Университет занимал огромную территорию в одном из пригородов. В сущности, это был небольшой город. Разделенные аккуратными газонами, соединенные асфальтовыми дорогами, обсаженные липами, стояли десятки университетских зданий. Старинные, еще прошлого века, с украшенными скульптурами фасадами розового камня; ультрасовременные, из стекла и бетона. Здания одноэтажные, увитые плющом, здания трех- четырехэтажные и пятнадцатиэтажные, сверкающие в лучах осеннего солнца, словно зеркала.

Это были аудитории, лаборатории, административные помещения, общежития, столовые, библиотеки, клуб, спортзал, профессорский дом, разные вспомогательные и хозяйственные постройки.

Невдалеке раскинулись стадион, тренировочные поля, теннисные и баскетбольные площадки, бассейн, асфальтированные стоянки для автомобилей.

Целый город, город в городе.

С раннего утра кипела университетская жизнь. Бесконечно кружили по беговой дорожке стадиона спортсмены, уборочные машины объезжали здания, поливали асфальт, садовники на немилосердно трещавших травокосилках мерили газоны. Это в шесть утра.

К половине восьмого — восьми являлись на работу секретарши, лаборанты, мелкие служащие, приезжавшие на велосипедах, мотоциклах, рейсовых автобусах.

Студенты вылезали из общежитии и направлялись в столовые. Девушки в коротких шортах, в сандалиях на босу ногу, с распущенными или, наоборот, коротко постриженными волосами. Юноши тоже в шортах или вылинявших, в обтяжку, джинсах и тоже кто с длинными волосами, кто с прической ежиком.

В начале девятого начинали прибывать студенты, жившие дома. Один за другим городские автобусы вываливали пестрый, шумливый груз. Студенты выходили на разных остановках. Кому куда ближе, а потом растекались ручейками по дорожкам, сливались в широкие потоки, направлявшиеся к большим аудиториям.

То тут, то там порой вскипали недолгие водовороты — встречи друзей, и снова двигался многоцветный, громогласный людской поток.

Иные приезжали на своих машинах. На машинах прибывали и профессора, степенно, неторопливо шествовавшие по уже опустевшим аллеям к учебным корпусам. И потом весь день не останавливалось движение в университетском городке. Студенты и преподаватели переходили из аудитории в аудиторию, спешили в столовые, на стадион…

После занятий начинали заполняться библиотеки, клуб. Из общежитии доносилась музыка. Со стадиона неслись вопли болельщиков.

И так до позднего вечера.

Когда же опускалась ночь, под деревьями, в укромных уголках все равно продолжалось движение. Там гуляли влюбленные, мечтатели, а порой просто друзья, сокурсники, до хрипоты спорили о чем-то, на выяснение чего им не хватило целого дня.

Впрочем, спорили здесь всегда и везде — и днем и вечером, и на занятиях, и в столовых, и в клубе, и в бассейне, даже в библиотеках, где полагалась тишина, тоже спорили под шиканье соседей.

Босой, в меховом, без рукавов, полушубке и с тяжелой цепью на шее, бородатый парень, какой-то томный, скучающий длинноволосый юноша и Дон в перерыве между лекциями разлеглись на мокром газоне, лениво, без азарта, спорят. Так, чтобы провести время.

— Все это надоело, — говорил бородач, жуя травинку, — надоело…

— Что надоело? — спросил Дон, чтобы поддержать разговор.

— Все. Политика, коммерция, война, мир… Все болтают, кричат, ни черта не делают. Стиральные машины тоже надоели, — добавил он неожиданно.

— При чем тут стиральные машины? — удивился Дон.

— При том…

— Это не ответ.

— А я и не обязан отвечать, — воинственно заявил бородач и сел. — Почему я должен отвечать? И кому? Вообще, почему я что-то должен? Что хочу, то и делаю. Хочу — ношу эту шубу без рукавов, а захочу, оденусь, как Людовик Четырнадцатый…

— Одевайся хоть как Адам, — усмехнулся Дон, — не простудись только. Осень на дворе.

— Простужусь, опять же мое дело.

— Вы, «хиппи», все-таки какие-то ненормальные. — Дон неодобрительно покачал головой.

— Да брось ты, «хиппи», «хиппи», — рассердился бородач, — приклеили нам название! Я, например, вхожу в сообщество «безумцев»…

— Это уж точно, — заметил Дон.

— …в сообщество «безумцев». Живем как хотим, одеваемся как хотим. И нам легко. Кому нужна вся эта цивилизация, все ваши атомные бомбы и электронные мозги?

— Вам-то вообще мозгов не надо, — проворчал Дон, — вам бы по деревьям лазить и мамонтов ловить.

— Правильно. Тогда не было проблем, всем жилось спокойно.

— А между прочим, па лекции-то ходишь, — ехидно заметил длинноволосый, томный юноша.

— Ну и что? — пожал плечами бородач. — Хочу — хожу, не захочу — не буду ходить.

— Тогда как же мамонты? — хихикнул юноша. Бородач презрительно махнул рукой. Потом заговорил снова:

— Хорошо, вот вы смеетесь, а нас ведь тысячи. У нас тоже есть свои порядки. Мы, например, «безумцы», носим эту цепь. И у нас категорически запрещено курить марихуану. Потребляем только ЛСД.

— Да ну? — веселился Дон. — Только ЛСД? А марихуану ни за что? Молодцы! Вот это порядок — железный. А в душ вы ходите?

— Ходим, ходим, не беспокойся. И танцуем тоже. Приходи к нам как-нибудь — увидишь.

— Нет уж, спасибо…

— Занимаетесь всякой чепухой, — неодобрительно посмотрел на бородача длинноволосый юноша, — а между тем ведь так ясно, что надо делать. Надо молиться святому духу!

— Кому? — переспросил Дон.

— Святому духу! Наше движение единственно правильное. Нами руководит Иисус Христос, но все наши моральные принципы, а они у нас очень строгие, подсказал нам святой дух. Мы единственно праведные…

— Не валяй ты дурака, — обозлился бородач, — знаю я вас. Сборище идиотов. Ходите в море креститься, как стадо ослов, в холодную воду…

— И ходим, и гордимся этим…

— Гордиться-то нечем. Как стадо! Орете, поете, качаетесь, словно одурманенные. Стадо.

— А вы, — взвился длинноволосый, — вы не одурманиваете себя? Только мы святыми чувствами, а вы — ЛСД!

— Правильно! В этом чертовом мире, где все только и делают, что режут, да убивают друг друга, да обманывают, да продают, одна есть возможность спокойно жить — наглотаешься таблеток, и все прекрасно.

— И надолго? — поинтересовался Дон.

— Не очень, — неохотно ответил бородач, — но все-таки… В конце концов, это пока еще твердо не доказано, что от ЛСД бывает рак или слабоумие. Есть сомнения…

— А по мне, — заметил длинноволосый (он был ядовитым парнем), — если с тобой поговорить, то никаких сомнений не останется. Не насчет рака, конечно, а насчет…

— Вот врежу, так ты сразу слабоумным станешь! — Бородач призвал на помощь крайние аргументы. — Джимми Хендрикс уж на что светило, ни одной телевизионной программы в Штатах без него не обходилось, так прямо специальные песенки во славу ЛСД пел. Это здорово!

— Почему пел — перестал?

Бородач молчал. Зато вмешался длинноволосый:

— То-то и оно, что перестал. Умер он от этих самых наркотиков.

— Ну и что? — пожал плечами несколько смущенный бородач. — Умер, верно. А куда ваш святой дух смотрел? — нанес он неожиданный удар.

— Наш святой дух не для дураков! — парировал длинноволосый.

— Погоди, — вмешался Дон, схватив бородача за плечо, — ты скажи, много у нас в университете этой ерундой занимаются? Ну, жуют твой ЛСД.

— Господи, — засмеялся бородач, — да каждый пятый, а то и третий…

— Не может быть!

— Читай газеты, там все написано.

— Слушай, а Рив — знаешь, в команде со мной играет, — он не нюхает, не глотает эти…

— Рив? — Бородач сосредоточенно нахмурил лоб. — Нет, среди наших нет такого. — Он посмотрел на часы. — Пора, через пять минут лекция.

— Да, печально смотреть на таких, как ты, — вздохнул длинноволосый, отойдя все же на безопасное расстояние, — прискорбно видеть, как губите себя…