Меня всегда преследовали инопланетяне. Я чувствовал их присутствие, слышал беспрекословные требования и приказы. Поэтому никогда не принадлежал самому себе. Либо выполнял внеземные указания, либо следовал потусторонним советам.

Вынужденная раздвоенность вступала в непреодолимые, болезненные противоречия с рассудком, превращая меня в бесхарактерного и несамостоятельного человека. Меня что-то тащило по жизни, невзирая на личные интересы и склонности. Во всем я усматривал предопределенность каждого своего шага и каждой своей мысли. Я не имел собственного мнения, не владел своей душой, оставаясь непонятным, а то и просто несуразным для окружающих.

Родители считали меня «чужим ребенком», в школе дразнили «лунатиком», в армии — «марсианином». На службе в органах внутренних дел ко мне все присматривались и присматривались, все изучали и изучали, но полного доверия к себе я так и не испытал. Особое подозрение вызывала моя вынужденная честность, смахивающая на детскую наивность, и щепетильная аккуратность, доведенная до педантизма.

Но особым недоверием, как это ни странно, я пользовался в семье. Оценивая мою полную или частичную непригодность в делах любви и быта, жена почти ежедневно, вздымая руки к небу, восклицала:

— Нет, ты не из мира сего!..

При этом всегда объясняла свои умозаключения конкретными примерами из обыденной жизни. И убеждала даже детей.

А я во всех подобных случаях, сцепив зубы и сжав кулаки, молча терпел и ждал, ждал и терпел, не имея права объяснить собственную непринадлежность. Оставаясь марионеткой в чужих руках, послушно следовал воле Космоса.

Наконец на сороковом году моей бренной жизни они сжалились и посетили меня. На долгожданный контакт вышел инопланетянин Икс. Хотя ни вида его, ни внешности я не помню. Почувствовал только легкое прикосновение и услышал мягкий, ровный баритон, повествовавший о жизни и смерти на грешной Земле.

Произошло это в ночь с 31 декабря на 1 января Нового года. К тому времени я, майор внутренней службы, в угоду внеземным силам, денно и нощно исполнял обязанности заместителя начальника следственного изолятора управления внутренних дел области, а в новогоднюю ночь заступил старшим оперативным дежурным по учреждению.

Где-то в 00 часов 55 минут, находясь в своем тесном, неопрятном кабинете, загроможденном серыми металлическими сейфами и завешенном выдержками из исправительно-трудового законодательства, я вдруг почувствовал присутствие таинственных сил и услышал:

— Ну что, майор, кончай дремать, пришла пора бодрствовать. Пиши все, что я поведаю. Запомни все, что расскажу. Это пригодится. И не только тебе.

Меня охватило нечто вязкое и густое. Тело куда-то уплыло и растворилось, а душа напряглась и сжалась в комок.

В ту ночь я не сомкнул глаз и не поднялся из-за стола. Только под утро мокрая, скользкая от пота ручка провалилась между пальцами. Передо мной лежала стопка неровно исписанных листков. Прощаясь, он сказал:

— Все, ты свободен, отдыхай.

— Совсем свободен?

— Совсем не бывает.

— Но я устал от вас! Хочу покоя и определенности!

— Ты устал от самого себя. Не суетись и не спеши жить. Дыши глубоко и ровно, ходи быстро, ешь мало, спи крепко. Люби ближнего, как самого себя. Никогда не забывай, что ты реален, как человек, только в пределах собственных сил и возможностей, которые знаем лишь мы.

— Откуда вы все знаете?

— Это очень просто. Каждая твоя мысль и каждое твое действие имеют энергетические копии, которые мы получаем, совершенствуем, упрощаем или усложняем и отправляем обратно… Все, приятель, мое время истекло. Пора на орбиту. Прощай и не держи в сердце обиду. Нам тоже с вами не легко работать, особенно удерживать от зла.

— Еще один вопрос, — расхрабрился я, — последний. Как мне доказать, что вы существуете? Мне ведь никто не поверит!

— И не надо. Людей пока еще нужно оберегать от некоторых истин, а давать лишь то, что они готовы принять.

— Хорошо, хорошо, — не сдавался я, — скажите хотя бы единственное, что нас ждет завтра? К чему мы придем и где остановимся?

— Имущих власть заменят имущие деньги, но вы их так же будете ненавидеть, как современных правителей. А может, и больше. И опять все повторится сначала. В революциях, войнах и жертвах… А теперь расслабься, попробуй подавить чувства страха и тревоги, убить в себе зависть, научись, размышляя, созерцать окружающую материю и движение. Будешь жить легко и просто. И учи этому других.

Больше я от него ничего не услышал. Только почувствовал, как душа овладела телом и, заняв свое привычное место где-то между сердцем и лопатками, вновь вернула меня к привычным, будничным мелочам, Я быстро собрал разбросанные по столу бумаги и с блаженным упоением принялся читать все то, что продиктовал Икс. Надеюсь, это заинтересует и вас, дорогие читатели.

Валентин МРАЧНЫЙ.

Наибольшую опасность для Вселенной составляет мощный поток отрицательной биоэнергии из следственного изолятора, сокращенно — СИЗО. Здесь она аккумулируется, нагромождается и пронизывает космическое пространство на две тысячи световых лет. В замкнутой, тесной среде собираются сотни и даже тысячи озлобленных личностей, которые только усиливают жестокость и коварство друг друга.

Есть и субъективные факторы. Среди них особого внимания заслуживает строгая субординация власти и подчинения. Начальник СИЗО, находясь под неусыпным контролем и давлением со стороны руководства УВД, жмет на своих замов, заместители — на начальников отделов. Те, в свою очередь, цедят соки из начальников смен или, как их тут называют, дежурных помощников начальника следственного изолятора, сокращенно — ДПНСИ, которые командуют старшими по корпусным отделениям и контролерами. Ну а последние, пребывая под тяжелым прессом, непроизвольно выдавливают из себя своеобразную желчь, раздражительность, хамство и «рукочесание» по отношению к заключенным.

Среда подследственных и осужденных имеет свою довольно широкую и четкую иерархию, не менее сложную и многоступенчатую. На нижних этажах ее шаткой лестницы копошатся «петухи», самые обиженные и униженные заключенные, пассивные педерасты.

Несколько выше обитают «козлы», те же педерасты или недруги остального преступного мира из-за различных изъянов физического либо волевого свойства.

«Мужики» представляют собой безропотных трудяг, лишенных свободы по своей глупости. Они никого не трогают, и их без нужды никто не задевает.

Далее суетятся «блатные», типичные городские пижоны, кажущиеся себе королями отрицаловки, а на самом деле — лихие романтики темных углов соответствующих зон и учреждений. Их объединяют и организовывают «паханы», бывшие главари шаек и банд.

На верхних этажах этой пирамиды властвуют «бугры», люди, уважаемые и администрацией, и разношерстными уголовниками. А венчают внутритюремную власть «воры в законе», беспрекословные авторитеты. Их все чтут и боятся, им все подчиняются, а кое-где даже избирают.

Если к этому добавить, что изложенное нагромождение скреплено общим, усиленным, строгим и особым режимами содержания, можно представить объем и силу тюремной субординации, самовозникающие насилие и жестокость. Отсюда и дикость самовыражения заключенных, наполненных подавленностью и злостью.

Василий Тушко, осужденный вторично за квартирные кражи и грабежи, сначала на глазах контролера глотнул иголку, предварительно облепив ее хлебом. Убедившись, что это не действует, никто не собирается с ним церемониться, глотнул гвоздь и кусок дверной пружины. К нему вызвали врача, произвели рентген, предложили сделать операцию. Вася категорически отказался и… глотнул моток проволоки, черенок от ложки, целый комплект шашек и домино. Всего за три месяца пребывания в СИЗО Тушко употребил около пяти килограммов железа и стекла, девять раз загонял себе в живот заточки, шесть раз вскрывал вены.