное, еще в детстве. В детстве она много смеялась, и у нее почти всегда было светло и радостно на душе. Но так бывает со всеми детьми. Все дети радуются жизни, пока не становятся взрослыми, и жизнь не начинает наносить им удары. А потом они превращаются в серьезных, отягощенных заботами людей и навсегда забывают, что такое настоящая радость. Но сейчас радость детства, словно по волшебству вернулась к ней, и она чувствовала себя такой счастливой и легкой, что, наверное, подпрыгнула бы и взлетела, если бы не несла в руках тяжелые свертки.

Он тоже был нагружен покупками. Они купили такое количество еды, как будто собирались устраивать ужин на двадцать человек. В последний раз она видела такое изобилие вкусных продуктов, когда работала на кухне у Розье. Кроме продуктов они купили уголь и свечи.

Когда они закончили заниматься любовью, ей хотелось погрузиться в сладкую дрему, но он не позволил ей уснуть. Он поднял ее с постели, сказав одно лишь слово:

– Еда.

– Еда? – переспросила она сонным голосом, еще ничего не соображая.

– Да, мы идем покупать еду. – Он рассмеялся и встряхнул ее, взяв за плечи. – Проснись, мы должны выйти за покупками. Нам нужно купить еду и уголь. Да, да, и уголь. Я согрел тебя изнутри, а теперь согрею снаружи.

Она сказала ему, что уже слишком поздно, чтобы можно было купить уголь. Некоторые продуктовые лавки еще открыты после десяти, но все угольные склады уже давно закрылись. Однако он нашел выход из положения. Он постучался в квартиру хозяина одного угольного склада и попросил открыть склад и продать ему мешок угля. Теперь он нес мешок с углем, перекинув его через плечо, а в другой руке нес связку свечей. А она шла рядом с ним, прижимая к себе свертки с продуктами, счастливая и беззаботная, как маленькая девочка, сама поражаясь этому невероятному счастью, неожиданно хлынувшему в ее жизнь с появлением капитана.

Она подумала, что, наверное, сошла с ума, но, если это называлось безумием, что ж, в таком случае она согласна быть сумасшедшей. На какую-то минуту она подумала о Джо, задаваясь вопросом, что будет, если он внезапно вернется и застанет ее с капитаном, но тут же отмахнулась от этой мысли. Сегодня Джо уже не вернется – было уже слишком поздно; а завтра… Что будет завтра, ее не волновало. У нее еще была впереди сегодняшняя ночь. То, что происходило с ней сейчас, было прекрасно и невероятно, и ей не хотелось омрачать свою радость беспокойными мыслями. Конечно, когда Джо вернется, ей придется объяснить ему все и рассказать о капитане, но она сумеет найти подходящие слова, и брат поймет ее и не станет осуждать.

…В камине горел яркий огонь, буфет ломился от продуктов, а она только что съела самый вкусный ужин, какой только могла себе представить. Она съела телячью отбивную толщиной в полдюйма, большой кусок кровяной колбасы, яичницу из двух яиц и несколько ломтей хрустящего белого хлеба с маслом. Сейчас они пили душистый чай, сидя на тюфяке, который они пододвинули поближе к огню; он налил в свой чай щедрую дозу виски. Лиззи мирно спала, наевшись до отвала. Кэти чувствовала, как ее душа наполняется таким покоем и умиротворением, какого она не знала еще никогда в жизни.

Она сидела, тесно прижавшись к нему, и он обнимал ее одной рукой за плечи. Всякий раз, оборачиваясь к нему, она ловила на себе его взгляд. Ей очень нравились его глаза. Сейчас она, наконец, могла, как следует рассмотреть его лицо: в комнате горело шесть свечей. Она хотела остановить его после того, как он зажег вторую свечу, но передумала – сегодня особенная ночь, такая ночь, как эта, бывает лишь однажды в жизни. Она знала, что ведет себя, как дурная женщина. Если б ее мать, отец и дед узнали о том, что она натворила сегодня вечером, они бы перевернулись в своих могилах. То, что она делала, было грехом – но почему-то она не испытывала ни малейшего чувства вины перед Богом. Раньше она была очень богобоязненной и имела твердые религиозные убеждения и весьма строгие представления о морали. Но все это ушло из ее жизни в тот день, когда повесили отца. Тогда она потеряла всякую веру в справедливость и с тех пор больше не ходила в церковь и не читала Библию. Она еще крепче прижалась к капитану и положила голову на его плечо.

– Как называется твой корабль? – спросила она.

– «Орн». На вашем языке это означает «орел».

– Это большой корабль?

– Средний. Мы перевозим лесоматериал.

– Ты часто заходишь в наш порт?

Она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь, и эта дрожь передалась и ей. Он наклонил голову и заглянул в ее лицо.